Я не чувствовал сейчас того единения с Гнездом, что раньше. Не было поддержки и защиты в полной мере. Но и чужим для Гнезда я не стал, какие-то крохи внимания мне доставались.
В последний миг из стены выросли, будто щупальца, отростки металла – и выбили гипсокартон и перед Миланой, и передо мной.
Нас выкинуло в концертный зал.
Два шестилапых монстра-уничтожителя стояли перед дверью, обнявшись за плечи и выставив средние конечности вперед. Что-то незримое, едва угадываемое, будто дрожь горячего воздуха, срывалось с их ладоней и било в дверь.
Монстр поменьше, которого Анна назвала бойцом, стоял за ними, сложив верхние конечности на груди. Я рассмотрел его лицо, почти обычное человеческое – лицо молодого парня, кажется, даже с прыщами на лбу. Зрение стало предельно резким, весь мир обрел ту ненормальную четкость, когда глаз одновременно фокусируется на предметах вблизи и вдали. Почему-то мне пришла мысль о бригадире, наблюдающем за двумя туповатыми рабочими, рушащими стену…
Боец был единственным, кто двигался в моем темпе. Даже шестилапые монстры продолжали тупо лупить в выгнутую воронкой дверь, едва-едва начав поворачиваться в мою сторону. И хорошо, что в мою, потому что Милана, пролетающая с другой стороны от них, всё никак не могла сгруппироваться и контролировать свое тело. Я лишь надеялся, что Гнездо помогает ей так же, как помогало мне…
А я просто был очень быстр, ловок и невесом. Мир казался игрушечным, вращающимся вокруг меня и подвластным моей воле. Эйфория накатывала с каждой… да нет, даже не секундой, прошло-то всего секунды две-три. Эйфория тащила меня за собой.
Повернувшись в воздухе (он был удивительно горячим), я нацелил дробовик и разрядил в головы уничтожителей – вначале убедившись, что Милана миновала линию выстрела.
Два облака дроби, пылающей красным и обычной, понеслись от стволов. Довольно быстро понеслись, но при желании я мог бы сосчитать каждую дробину.
К сожалению, тот монстр, что был ближе ко мне, получил почти весь заряд. Я видел, как дробины входят в его тело, вспыхивают – и от них начинает расползаться розовое мерцание. Кажется, этого уничтожителя можно было убирать из уравнения.
Во второго попала одна красная дробина и две «старого типа». Скорее всего, это должно было его убить, вот только как быстро?
Я выпустил разряженный обрез, и его унесло в сторону отдачей.
«Остановись!»
Боец уже бежал мне навстречу. И наводил на меня торчащие из средних лап «конусы», что мне совсем не нравилось.
Раздался выстрел. Потом еще один.
Милана все-таки собралась и начала стрелять. Но не в уничтожителя, что стоял с ее стороны, а в бегущего на меня бойца!
Пули неслись быстрыми, едва заметными огоньками. Боец взмахнул верхней лапой и отбил их в воздухе, метрах в трех от себя. Значит, с силовыми полями у него уже всё было в порядке…
«Не твоя война!»
Это был тот самый голос, этот боец приходил ко мне и молотил в дверь. Не моя война, значит? А чья же?
Я даже не пытался что-то крикнуть в ответ. У меня возникло нехорошее подозрение, что я порву себе голосовые связки, а может быть, и легкие.
Всё тело горело, будто в огне, но это не вызывало страха, только восторг.
Я начал стрелять в бойца.
Мы стремительно сближались, пистолет бил в руку, выпуская пулю за пулей, а боец отбивал каждую.
А краем глаза я видел разворачивающегося ко мне уничтожителя. У того посерела, обращаясь в камень, одна из рук, но он, я помнил, мог бить силовым полем со всех конечностей.
И я оказывался зажат между бойцом с его подозрительными «конусами» на руках и чудовищем, рубящим на расстоянии…
«Стреляй в уничтожителя! – закричал я мысленно. – Милана, убей уничтожителя!»
Нет, она меня не слышала. Но услышало Гнездо – я поймал что-то вроде ответа. Успокоительное касание, странный звук в голове, будто тысячи голосов едва слышно шепчут мне, что всё поняли.
Милана повернулась в воздухе, уже падая на спину, и принялась стрелять в уничтожителя. Я не видел, попадает она или нет, но она хотя бы стреляла. А еще начала открываться дверь – вряд ли Елена и деда Боря успели схватить оружие, теперь я понимал, что Дарина лишь отослала их от двери и от схватки. Значит, там сейчас стоит жница с помповым ружьем наизготовку…
Боец был совсем рядом, нас разделяло меньше двух метров, он то ли скалился, то ли ухмылялся – если бы не та скорость, с которой мы двигались и думали, я бы даже не успел его рассмотреть. Пистолет вхолостую щелкнул курком, и я понял, что ухитрился впустую расстрелять все патроны.
«Ты умрешь».
Его лицо становилось всё ближе, и я понял, что он не скалится, не ухмыляется, он плачет.
«Ты уже умер, мутаген в большой концентрации убивает. Взрослые умирают все, сформировавшийся организм не выносит Изменения, но ты умрешь быстро».
В этих словах-картинках не было ни ненависти, ни торжества. Боец информировал меня, как достойного противника, который пытался с ним справиться.
