— Магией? — переспросил я.
— Черной магией! — Люций поднял густые черные брови. — Проклятия и заклинания, колдовство и ведьмовство. Это здесь везде, куда бы ты ни повернулся в этой части Греции.
— Мне кажется, что эта часть света практически безлюдна, — сказал я. — За исключением нескольких разрозненных ферм, мы почти не видели никаких признаков жизни вдоль дороги. Где тут вообще можно найти ведьму?
— Тебе бы не пришлось далеко ходить. — Люций искоса взглянул на Исмену. Она заметила его взгляд и посмотрела на него в ответ.
Маркус рассмеялся: — Люциус, какой ты мнительный трусливый! Боишься собственной тени.
— Я? Тогда, скажи мне, почему здесь солдаты умирают во сне? Ты вспомни Авла, а потом и Тиберия… оба умерли внезапно и без причин. И почему все боятся приближаться к старым руинам, особенно ночью? — Люций вздрогнул. — Возьмем, например, Митридата или гражданскую войну в Италике в любой день! По крайней мере, ты знаешь, с чем там сталкиваешься, когда тебя пытается убить другой человек с мечом. — Он покачал головой. — Не могу поверить, что вы, ребята, собираетесь завтра побродить по этим руинам. В этом месте есть что-то скверное, скажу я вам...
— Не говори так! — Туллий расправил плечи и вздернул подбородок. — Ты солдат Рима, мил человек, и я не позволю тебе говорить такую чепуху. Что такое Коринф? Просто еще один город, завоеванный Римом и преданный мечу. Была ли там резня? Несомненно! Означает ли это, что ни один римлянин не должен ступать туда из-за страха перед беспокойными духами, ищущими возмездия? Бред какой-то! Если римляне опасаются ходить по городу, побежденному римлянами, то мы должны отказаться от всех наших завоеваний и бежать обратно в Рим! Вот вам и боязнь призраков. Что касается этой магии, о которой вы говорите, то это все женское ворчание. О-о-о, некоторые женщины всегда проклинают друг друга, особенно греки — «Гермес отправь ее в Аид, Амброзия красивее меня, пожалуйста, сделай так, чтобы у нее выпали волосы, или — Великая Артемида, помощница в родах, у всех девочек теперь есть дети, кроме меня, разве ты не можешь сделать так, чтобы их дети болели и плакали всю ночь?» Какое злостное невежество! Женщины ссорятся и просят богов встать на их сторону — как будто богам больше нечем заняться. Вряд ли это то, о чем стоит беспокоиться мужчинам, особенно римлянам, и тем более римским солдатам.
Люций покачал головой, допил остаток своей чашки и ушел, не проронив больше ни слова.
— Этот парень - суеверный, — сказал Маркус. — Ему не нравится здесь. Всегда задумчивый. Не принимайте это на свой счет.
Чтобы разрядить атмосферу, Туллий купил всем еще один кувшин. Исмена закатила глаза, но побрела, чтобы наполнить его снова.
* * *
Примерно через час я, пошатываясь, поднялся наверх и заполз на неровную кровать рядом с Антипатром, слишком мало поев и слишком много выпив. Когда он разбудил меня на рассвете следующего дня, мне казалось, что моя голова была полна пауков, а рот забит паутиной.
Внизу, в таверне, Гней, трактирщик, подал нам пшенную кашу с небольшой ложкой меда - простой завтрак, который он, без сомнения, научился готовить у себя в центурии. Остальные гости еще даже не шевелились. Я завидовал их роскоши спать допоздна.
Возничий повозки, казалось, страдал таким же похмельем, как и я.
— Как прошло твое посещение борделя прошлой ночью? — весело спросил Антипатр.
Мужчина только застонал и покачал головой. Верный своему слову, он отвез нас к окраине старых руин, чертыхаясь на каждую неровность на дороге, а затем повернул обратно к Лехею, пообещав, что вернется за нами до наступления темноты.
Оборонительная стена с воротами и башнями когда-то окружала весь Коринф. Сейчас от них остался только фундамент. Присмотревшись можно было разглядеть, где проходили улицы и как располагались кварталы, но от зданий почти ничего не осталось, кроме разбросанных камней, упавших колонн, разбитой черепицы и обломков обгоревшего дерева среди высокой травы. Тут и там были видны следы мозаики, которая когда-то была частью пола, но даже она была разбита на куски и разбросана. Я увидел несколько пьедесталов, но статуй не было.
Это место навеяло меланхолию, особенно на Антипатра. Он бродил по руинам, словно во сне. В его глазах было странное выражение, как будто он каким-то образом узрел город таким, каким он когда-то был.
— Вы когда-нибудь были в Коринфе до того, как он был разрушен? — спросил я.
Он глубоко вздохнул; — Я видел его еще мальчишкой. Мой отец в то время был назначен старейшинами Сидона консультировать Оракула в Дельфах, и он взял меня с собой в путешествие. Мы пересекали перешеек туда и обратно несколько раз и пару ночей провели здесь, в Коринфе. Но мои воспоминания — детские воспоминания, смутные и расплывчатые. Сейчас уже невозможно представить, что я действительно запомнил, а что только вообразил себе, и здесь я не вижу ничего, что подтверждало бы мои воспоминания. Ничего! И все же…
Он снова начал бродить, с более целеустремленным выражением лица.
