Сейчас я говорил с теми тысячами детей и подростков, что прошли сквозь Гнездо. И с самим собой – тоже.
– Ты могло что-то сделать? – спросил я. – Чем-то помочь? Даринке… всем им? Чтобы не было… такого?
Голос Гнезда почти стих, стал едва слышен. Нет, оно не могло помочь. Оно утешало, успокаивало, учило, развлекало, убаюкивало… Оно не могло помочь. Оно даже не могло дать больше сил тому, кто уже в нем. И мне не сможет снова помочь в полной мере. Призыв возможен лишь один раз. Теперь я не чужой и, значит, не смогу получить ту силу, ту скорость, тот щит, что были со мной в первую схватку…
– Тогда просто не уходи, – сказал я. – И Дарине помогай, ладно?
Я оторвался от стены, вытер мокрое лицо.
И вдруг подумал, что мне впервые стало для чего жить.
Потому что живут, по большому-то счету, не для того, чего можно достигнуть. Не для денег, власти, знаний, секса, даже не для любви. Живут для того, чего невозможно добиться.
Для того, чтобы парализованная девочка, лежа в одиночестве в комнате под лестницей, чувствуя, как уходит болезнь – и одновременно часть ее человеческой сущности, – не выкраивала из собственного комбинезона одежду для чудом не сгоревшей куклы.
Я не знаю, как можно бороться с теми, кто разобрал на кусочки Луну. Или с теми, кто сотни или тысячи лет скрытно жил среди людей.
Но я буду пытаться.
– Максим! Ну зачем ты встал?
Дарина стояла у дверей и тревожно смотрела на меня. Я почувствовал, что она спрашивает Гнездо – не о том, что я делал, она доверяла, – а о том, что я сейчас чувствую, не плохо ли мне.
И я попросил Гнездо соврать. Точнее, не говорить всей правды.
– Уже нормально, – сказал я. – Всё в порядке, я крепкий.
Дарина глянула с подозрением, но, видимо, ответ Гнезда ее успокоил.
– Милана тоже в порядке. Гнездо хорошо ее защищало. Пойдем?
– Конечно, – сказал я.
Милана и впрямь была в норме. Когда мы вошли в комнату, где она была с Наськой (куда больше и светлее, чем место обитания Дарины), Милана заканчивала одеваться, застегивала блузку. Ну вот опять эти сложности наших отношений…
– Максим! – Она искренне обрадовалась моему появлению, шагнула навстречу. – Ты… как новенький!
– А был не очень? – спросил я, машинально отвечая на поцелуй. Хорошо хоть, в последнее мгновение Милана сообразила чмокнуть меня в щеку.
– Краше в гроб кладут, – честно сказала она. – Максим, мы справились!
– Без тебя я бы не смог.
– Мы уже всё решили, – Милана обняла Наську. – Обсудили с мелкой.
– Эй! – возмутилась Наська.
– Я поживу тут два-три дня, – сказала Милана. – В состоянии Призыва. Наська сказала, что три дня можно.
– Лучше два, – поморщилась Дарина. – Но нам и надо два…
– Вот, еще лучше. Если что, я смогу помочь Гнезду. А через два дня Дарина куда-то эвакуирует Анну. И нападать на Гнездо не будет смысла.
– Хороший план, – скрепя сердце, признал я.
– Единственно возможный, – уточнила Милана. – Нет, ну не можем ведь мы после всего позволить уничтожить Гнездо?
Я глянул на Дарину. Она неохотно кивнула.
– А твой институт?
– Максим! Если я расскажу, что со мной было, и напишу статью в научный журнал, – меня не то что в институте оставят, сразу в аспирантуру зачислят. Ты знаешь, что всего семь человек до нас были призваны? А пережили Призыв лишь трое! Один потом застрелился, одна женщина ушла в монастырь, и еще одна завербовалась смотрителем на маяк, живет там в полном одиночестве уже два года…
– Хлопушки-воробышки, – сказал я. – Ну капец какой! Ошеломляющая перспектива!
– Не ругайся, – нахмурилась Милана. – Тут ребенок.
– Он не ругается, – ехидно сказала Наська. – «Капец» – это старинное русское слово. Обозначало насыпь между двумя территориями. А ты чего подумала?
Милана с сомнением поглядела на нее, но спорить не стала. Сказала:
– Ну ты вроде как на маяк не завербовался. И в монастырь не стремишься, это я точно знаю…
Она смущенно осеклась.
– Максим, тебе жарко? – невинно спросила Наська. – Ты весь красный стал.
– Дарина, куколок разрешено наказывать? – спросил я.
– В угол ставим иногда, – призналась Дарина.
Наська быстро зажала рот ладонью.
– Где наше старичье? – спросил я, уходя от сомнительных тем.
– С куколками. Им всем полезно пообщаться. Пойдем к ним?
Я кивнул.
Деда Боря и Елена в бою поучаствовать не успели. Собственно говоря, они успели только схватить какое-то оружие, когда всё закончилось, – весь бой длился секунды три. Как я понял, со стороны это выглядело так: пол вспучился, нас с Миланой швырнуло сквозь стену (они даже не заметили, что не мы ее проломили своими телами), раздался грохот выстрелов, вспышка, Дарина унеслась куда-то со мной на руках, а Наська принялась тормошить Милану.
Ну и образовалось три мертвых монстра в разной степени повреждения: два окаменевших, один наполовину сгоревший.
