Все то время, пока говорил, Посидоний смотрел на Клеобула, который бледнел все больше.
— Учитель, в первую очередь подозрение должно пасть на Зенаса, — произнес он. — Почему раба здесь нет? Почему он оставил свой пост?
— Если Зенас и сыграл в этом какую-то роль, то только потому, что кто-то его на это подтолкнул, — сказал Посидоний, продолжая смотреть на Клеобула. — Но я не могу поверить, что Зенас предаст меня, особенно в таком серьезном вопросе, как этот. Тот факт, что его здесь нет, а его письменные принадлежности валяются на палубе, наводит меня на мысль, что бедолаге был нанесен какой-то вред.
Клеобул тяжело сглотнул: — Тогда где он?
Посидоний, наконец, отвел взгляд от своего ученика. Он повернулся и посмотрел за борт корабля.
— Учитель, если бы раба выбросили за борт, его тело уже прибило бы к причалам, — сказал Клеобул. — Кто-нибудь бы это увидел…
— Нет, если его тело было привязано к железному посоху, которым размозжили голову статуе, — сказал Посидоний, пристально глядя на воду внизу, как будто одной лишь силой воли он мог заставить волны выдать свою тайну.
— Но это ужасно! — сказал Антипатр. — Нет ли другого объяснения случившемуся, кроме обвинения кого-то в убийстве и бессмысленном разрушении? Возможно, Зенас еще объявится. Разве у тебя никогда не пропадали рабы, Посидоний, а потом появлялись на следующий день со стыдом, воняющие вином и публичным домом?
— Только не Зенас, — сказал Посидоний. — И какой у него мог быть мотив, чтобы уничтожить голову статуи? И вообще, какие мотивы могут быть у кого-то, чтобы сделать такое?
На это никто не дал ответа. Клеобул, все еще бледный, но с вызывающим блеском в глазах, долго смотрел на своего учителя, затем резко попрощался и поспешил прочь.
Договорившись с капитаном о доставке поврежденной статуи в свой дом, Посидоний сказал нам, что хочет побыть один, и пошел обратно один. Галлы ушли сами по себе, при этом Гатамандикс схватил Виндовикса за плечо, словно утешая его. Я видел, как они нырнули в захудалую таверну на набережной. Я остался с Антипатром, который изъявил желание вернуться в дом Посидония.
Когда мы уходили от гавани, я оглянулся через плечо мимо корабля на далекие руины Колосса в конце длинного мола. Огромные осколки бронзы тускло блестели под железно-серым небом. За Колоссом над открытым морем собирались темные тучи.
* * *
Это был мрачный день в доме Посидония.
Галлы отсутствовали, как и Клеобул. Наш хозяин, наконец, вернулся, но заперся в своем кабинете. В конце концов, возчик прибыл с ящиком. Без энтузиазма Посидоний вышел из своего убежища, чтобы проследить за распаковкой.
Вскоре гипсовая статуя стояла в комнате рядом с садом. Даже без головы останки представляли собой завораживающее зрелище, показывая, как, должно быть, выглядел Колосс, когда стоял в полный рост рядом с гаванью. Если бы живой моделью был грек, эта статуя, несомненно, была бы чуть поменьше натуральной величины, но ее негабаритные пропорции соответствовали фигуре неуклюжего галла, а ее мускулистое телосложение легко можно было принять за копию Виндовикса или его предка, на которого он был похож.
— Возможно, голову можно собрать из частей и склеить, — с надеждой сказал Антипатр, но когда мы подобрали все кусочки, единственными узнаваемыми фрагментами были несколько сломанных солнечных лучей от короны Гелиоса.
Не говоря ни слова, Посидоний вернулся в свою библиотеку, но через мгновение появился снова.
— Кто-нибудь из вас заходил сегодня в мою библиотеку? — спросил он.
Антипатр покачал головой, как и я.
— Очень странно, — сказал Посидоний. — Я уверен, что перед тем, как мы сегодня утром отправились на корабль, нож Гатамандикса был на моем столике, где я его оставил. Но сейчас его нет.
— Возможно, Гатамандикс забрал его и взял с собой сегодня утром, — предположил Антипатр.
— Зачем ему это делать, не сказав мне?
Меня пронзило смутное предчувствие: — Как вы думаете, почему галлы еще не вернулись? Я посмотрел на темные клубящиеся облака над головой. — Приближается буря.
— Вероятно, они напились до беспамятства в той прибрежной таверне, — сказал Антипатр. — Лучше оставить их в покое и позволить им вернуться домой, когда захотят.
Я кивнул: — А куда, по-вашему, отправился Клеобул?
— Я уверен, что в дом своего отца, — сказал Посидоний с горечью в голосе и вернулся в свой кабинет.
— Что за день! — сказал Антипатр. — Я иду в свою комнату, чтобы вздремнуть. А ты, Гордиан?
— Я еще немного посмотрю на статую, — сказал я, присев на корточки, чтобы рассмотреть ее под низким углом, как если бы я был на корабле, плывущем в гавань, а модель была Колоссом в натуральную величину, возвышающимся надо мной. Я попытался представить себе голову целой и очень похожей на Виндовикса, и почувствовал ту жуткую дрожь познания, которую испытываешь, когда статуя вдруг кажется уже не неодушевленной, а живой сущностью. Был ли это предок Виндовикса, который стоял передо мной, плененный божественно вдохновленной рукой Хареса?