— Вы ищете что-то конкретное? — спросил я.
— Я узнаю это место, когда увижу его, — пробормотал он.
Я следовал за ним в течение часа или больше, прохаживаясь взад и вперед по улицам города, которого больше не существовало. Подул теплый ветер, просвистев среди развалин и заставив колыхнуться сухую траву.
Наконец, Антипатр остановился. Он вздохнул, закрыл глаза и выпрямил голову. Мы находились посреди того, что когда-то было величественным домом, судя по расположению множества комнат и следам сада с фонтаном в центре. Затем Антипатр запрокинул голову и с закрытыми глазами продекламировал по-гречески:
— Меня звали Родопою, розовощекой, а моя мать Босскою.
И не от болезни мы умерли, и не от меча.
А, когда ужасный Арес принес разрушение в город,
Моя мать прихватила убойный свой нож и веревку.
И с молитвой убила меня, как агнца на закланье.
А, затем и себя, набросив петлю на шею.
Так умерли две коринфянки, нетронутые и свободные,
Смело встречайте конец свой, и прокляните любого, кто вас не поймет.
После его чтения последовала полная тишина, нарушаемая только дуновением ветра в траве. Внезапно я услышал, как кто-то захлопал в ладоши, потом раздались еще несколько хлопков.
Вздрогнув, я повернулся. Ожидал ли я увидеть призраков Коринфа? Правда была более прозаичной: к нам присоединился Тит Туллий со своей компанией.
— Прекрасные стихи! — произнес Туллий. Он повернулся к своим спутникам. — Господа, то, что вы только что слышали, — это вымышленная эпитафия погибшим коринфянкам матери и дочери, сочиненная покойным Антипатром Сидонским. Я собирался сам процитировать ее для вас, но наш уважаемый Зотик на своем родном греческом языком справился с задачей гораздо лучше, чем мог бы я. Это было превосходно, Зотик!
Группа ответила очередной порцией аплодисментов. Никто из путешествующих римлян и понятия не имел, что перед ними стоит сам Антипатр Сидонский.
Обычно Антипатр радовался похвалам своих стихов, но если бы взгляды могли убивать, Туллий упал бы замертво на месте. Не обращая внимания на хмурый взгляд Антипатра, Туллий продолжил то, что он посчитал продолжением лекции в назидание своим товарищам.
— Итак, господа, неужели это действительно то место, где обезумевшая Босска убила свою дочь Родопу, а затем покончила с собой? Вероятно, нет, так как обе женщины, скорее всего, вымышленные образы. Намерение поэта состояло не в том, чтобы увековечить память о двух реальных женщинах, а в том, чтобы напомнить нам о пафосе и ужасе, которые, должно быть, сопровождали тот последний день здесь, в Коринфе, когда римские легионеры под командованием Луция Муммия разрушили стены и по приказу Сената сровняли город с землей, убив мужчин и поработив женщин и детей. У кого есть вопросы?
— Но, ведь другие греческие города тоже присоединились к Коринфу в восстании против римского владычества, — сказал один из мужчин, — и все же они не были разрушены. Почему именно Коринф?
— Во-первых, именно Коринф начал войну, напав на своих миролюбивых соседей, вполне довольных римским правлением, и подстрекая их к восстанию. Кроме того, Сенат никогда не забывал довольно неприятного случая, произошедшего в Коринфе перед восстанием, когда римские послы, проходя мимо частного дома, были облиты фекалиями и мочой. Рано или поздно за такое неуважение приходится платить цену! И, наконец, было решено, что любые будущие восстания в Греции лучше всего предотвращать, подав строгий пример Коринфу. Как вы помните, в том же году вечный соперник Рима Карфаген тоже был полностью разрушен, а его жители порабощены. Как Карфаген был уничтожен на западе, точно так же и Коринф был уничтожен на востоке. Результат: более пятидесяти лет спустя, греческие города остаются под твердым контролем Рима, и я могу добавить, что в значительной степени это им на пользу, поскольку Рим положил конец многовековым кровавым распрям между ними. Иногда, какими бы ужасными ни были последствия, необходимо подавать пример.
Люди вокруг Туллия задумчиво кивнули и что-то проворчали в знак согласия.
— Что за чушь! — пробормотал Антипатр.
— Некоторые считают, — продолжал Туллий, — что, когда какой-либо город прекращает свое существование, в этом замешаны более веские причины. Одни говорят, что разрушение Коринфа было вызвано божественной волей, но другие утверждают, что его собственное безрассудное поведение вполне способно было вызвать падение города без какого-либо вмешательства богов. Никто не может отрицать, что коринфяне увязли в пороках и разврате. Существует теория, что близость к морю, хотя и приносит городу прибыль и богатство от торговли, может также занести пороки роскоши и экзотические соблазны. Мужчины забывают о достоинствах дисциплины и храбрости и вместо этого склоняются к соперничеству в экстравагантных демонстрациях богатства. Тот же упадок поразил Карфаген, еще один приморский город, где любовь к торговле и иностранным товарам сделала людей мягкими. В этом отношении Коринф подвергался, возможно, двойной опасности. имея не один, а два порта по обе стороны перешейка, всего в нескольких милях друг от друга. Он задумчиво кивнул. — Мне вспоминается другой эпитафия Антипатра Сидонского о Коринфе, намекающая на особые от