Последнее дело, когда тебя все время жалеют!
«Теперь никто не обязан меня жалеть, потому что я уже семейный, при бабушке», — думал мальчишка, победно оглядываясь.
Случайно скосив глаза на забор, он остановился как вкопанный. Мать честная, кто еще тут опять озоровал?
На заборе знакомым почерком была написана целая афиша:
«Никудышный у вас, уфимские сыщики, нюх. Так я вас оповещаю: завтра на Последнюю улицу прибывает человек, которого вы не ждете. Грош вам цена!»
Опять обидные слова вовсю рычали с забора.
Рука знакомая или незнакомая?
«Если хочешь жить для себя, живи для других», — так сказал Сенека.
Деревянные заборы, почерневшие и покосившиеся от времени и дождя, мало чем отличались друг от друга. Кое-какие из них влачили жалкое существование, однако с некоторых пор Азаматов забор стал самым знаменитым на Последней улице. Он прославился с того самого утра, когда неизвестный человек облюбовал эту ограду, чтобы написать свою афишу.
После первого раза, когда неизвестный обозвал мальчишек с Последней улицы «дважды трусами», казалось, что Азаматов забор в случившемся почти ни при чем. После появления второй афиши про сыщиков, которым «грош цена», сомневаться перестали. Единодушно решили, что это не случайно.
Слава забора в некотором роде стала славой Азамата.
Сбежавшиеся мальчишки уже досконально знали всю историю про трех сыщиков, поэтому каждому хотелось докопаться: что же сулит им загадочное объявление?
— Ребята, кто, по-вашему, схохмил?
— Может, ты сам?
— Тамара, набитая дура.
Азамат помалкивал, сохраняя на лице важную мину.
— Сейчас нам все пояснит открыватель кладов Борис-Кипарис.
— Я ничего не видел. Меня тут не было. Я ушел. Однако он не улизнул, потому что неожиданно появился запыхавшийся Камал, который известен тем, что раньше других узнавал всякие новости. Но на этот раз даже он капитулировал.
— С вечера никакой афиши не было. Я мимо самый последний проходил. Если не верите, то могу поклясться.
Афиша на ребят произвела должное впечатление. Азамат по-прежнему помалкивал.
На место происшествия после всех прибежал Кагарман. Парнишка деревенский.
Антиболтун! — такое прозвище он получил с первого дня. Гостил он у родной тетки. Если его не растормошишь, то может промолчать целый день. А то и всю неделю.
Один он остался равнодушным к афише. Прочитал и отвернулся. В его ауле, пожалуй, не принято расписывать заборы. Однако громко осуждать он не стал.
— Рука знакомая, но чья? — спросила Земфира, изучая почти что каждую букву. — Как будто однажды я где-то уже встречала этот почерк.
— Гляньте, буква «у» точно пьяная, а у «д» завитушка куцая, — заметила Тамара. — И почерк совершенно незнакомый.
На этой почве между девочками разгорелся спор.
— «У» нормальная, — утверждала Земфира.
— Нет, пьяная. Разве не видишь, буква как будто споткнулась? На левый бок?
Даже Камал, которому всегда больше всех нужно, не стал на чью-либо сторону, так как он проглядел первую афишу. В то время он как огня боялся Синяка и без особой надобности не оставлял свой НП, который был на заборе.
— У «д» завитушка как завитушка.
— А я говорю: куцая!
Спор не получил дальнейшего развития. И не потому, что они поладили друг с другом, а потому что Тамара, которая первой заприметила тетеньку, с большой осторожностью спускавшуюся с горы, прикусила губу.
— Не она ли?
— По-моему, не может человек из афиши появиться на высоких каблуках, — авторитетно заявил Борис-Кипарис. — Я, например, больше чем уверен, что к нам придет мужчина.
Все стали следить за тетенькой. Но она прошагала мимо. Кто же будет следующим?
Короче говоря, афиша здорово заинтриговала ребят. Просто не давала покоя.
— Незнакомец может оказаться военный или даже милиционер, — стал строить догадки Камал. — Почему бы и нет?
Но его догадки никто не поддержал.
Кто-то в красном берете
Хотя и было время летних каникул, никому из ребят не давали покоя:
— Слышишь, Тамара, иди кушать! Картошка стынет.
— Я пошел на базар, никуда не отлучайся, — такой строгий наказ получил Камал.
— Не пора ли тебе, Земфира, сходить в аптеку? — окликнул свою внучку Шкипер.
Казалось, что все вот-вот разбегутся. Что никому теперь нет дела до афиши. Поэтому ребята никак не отреагировали, когда незнакомая девушка в красном берете и красных шароварах появилась в конце улицы.
Однако Красный берет упорно держала курс прямо на них, будто ребята были намагничены.
— Это хорошо, что я сразу напала на вас, — улыбнулась девушка.
— А вы, между прочим, кого ищете? — заинтересовался Борис-Кипарис.
У человека, как пишут в некоторых книгах, имеется какое-то «шестое чувство». Предчувствие, что ли, или наитие. Вот такое незнакомое чувство проснулось вдруг у Азамата. Он понял: тот самый человек из афиши!
— По-моему, вас, — усмехнулась Красный берет и тут же устало опустилась на бревно. — Я посижу, ладно? Чтобы у вас не осталось никакого сомнения, скажу, что меня направили к вам вожатой.
