о-то расставил множество растений в горшках, а на некоторых площадках из руин действительно росли тонкие деревья и жалкие на вид кусты. Эффект ветхости был скорее печальным, чем впечатляющим. Наконец, мы вышли на открытую площадку возле вершины, где сломанные колонны и разорванные кирпичи мостовой свидетельствовали о том, что когда-то она была великолепной террасой, теперь затененную финиковыми пальмами и благоухающую небольшими лимонными и апельсиновыми деревьями.
— Вряд ли это горный лес, который построил Навуходоносор, — пробормотал Антипатр, отдышавшись после крутого подъема. Я сам чувствовал себя немного запыхавшимся.
— Как они поливают все эти растения? — спросил я.
— Ах, ты мудр, мой юный друг! — заявил наш проводник. — Ты сразу же постиг тайну Висячих садов. Подойди и взгляни сам!
Дарий подвел нас к дверному проему с кирпичной рамой, выходившему в шахту, спускавшуюся под наклонным углом. По тускло освещенному проходу к нам шел человек с коромыслом на плече и с ведрами с водой, свисавшими с каждого конца. Пыхтя и покрываясь потом, водонос тем не менее устало ухмыльнулся, вынырнув на свет и проковыляв мимо нас.
— Хорошо, что мы находимся рядом с рекой, если людям приходится целый день таскать воду по этой шахте, — произнес я.
Антипатр поднял брови: — Ах, но когда-то, Гордиан, в этой шахте, должно быть, находился механизм, обеспечивающий непрерывный поток воды для садов. Он указал на различные таинственные кусочки металла, прикрепленные к поверхности древка. — Онесикрит, видевший эти сады во времена Александра, говорит об устройстве, похожем на гигантский винт, который при своем вращении поднимал большие объемы воды. Кажется, что от этого замечательного механизма ничего не осталось, но вал ведущий вниз, можно предположить, к цистерне, питаемой рекой, по-видимому, все еще здесь. Без ирригационного винта трудолюбивые граждане Вавилона прибегали к собственному труду, чтобы поддерживать хоть какое-то подобие сада живым, может быть, из гражданской гордости и для того, чтобы за это платили посетители, такие как мы.
Я с сомнением кивнул. Висячие сады, возможно, когда-то были великолепны, но их ветхие останки вряд ли могли сравниться с другими Чудесами Света, которые мы видели в нашем путешествии.
Затем я прошел несколько шагов за вход в шахту к месту, откуда открывался великолепный обзор зиккурата.
Стены Вавилона были разрушены. Висячие сады лежали в руинах. Но великий зиккурат остался, возвышаясь, как гора, посреди буро-коричневого города. Каждый из семи ступенчатых ярусов когда-то был другого цвета. Почти все декоративные скульптуры и украшения были убраны Ксерксом, когда он разграбил город, и последующими мародерами, а кирпичные стены начали рушиться, но от первоначального фасада осталось много кое-чего, чтобы показать, как когда-то должен был выглядеть зиккурат. Первый и самый большой ярус был кирпично-красным, но следующий был ослепительно белым (облицован привозным известняком и битумом, как я узнал позже), следующий был украшен переливчатой синей плиткой, следующий - буйством узоров в желтом и зеленом цвете, и так далее… Во дни Навуходоносора эффект должен был быть неземным. Среди искаженного совершенства зиккурата я заметил то тут, то там крошечные пятнышки на его поверхности. Только когда я увидел, что эти пятнышки шевелятся и это на самом деле были люди, я понял истинный масштаб зиккурата. Сооружение оказалось даже больше, чем я думал.
Солнце начало садиться, бросая свои лучи на пыльный город и заливая зиккурат оранжевым светом. Этеменанки, как называли его вавилоняне, Основание Неба и Земли. По правде говоря, мне казалось, что такая огромная и странная вещь вряд ли могла быть создана руками человека.
Такие же мысли были и у Антипатра. Стоя рядом со мной, он продекламировал стих:
— Какой циклоп воздвиг курган Семирамиды?
Или какие великаны, сыны Геи, подняли семь его рядов
Подобных семерым Плеядам?
Неподвижный и непоколебимый он массою своей
Как высоченная гора Афон, на землю давит вечно.
Утомленный путешествием и особо не задумываясь, я все же нашел неточность у Антипатра: — Вы сказали мне, что зиккурат построил Навуходоносор, а здесь у вас Семирамида, — сказал я.
— Поэтический оборот, Гордиан! Семирамида звучит получше, и ее имя гораздо благозвучнее. Как можно сочинить стихотворение с таким громоздким именем, как Навуходоносор?
* * *
Когда стемнело, Дарий помог нам найти ночлег. Маленькая гостиница, в которую он нас привел, находилась недалеко от реки, заверил он нас, и, хотя мы чувствовали запах реки, пока ели скромную лепешку с финиками в общей гостиной, из нашей комнаты наверху ее не было видно. Действительно, когда я попытался открыть ставни, они ударились о неприглядный участок городской стены, протянувшейся вдоль набережной.
— Завтра я покажу вам Этеменанки, — упорствовал Дарий, который разделил с нами трапезу и последовал за нами в комнату. — Когда мне прийти к вам?
