х жителей, которые вели полукочевой образ жизни и, что любопытно, исповедовали культ, близкий к религии Эхнатона. Они почитали солнце с верой и страстью, почти идентичными вере фараона. Настроенные крайне фанатично, кочевники заставили ученых принять их культ, пригрозив в случае отказа выгнать их с облюбованного места раскопок или же создать невыносимые условия для работы. Экспедиция Брука была частной инициативой, а потому не могла рассчитывать на поддержку со стороны египетского правительства, которое вполне могло запретить проведение археологических раскопок. Вынужденные согласиться на предложение племени, ученые приняли культ «позолоченного диска», естественно, не веря в него, но в конце концов привыкнув к необычным ритуалам. Кроме того, они находили эти церемонии торжественными и роскошными, что было приятно при скромном образе жизни кочевников, которые обратили внимание на юность и красоту Амели.
– Это было безумно интересно, – весело объяснила девушка. – Заметьте, ведь мне едва исполнилось десять лет, и я видела, как эти господа очень серьезно возносили молитвы, прославляя солнце! Это было так торжественно, и у меня складывалось впечатление, что я на самом деле переживаю одно из тех приключений, о которых обычно читают в романах. Иногда я немного скучала, так как была еще слишком юной, чтобы с интересом наблюдать за раскопками, и часами следила за причудливым передвижением песков, хотя из раскопов в любой момент могло появиться на свет невиданное доселе сокровище. Однако с самым большим удовольствием я вспоминаю необыкновенную свободу тех дней и великолепный климат Египта. Все мое время принадлежало только мне, я могла гулять где угодно или сидеть и любоваться Нилом, глядя на закат… Боже мой, какие прекрасные мгновения я там пережила!
Но не все было так прекрасно. Однажды, слишком долго загорая, я получила солнечный удар… и едва не последовала на тот свет за своим отцом. Казалось, у мистера Брука и его друзей почти не осталось надежды, пока я несколько дней мучилась, лежа в постели. Я еще помню об этом. Мы провели в Египте около года, так и не сделав значительных археологических открытий. Нас все время преследовали неудачи. Редкие документальные данные, которые удалось обнаружить, были украдены или уничтожены грабителями, напавшими на нас за несколько дней до отъезда. К счастью, мистер Брук скопировал записи исчезнувших документов. Но копии имели ценность только для него самого, так как научное сообщество отказалось регистрировать их в качестве исторических доказательств. Причиной тому ссора, которая произошла между мистером Бруком и некоторыми его хулителями, не разделявшими его взгляд на историю Эхнатона, впрочем, весьма спорную. Это стало роковым ударом для мистера Брука, который с тех пор утратил интерес к археологии, по крайней мере перестал быть активным исследователем. Теперь археология приняла для него более художественную форму. Он и его друзья, несомненно в большей степени в шутку, чем по привычке, решили основать клуб Гелиоса…
– Клуб Гелиоса! – вздрогнул я. – Вы говорите о том клубе, который проводит свои заседания в помещении паба в Спиталфилдсе?
– Да, о том самом, – заметно удивившись, ответила Амели. – Вы знаете его?
Глава 10
– Конечно! – заявил я, даже не пытаясь скрыть удивление. – И мы даже присутствовали на последнем заседании клуба!
– Ах, да! Кажется, я вспомнила! – воскликнула Амели, засмеявшись. – В самый разгар заседания я увидела возле двери две высокие фигуры, действовавшие с большой осторожностью! Значит, это были вы!
Вспоминая подробности того вечера, а также женственный облик одного из жрецов, я сопоставил свои впечатления со словами девушки, которая, не колеблясь и даже забавляясь, ответила:
– Да, это была я! А человек рядом со мной был не кто иной, как мистер Брук, который уже двенадцать лет является президентом клуба…
– Там было пустое место, – заметил Оуэн. – Оно принадлежало сэру Томасу?
– Да, это так. И теперь я понимаю, к чему вы клоните: вы ведете расследование его убийства!
– Его убийство – одно из «чудес преступления», как вы понимаете. Вам это не кажется странным?
– Да, – проговорила Амели, понимающе покачав головой. – Мистер Брук был очень расстроен, ведь он потерял старого друга. Но в некотором смысле я не слишком удивлена, что убийца выбрал жертву из своего окружения. Майкл и Пол оба знали сэра Томаса и, несомненно, его привычки – все то, что позволило… убийце рассчитать детали своего коварного, макиавеллистского преступления.
– К сожалению, он показал макиавеллистские склонности и в других преступлениях! Это не слишком нам поможет.
Помолчав мгновение, Оуэн задумчиво спросил:
– Получается, на самом деле клуб Гелиоса – это несерьезно?
Амели запрокинула голову, рассмеявшись красивым смехом:
– Конечно, нет! Я же вам сказала, что ученые сделали это для того, чтобы обмануть кочевников. А затем обряды вошли в привычку, эти собрания стали для нас чем-то вроде развлечения. Мы начали привлекать людей, которые не воспринимают себя слишком серьезно. Этот клуб существует ради удовольствия!