Пока другие, не зная, что предпринять, стали разглядывать носки своих башмаков, Земфира, словно спеша загладить оплошность, стала тараторить:
— Вожатая нам вот как нужна, без нее мы просто пропадем. Если не верите, то спросите любого из нас.
Тамара, однако, хотела с места в карьер опровергнуть заявление подружки, да в самый последний миг как будто постеснялась. Но демонстративно подавила зевок, точно подчеркивая, что я лично, мол, не против вожатой, но зачем уж так усердствовать?
В ней никогда не дремал дух противоречия.
— С чего вы начнете вожатничать? — продолжала выспрашивать Земфира.
— Понятия не имею, — ответила Красный берет. Ребята были готовы ко всему, но не к такому ответу. «Хоть бы не сознавалась, что ли, — невольно подумал Азамат. — Хоть бы что-нибудь обещала или фантазировала…»
Камал воспользовался такой обстановкой, чтобы вовсю проявить себя. Его любимое занятие — спрятавшись за спины приятелей, задавать всякие каверзные вопросы.
— Чего-нибудь вы умеете делать?
— Я токарь. Работаю на заводе телеграфной аппаратуры.
— Умеете ли петь?
Тут все невольно обратили взор на Красный берет. Азамат, глянув на нее, сказал себе: «Она веснушчатая, значит, тоже любит солнце».
— Чего нет, того нет, — созналась вожатая. — Чтоб на людях — нет, не пробовала.
— Итак, — сказал из-за спины товарищей Камал. — Петь не умеем. А как насчет футбола?
— Не играю. И вообще, не принято, чтоб…
— Так, так, — суммировал Камал, расхрабрившись. — Хоть грести можете?
— Там, где я росла, никакой реки не было. В разговор включился Борис-Кипарис:
— Конечно, не боксер, — сказал он и ухмыльнулся. — Штанга исключается. Ходить по компасу не знаем. Военную карту не читаете. Так что же нам делать с таким вожатым?
Азамат, никак не ожидавший подобного оборота дела, подумал: «Да разве так можно!» Но в следующую минуту твердо решил: «Ежели ничего не умеет, то, в самом деле, зачем она нужна?»
Пожалуй, не один Азамат так подумал. Вожатая сама тоже вдруг почувствовала, что не пришлась она ко двору. Но уже было поздно что-то исправить. Желая во что бы то ни стало схватиться за тонкую нитку, которая вот-вот порвется, она повернулась к Кагарману, сидевшему рядом.
— Вот ты кто?
— Он никто, — хихикнула Тамара.
— Как так?
— Он не с нашей улицы. Он гость своей тетки. — Сам он не может, что ли, ответить?
— Не может. Он молчун.
— Короче говоря, антиболтун! — добавил Борис-Кипарис.
— Как тебя звать, антиболтун?
— Борис-Кипарис. У меня самое лучшее прозвище. Даже мне самому оно нравится.
— Ой, Камал мне по ноге саданул!
— Она сама первая начала.
— «Саданул» — некультурно.
— Мне поручено с вами поближе познакомиться и найти общий язык. Так, дети…
— Слушайте, она хочет с нами познакомиться!
— Мы не дети, а ребята!
— Итак, ребята…
— Дайте же ей сказать! Разве не видите, что она хочет что-то сообщить?
— Он мне опять по ноге саданул!
— Не слушайте ее, она представляется.
— Земфира, тебя твой шкипер зовет…
— Я же не сама напросилась к вам, а меня прислали! Вызвали и сказали: «Будешь вожатой!» — пожаловалась Красный берет.
После чего всем расхотелось говорить. Все будто по уговору уставились на носки своих башмаков.
Один Борис-Кипарис не растерялся. Ему по штату положено быть изворотливым. Он опять решил, наверное, умыть руки.
— Меня тут не было, — сказал он. — Я ничего не слышал. Я пошел.
— Ты куда? — будто испугалась Земфира.
— У меня есть такая слабинка — дрыхнуть после сытно го обеда.
Все это, конечно, липа. Никакой у него такой привычки нет.
Вожатая совсем опешила:
— Что же я отвечу Нафисе?
Камал деловито справился:
— Кто она такая? Между прочим, мы с ней не знакомы.
— Нафиса — секретарь райкома.
— Так и объясните ей, как было: дескать, не приняли. Вот каким отважным заделался Камал!
Девушка поднялась с бревна, долго стряхивала со своих красных шаровар пыль, которой вовсе не было.
— Вижу, что не подошла, — произнесла она, не глядя на ребят.
Девчонкам стало жаль ее. Но Камал вовсю распетушился:
— Можете сказать еще, что мы вас забраковали…
Ребятам понравилось браковать вожатую. Наверное, потому, что это не требует большого ума. Браковать человека, пожалуй, легче всего на этом белом свете.
Всем говорунам говорун!
В древней Спарте, утверждают историки, был закон, карающий за злоупотребление… красотой. На Последней улице тоже был свой закон, карающий… похвалой.
— Отшил так отшил наш Камал Красный берет! — разорялся Борис-Кипарис, незаметно подмигивая ребятам. — В его честь предлагаю гип-гип, ура!