«Я тоже умру, не успеет пройти эта ночь. У меня был шанс, но тройная доза мутагена – слишком много. А ты умрешь меньше, чем через минуту».
Я бы хотел ему ответить. Может быть, что-то спросить и понять. Но я не умел разговаривать мысленными образами, меня слышало только Гнездо.
«Ты умрешь напрасно, я закончу начатое и зачищу Гнездо. Стратег не будет отправлена. Я убью здесь всех и умру, таков долг».
Неожиданно я понял, что он даже не станет меня убивать.
Что-то происходило с моими мозгами, я словно предвидел каждое следующее движение бойца, всё, что случится через секунду-другую.
Он поймает меня в воздухе, удерживая одной рукой, другой переломает мне руки и ноги, потом бросит на пол – и побежит в открывающиеся двери, навстречу жнице. По пути взмахом рогового «конуса» на средней конечности он убьет Милану (я даже понял, как всё будет: тонкий испепеляющий луч вырвется из конуса – это одноразовое оружие, конус сгорит, но боец не оставит Милану в тылу). Потом он убьет Дарину – он быстрее, только чудовищная доза мутагена, сжигающая мою плоть, позволяет мне держаться с ним наравне. Потом будет короткая бойня в «защищенной зоне», потом он вскроет маленькую комнату и разорвет на части девочку-стратега и мальчишек. А потом ляжет и будет умирать.
Таков долг.
Вот только у меня тоже есть долг, и он другой.
Мое бунтующее, умирающее тело, вышвырнутое из «защищенной зоны» импровизированной катапультой, долетело до бойца. Широченная ладонь схватила меня за бок, я почувствовал, как ломаются ребра и лопается что-то внутри, под сердцем.
Но я сгорал в Изменении, и мне было плевать на такие мелочи.
Правой рукой я поймал его ладонь, тянущуюся ко мне. Дернул, как мне показалось, почти нежно.
И совершил ровно то, что собирался сделать со мной боец. Оторвал ему руку в локте.
«Сколько мутагена ты принял?»
Казалось, что его и впрямь занимает этот вопрос, а не оторванная рука и брызнувшая кровь.
Как жаль, что я не могу ему ответить, что очень, очень много!
В роговом конусе стало открываться крошечное отверстие. Теперь боец решил меня сжечь, как я и предвидел. Удивительное чувство – знать наперед все его действия.
Я перехватил короткую ручонку и вывернул на бойца ровно в то мгновение, когда он уже не мог остановить выстрел.
В глазах, совсем человеческих, ничего не изменилось. Его тело не успевало за мыслью. Зато я разглядел, что парень был совсем молодой, лет восемнадцати-двадцати. Не повезло…
«Зря. Мы все для них мусор».
Конус выпустил ослепительный луч, мгновенно охвативший тело бойца. Я рухнул, все еще с обрубком вцепившейся в меня руки, на мне пылала рубашка. Я чувствовал, как беспощадная сила мутагена исцеляет мое тело, но лишь для того, чтобы через минуту убить – в безнадежной попытке Изменения.
Но ведь у нас получилось?
Приподняв голову, я увидел бегущую жницу. На ходу Дарина стреляла из помповика в лежащего уничтожителя, тот вздрагивал от каждого выстрела и уже не пытался подняться. Она перезаряжала помповик взмахом руки, как в кино, и это было красиво, я даже залюбовался.
Когда она склонилась надо мной, мы с ней уже сравнялись в скорости движения. И, видимо, замедлились достаточно, чтобы можно было говорить голосом.
– Прости, прости, прости… – повторяла Дарина. В руке она сжимала шприц.
Меня били судороги. Зачем ей шприц с лимонно-желтой жидкостью?
– Это возвратный мутаген, он отменяет все изменения…
Почему она медлит?
Почему не делает мне укол, если эта штука может спасти?
А потом я улыбнулся. Сказал:
– Хорошо… Ты можешь стать человеком.
И закрыл глаза.
Часть третья
Глава первая
Чем раньше служила эта комнатка – не знаю. Может быть, кабинетом самому мелкому клерку. А может быть, тут уборщица хранила ведра и швабры.
Она даже располагалась под лестницей, потолок был хоть высокий, но скошенный. Но в отличие от каморки Гарри Поттера в книжке, тут имелось небольшое окно, сейчас густо заросшее паутиной.
И, конечно же, всюду валялись матрасы, одеяла, подушки, пледы.
Маленькое мягкое гнездышко в большом мягком Гнезде.
– Ты и правда думал, что я вколю возвратный мутаген себе? – спросила Дарина.
Она лежала рядом, укрывшись простыней. Сброшенный комбинезон горкой черной чешуи поблескивал у дверей.
– Я надеялся, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты вновь стала человеком.
Дарина нахмурилась.
– А так – плохо?
Вздохнув, я привлек ее к себе. Ответил:
– Нет. Не плохо… Дарина, я соврал. Я думал, что ты сомневаешься, делать ли мне укол. Ты сидела рядом, а я умирал.
– Глупый, – она обняла меня в ответ. – Я не сомневалась. Я ждала. Ты был весь поломанный. Инициирующий концентрат одновременно лечил и убивал. Надо было поймать нужный момент, чтобы ввести возвратный мутаген.
Я уже это понимал. Она ввела мне желтую жидкость, уколола в шею, в арт