— Завтра давайте отдохнем, — сказал Антипатр, рухнув на узкую кровать. — Ты не против поспать на этой циновке на полу, не так ли, Гордиан?
— Вообще-то, я думал прогуляться, — сказал я.
Антипатр ничего не ответил; он уже храпел. Но Дарий энергично замотал головой. — Небезопасно ходить после наступления темноты, — сказал он. — Ты оставайся внутри.
Я нахмурился: — Ты уверял Антипатра, что это хороший район, где нет ни воров, ни карманников.
— Я говорю правду… не беспокойся о грабителях.
— Тогда в чем опасность?
Выражение лица Дария было серьезным. — После наступления темноты она выходит.
— Она? О ком ты говоришь? Скажи понятнее!
— Я и так уже слишком много сказал. Но не выходи до рассвета. Утром я встречу тебя! — Не сказав больше ни слова, он исчез.
Я упал на пол и откинулся на циновку, думая, что никогда не засну, когда Антипатр так громко храпит. Следующее, что я помнил, это солнечный свет, который струился в открытое окно.
* * *
К тому времени, когда мы спустились вниз позавтракать, солнце уже стояло высоко. В общей комнате был только один гость. Его костюм был настолько диковинным, что я чуть не рассмеялся, когда его увидел. Единственные астрологи, которых я когда-либо видел, были на сцене в комедиях, и этот человек был похож на них. На нем была высокая желтая шляпа, поднимавшаяся ярусами, как ярусы зиккурата, и темно-синяя мантия, украшенная изображениями звезд и созвездий, вышитых желтым цветом. Его туфли были инкрустированы полудрагоценными камнями и заканчивались спиральными петлями на концах. Его длинная черная борода была завита, заплетена и посыпана желтым порошком, так что она исходила от его челюсти, как солнечные лучи.
Антипатр пригласил незнакомца присоединиться к нам. Он представился как Мушезиб, астролог, посетивший Вавилон из своего родного города Экбатана. Он много путешествовал, и его греческий был превосходен, вероятно, даже лучше моего.
— Ты пришел посмотреть на зиккурат, — предположил Антипатр.
— Или на то, что от него осталось, — сказал Мушезиб. — Здесь также есть очень хорошая школа для астрологов, где я надеюсь найти место учителя. А ты?
— Мы хотим просто посмотреть город, — сказал Антипатр. — Но не сегодня. Я слишком устал, и все мое тело болит после вчерашней езды.
— Но мы не можем оставаться дома весь день, — сказал я. — Возможно, поблизости есть что-то интересное.
— Мне сказали, что прямо на улице есть небольшой храм Иштар, — сказал Мушезиб. — В основном он скрыт от глаз за высокой стеной. Очевидно, он до сих пор в руинах, так как давным-давно был осквернен Ксерксом и никогда не освящался, и не восстанавливался заново. Не думаю, что там есть на что посмотреть…
— Но туда нельзя, — сказал трактирщик, подслушав нас и присоединившись к разговору. Он тоже был похож на человека, который, возможно, вышел из сценической комедии. Это был крупный мужчина с круглым лицом и готовой улыбкой. С его массивными плечами и крепкими руками он выглядел вполне способным разогнать драку и вышвырнуть обидчиков на улицу, если в его сонном кабаке когда-нибудь произойдет такое недоразумение.
— Кто запрещает? — спросил астролог.
Трактирщик пожал плечами: — Никто не запрещает. Этот заброшенный храм никому не принадлежит… говорят, он общее достояние. Но никто не ходит туда из-за нее.
Я навострил уши: — О ком ты говоришь?
Поняв, что его греческий язык недостаточен, трактирщик обратился к астрологу по-парфянски.
Лицо Мушезиба вытянулось. — Наш хозяин говорит, что в храме… привидение.
— Привидение? — спросил я.
— Я забыл греческое слово, но, кажется, на латыни это «лемур», да?
— Да, — прошептал я. — Воплощение призрака мертвого человека, который задерживается на земле. Существо, которое когда-то было смертным, но больше им не является. Говорят, что лемуры, не готовые или неспособны пересечь реку Стикс в царство мертвых и бродят, обычно, по земле, но всегда, появляясь ночью.
— Хозяин гостиницы говорит, что в соседнем храме живет лемур, — сказал Мушезиб. — Женщина, одетая в прогнившие лохмотья, с отвратительным лицом. Люди боятся туда ходить.
— Она опасна? — спросил я.
Мушезиб поговорил с трактирщиком: — Не просто опасна, а смертельно опасна. Всего несколько дней назад на ступенях храма нашли мертвым человека со сломанной шеей, пропавшего накануне вечером. Теперь они запирают ворота, которые раньше никогда не запирали.
Так что это была ночная угроза, о которой меня предупреждал Дарий, боясь даже произнести ее имя вслух.
— Но ведь средь бела дня... — начал Антипатр.
— Нет, нет! — запротестовала жена трактирщика, внезапно присоединившаяся к нам. Она была почти такого же роста, как и ее муж, но имела угрюмый вид — еще один тип, подходящий для сцены, как мне показалось, вспыльчивой жены трактирщика. Она говорила по-гречески лучше, чем ее муж, а ее сильный египетский акцент объяснял наличие александрийских деликатесов среди вавилонского завтрака.