Очевидно, Клеобулу, как гордому родосскому ученому, не нравилась мысль о том, что образцом для Гелиоса мог послужить галл. Но стал бы он убивать Зенаса и намеренно портить статую, созданную рукой Хареса? Посидоний, похоже, так и думал, но без доказательств было трудно понять, как он мог наказать Клеобула, кроме как не встречаться с ним, избегая его.
Я вспомнил, что ритуальный нож исчез, и меня осенила неприятная мысль: а что, если бы Гатамандикс решил наказать родосца, и он взял нож именно для этой цели? Потом я понял, что в этом нет никакого смысла, потому что Посидоний видел нож в своем кабинете сегодня утром, а Гатамандикс не возвращался домой весь день, так что если друид взял нож, то это было до того, как мы все отправились на корабль. Он не мог знать тогда, что позднее ему понадобится нож, чтобы наказать осквернителя статуи.
Затем меня осенила другая мысль, более холодная, чем первая: возможно, Гатамандикс взял нож сегодня утром, намереваясь использовать его, но не против Клеобула.
Идея в моей голове была безумной — или нет? Я мог бы сказать Посидонию, что я думаю, но дверь его кабинета была закрыта, а что, если бы он опроверг меня? Я хотел сказать Антипатру, но он, вероятно, уже спал, а старый поэт только затормозил бы меня, ибо я вдруг понял, что если я хочу действовать, то должен сделать это сейчас же. А может быть уже слишком поздно.
Даже не захватив плаща, я бросился в вестибюль и оттуда на улицу, сначала быстрым шагом, а потом бегом до самой гавани превозмогая холодный ветер в лицо.
После того, как я сунул ему в руку несколько монет, трактирщик без труда вспомнил галлов, которые весь день пили в его заведении. — Вообще-то, они ушли совсем недавно. Молодой великан был так пьян, что едва мог стоять на ногах. Старшему практически пришлось его выносить.
— Ты видел, в какую сторону они пошли?
Трактирщик скривился: — Я не вижу сквозь стены, молодой человек.
— Неважно, я думаю, что знаю, — прошептал я.
Маленькая хижина рядом с отгороженным веревкой входом была пуста. В такой день, когда небо грозило разверзнуться в любой момент, а черные волны хлестали по усыпанному валунами берегу мола, никто из туристов не выходил на улицу, чтобы посмотреть на Колосса. Я прыгнул через веревку и побежал к руинам.
По дороге я увидел то, чего никак не ожидал, — тело Зенаса. Подгоняемык ветром волны в гавани, должно быть, отвязали его труп от того, что его удерживало и выбросили на берег. Я остановился на мгновение, чтобы посмотреть на его безжизненные выпученные глаза и на веревку, обвязанную вокруг его шеи, которой он наверняка был задушен.
Задыхаясь, я побежал дальше.
Почему я решил, что Гатамандикс выбрал это место для достижения своей цели? Во-первых, это было близко; и здесь была причина всего его горя, сам Колосс. Это была всего лишь догадка с моей стороны, но она оказалась верной. Нырнув в руины, я свернул за угол и на открытом месте среди огромных обломков бронзы, скрытых от берега и гавани, но открытых грозовому небу, я наткнулся на двух галлов.
Нас окружали, как стоячие камни друидов, странные, гигантские фрагменты огромного тела — палец, указывающий ввысь, часть плеча, сгиб локтя и длинный вогнутый сегмент бедра, завершающий магический круг. В центре, на одном из разбитых солнечных лучей Гелиоса, словно на жертвенном алтаре, лежал Виндовикс с едва приоткрытыми остекленевшими глазами, потерявший сознание от выпитого большого количества вина. Над ним стоял Гатамандикс, держа ритуальный нож обеими руками высоко над головой и бормоча заклинание на своем варварском языке.
Внезапная вспышка молнии осветила сцену, сделав ее яркой и нереальной. Мгновение спустя раскат грома сотряс землю под моими ногами.
Я вскрикнул. Друид увидел меня и замер. Я бросился к нему. Он опустил нож.
Я пронесся по воздуху. Нисходящее лезвие зацепилось за мою тунику и разорвало ткань. Должно быть, он задел мне бок, потому что я почувствовал внезапную жгучую боль в ребрах. Я бросился на Гатамандикса, и вместе мы покатились по неровной земле. Я приготовился к невероятной борьбе, но тут услышал громкий лязг вместе с тошнотворным треском.
Гатамандикс обмяк. С некоторым трудом я высвободился из-под мертвого веса его рук и встал над ним. Он смотрел на меня безжизненными глазами. Он ударился головой о гигантский палец Колосса и сломал себе шею. На его чертах лица, искаженными свирепой гримасой, огромные усы друида выглядели еще более нелепо, чем когда-либо.
Перед моими глазами поплыли пятна. Я изо всех сил пытался наполнить свои легкие и понял, что у меня всегда было ненормального дыхания с тех пор, как я вышел из дома Посидония. В моем головокружительном состоянии, окруженном вспышками молнии, руины из анатомических частей скульптуры вокруг меня выглядели еще более странными, чем когда-либо. Мне казалось, что я нахож