Адреналина старики получили полной мерой. Деда Боря до сих пор выглядел так, будто готов был кинуться в рукопашную.
И они наотрез отказались уходить.
– Если ты нас выставишь, Дарина, – сказала Елена, – то мы, конечно, уйдем. Но это действительно то, чего ты хочешь? Вам ведь надо приводить Гнездо в порядок. И за малышами следить…
Куколками она их упорно не называла.
– И я могла бы приготовить вам нормальной еды, – продолжила она. – Я даже… – она сделала паузу, – могу испечь перемячи.
Увидев недоуменные взгляды, она пояснила со вздохом:
– Беляши. Жирные, вредные.
Дарина глянула на меня. Я пожал плечами.
– Полагаю… – Дарина вздохнула. – Это не более странно, чем всё случившееся. А беляши – это вкусно?
– Я тебя научу, девочка, – коварно предложила Елена. Потом повернулась ко мне: – Максим, а тебе бы пойти домой. И выспаться. Я оставлю тебе попробовать.
– Спасибо, – сказал я. – Знаете, а я пойду! Действительно, надо отдохнуть.
Кажется, они удивились тому, как легко я согласился.
И только Дарина вздохнула и с сомнением покачала головой. Она поняла, конечно, куда я собираюсь идти.
– Метро откроется часа через три, – сказала она.
– Зонтик дашь? – с невинной улыбкой попросил я.
Глава вторая
Дождь был хорошим, ровным и теплым. Раньше такие шли в мае или июне. Гроза, отдалившаяся от Москвы, снова приближалась, но пока поблескивало и громыхало где-то в отдалении.
Шлепая по лужам, укрываясь под здоровенным зонтом-тростью – женским, с принтом из орхидей и золочеными спицами, – я шел к Комку на Леонтьевском. Метро закрыто, до Мичуринского проспекта я не доберусь, но какая разница? У Продавцов общий ассортимент и, как я убедился, конкуренция.
Раньше я остерегался ходить ночами, и не без оснований. Москва в двухтысячных была безопасным городом, в старших классах я часто возвращался за полночь, и родители особо не волновались. Но это было другое время, полное видеокамер, ярких фонарей, трекинга мобильников и многолюдных улиц. После Перемены появилось много людей не то чтобы совсем уж бедных или агрессивных… скорее тех, для кого ценность жизни снизилась. Появление Инсеков сломало какие-то духовные тормоза, как ни напыщенно это звучит. Кто-то ударился в религию, а многие, напротив, разуверились во всем – включая Бога, в которого вроде как и не верили всерьез. Если раньше тебя могли просто прижать к стене и вывернуть карманы, то нынче вначале били со всей дури по башке дубинкой. Причем не ради грабежа, а просто так. Уложили – и пошли спокойно дальше.
Но сейчас мне были смешны прежние страхи.
Когда я подошел к Комку, от бугристой стены внезапно отделились две темные фигуры. Парни моих лет, в куртках с надвинутыми капюшонами… ну, конечно же, они просто остановились полюбоваться московской архитектурой и насладиться прекрасной погодой.
– Братка, не найдется лишнего фиолетового? – спросил один. Руку он держал в кармане.
– Не подаю, – ответил я неожиданно для самого себя. – Еще вопросы?
Внезапная помеха со стороны двух глупых и агрессивных молодых людей раздражала. Впрочем, решить ее можно было быстро, буквально мимоходом.
Зонт, который я держал, заканчивался красивым золоченым стержнем. Я очень спокойно и четко представил, как втыкаю его в горло парню, задавшему вопрос, отступаю на шаг в сторону…
Что-то у меня в лице появилось нехорошее. Недоброе. Предвкушающее.
Второй парень взял товарища за локоть, оттянул в сторону. Сказал:
– Мы просто спросить, братка… без обид.
– Хрен моржовый тебе брат, – ответил я. Прошел в Комок. И услышал за спиной торопливые шаги: незадачливые грабители поспешно удалялись. Чем человек проще, тем лучше у него развиты инстинкты.
Ну надо же, что это на меня так накатило! Я действительно готов был их убить, просто чтобы не мешали. Сам не свой стал. Видимо, нервы не выдерживают, последствия неудавшегося Изменения…
Продавец стоял у стойки.
Спят они вообще когда-нибудь?
– О, да вы весь на адреналине! – жизнерадостно сказал Продавец. – Резкий, дерзкий и с великолепным зонтиком!
– И вам доброй ночи, – я подошел, сложил зонт и облокотился на стойку. Спросил: – Кто вы такие, а?
– Мы продаем и покупаем, – с готовностью ответил Продавец. – Любой каприз за ваши кристаллы.
Другого ответа и ждать не стоило.
– Но вы же не Инсеки, нет? – спросил я.
Продавец возмущенно замотал головой.
– И не те, кто владел Землей до них?
– Нет-нет. Их мы вообще не любим, – ответил Продавец и неожиданно хихикнул. – Они против свободы торговли, это некрасиво… Да, вас можно поздравить с еще одной победой!
– Можно, – согласился я. – А кто они: те, кого вы не любите?
Продавец покачал головой.
– Называйте их «Прежние». Вполне достаточно для понимания.
– Хоть на кого похожи? – спросил я. – Вроде людей, но словно на шарнирах, гибкие, в разные стороны выворачиваются?
– Нет-нет, – Продавец опять хихикнул. – Это их слуги. Выглядят эффектно, но полная ерунда… Итак, вы хотите что-то купить, Максим?