Затем, лукаво глядя на нас, она добавила, понизив голос:
– Клуб дает мне возможность немного помечтать о прекрасном Египте, о магии его цветов, о прекрасных передвижениях золотого песка, о спокойном течении Нила, о беспечных ласках солнца…
– Вы могли бы быть царицей Нефертити… – отозвался Оуэн, пристально и задумчиво глядя на нее.
Амели зарделась от удовольствия.
– А вы, – сказала она, – Аменхотепом Четвертым! Внешне вы похожи на него!
– Каким же он был?
– По сведениям мистера Брука, которые представляют собой часть скопированных текстов, у фараона, как и у вас, было удлиненное лицо, чувственные губы, высокий рост, не слишком атлетическая фигура и несколько женственные бедра…
– Не забывайте, что я Аполлон! – напомнил ей Оуэн очень серьезно.
– Подождите, – вставая, сказала Амели. – Я сейчас прочитаю вам стихи, которые, по мнению мистера Брука, могли быть обращены Нефертити к ее супругу более трех тысяч лет назад. Они мне очень нравятся, и я переписала их для себя.
Через некоторое время она вернулась с блокнотом и начала читать стихи, очень похожие на слегка завуалированное объяснение в любви, как будто обращаясь к Оуэну, который слушая ее, казалось, упивался этими словами:
Как сладко пред тобой купаться в озере,
Являть тебе мою красу,
Облаченную в тонкий царский лен,
Иль с тобой вместе погрузиться в воду
И возвратиться с рыбкой, трепещущей в пальцах,
Приди ко мне…
– Очень красиво, – вдохновенно произнес мой друг.
Я согласился с ним, задаваясь вопросом, была бы восхитительная Амели смущена, облачившись «в царский лен», если бы погрузилась в озеро с Оуэном…
– У мистера Денхема большой талант, – заявил мой друг несколькими днями позже мистеру Бруку, который согласился принять нас.
Для того чтобы чувствовать себя более комфортно «среди художников», он предложил нам пройти в мастерскую Майкла, которого в этот день там не было. Оуэн сказал, что очень хотел бы посмотреть работы молодого дарования.
Джон Брук оказался седеющим шестидесятилетним мужчиной высокого роста, хорошо сложенным и внушающим уважение. На его лице будто отпечатались следы многочисленных странствий по миру, а в глазах под густыми бровями читался неустанно мятежный дух.
Одет он был элегантно, может быть, с несколько причудливой фантазией в выборе цвета костюма, что-то между охрой и шафраном – цвет, который можно встретить только на живописных полотнах.
– Да, Майкл – большой талант, – одобрил мистер Брук. – Хотя сам он никогда не бывал в Египте, но, кажется, инстинктивно знает тысячи оттенков его цвета. Он также очень хорошо чувствует предмет моих исследований. Это многообещающий художник, мистер Бернс, как вы сами сможете убедиться. А что об этом думает мистер Сток?
В весьма просторной мастерской находилось более двадцати завершенных холстов. Лазурные небеса, песок, пальмы, древние памятники, течение Нила, отраженное всеми оттенками, и надо признать, достаточно успешно. Майкл, бесспорно, обладал чувством цвета.
Я ответил, что полностью разделяю их мнение, особенно подчеркнув все, что касается цвета. Затем Бернс обратился к Джону Бруку с неожиданным вопросом:
– Вы знаете, что странный преступник, о котором в последнее время много говорится в прессе, посылает в полицию сообщения в виде картин?
Мистер Брук нахмурился:
– Да, я читал об этом… Но почему вы задаете этот вопрос мне? Вы думаете, что речь идет о художнике?
– Не обязательно быть художником, чтобы нарисовать кистью цветные буквы, – ответил Оуэн, прочистив горло. – Но совершенно очевидно, что нельзя пренебрегать этим фактом…
– Вы думаете о ком-нибудь конкретном… вроде Майкла?
Хозяин дома говорил просто, без язвительности. Казалось, он и вправду был удивлен. Оуэн ответил ему вопросом:
– Были ли у него причины для совершения целой серии преступлений?
Джон Брук помолчал некоторое время, а затем его лицо осветила улыбка.
– Вы знаете, все художники немного сумасшедшие, особенно в этом возрасте. Молодые люди могут потерять голову из-за самой ничтожной причины. Но, говорю совершенно искренне, я не вижу у Майкла душу убийцы. Он никогда не сможет делать ничего иного, кроме как рисовать картины. Это для него дело чести. И я действительно думаю, что этот мальчик далеко пойдет. В данное время он получает удовольствие только от своей, пока скромной, известности, но я очень надеюсь, что он заслужит славу, соответствующую его таланту, и в самом близком будущем. Когда Майкл завершит эту серию картин, я устрою выставку, достойную его дарования.
– Ваш сын тоже интересуется живописью?
Лицо Брука помрачнело.
– Нет. И вообще, интересуется ли мой сын хоть чем-нибудь? Он – настоящая могила, по крайней мере в отношениях со мной. Но я полагаю, что вы здесь не для того, чтобы говорить о моем сыне?