Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка.
Пойдёшь налево — в город попадёшь, направо — в коттеджный посёлок, именуемый финскими домами. Былинного здесь камня не хватает: в тюрьму — налево, а в семью — направо. Как говорится, выбор не велик.
И вот я на своей улице Сиреневой….
Чувствуешь, дружище Билли, приближение моё? Ни черта не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.
И я представил…. Бежит ко мне Катюшин пудель, в зубах оптимизатор.
Пёс был, браслета не было. Огромный, неизвестно чей, ротвейлер злобным лаем обдал меня, слюной прутья ограды.
Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка — сим-сим, откройся. Ещё нажал.
— Какого…. на хрен! — от дома к калитке, в трико и майке, брюшком вперёд мужик незнакомый семенил.
— Здесь жили друзья мои, — я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
— А теперь я живу, — объявил незнакомец.
— Где прежние хозяева? — продолжил опасную игру с ретивым стражем.
— А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу выгнали, — новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
— У неё ребёнок был.
— Вместе и вытурили.
— Не знаете куда?
— Я с ними не общался.
Кровью окрасилась собачья слюна. Мне стало псину жаль, и я убрал в карманы руки.
— Как вам достался дом?
— Тебе что за причина знать?
— С мебелью, или прежние хозяева всё увезли?
— Хрен они что вывезли — бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все выяснил вопросы?
— Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами — поделим, если впустишь.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
— Ты кто?
— Какая разница? Скажем, владелец прежний.
— Тот, главный бандюган? В бегах что ль?
— Нет, меня и не задерживали. Лежал в больнице, — сдёрнул с головы повязку. — Вот с этим.
Пузан присвистнул.
— Убедительно. Только зачем тебя впускать — я баксы сам найду.
— Понятие порядочности знакомо?
— С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
— И страха не имеешь?
— А ты попугай, попугай — ушло ваше время. Где теперь твои братки?
— Тебе много не потребуется — одна лишь маленькая дырочка.
Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.
— Э, кончай, кончай. Что там у тебя?
— Убери пса, — говорю. — Открой калитку.
— Рэкс, — приказал хозяин, — место.
Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.
— Кому служим? — упрекнул беспринципного пса.
Но времени на диалог не оставалось — с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.
Видели бы как!
Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти движений нет.
Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. К Елене стоит заглянуть — она поможет.
И ноги понесли к её квартире. И не плохо, Вам скажу, несли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минуточку-другую, и дальше.
Меня замечали сердобольные:
— Вам плохо? Может, скорую?
Но я так пальчиком им пальчиком погрожу — спокойно, мол, без паники — и дальше.
Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку — удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная дорога над пропастью при ветре шквалистом.
Эх, пробитая моя головушка!
Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата — каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты, сжимает сердце. А лететь-то тут, кувыркаясь, каких-нибудь пятнадцать-двадцать ступеней.
Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина — никаких звуков кроме трелей. Ещё жму. Наконец….
— Уехала она, — голос за спиной. — Не сказала куда, сказала, что надолго.
Медленно всем корпусом поворачиваюсь — не дай слететь с катушек, Бог.
В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.
— Ключи оставила — цветочки полевать.
— Что ж делать? — вслух себя спрашиваю.
— Не знаю, — женщина скрывается за дверью, скрипит ключ в её замке.
Ну, конечно, не должно быть Елены дома, я ведь сам сказал: не вернусь, ты скройся — эти люди свидетелей не любят оставлять….
Ну и молодец!
Спустился вниз не намного быстрее, чем поднимался. Присел на скамью.
Куда теперь пойти…. бомжаре? Елены нет. Наташеньку с Катюшей, где разыскивать? Не думаю, что они в городе. Да в таком состоянии скорее обузой буду им, а не заступником.
Помыслы вновь возвращаются к оптимизатору — без него ничего не исправить в своей судьбе и этом мире. С тупоголовым хозяином вряд ли сговориться. Как не крути, куда ни кинь, выход один — нужно "хазу брать". Проникнуть в дом, псом охраняемый, найти браслет, который возможно побывал в чужих руках и неизвестно где теперь лежит, без сноровки и подготовки вряд ли реально. Нужны сообщники — а где их взять?
Сначала мысли вернулись к обитателям заброшенного завода, а потом и сам побрёл, подгоняемый поблекшим светилом над западною кромкой горизонта.
На звук моих шагов бичи всполошились у костра. Боря Свиное Ухо, помешивая кипящую в котелке над огнём похлёбку, первым разглядел:
— А, явился, не запылился. Мы уже ОМОН в гости поджидали — думали, сбежал буржуй обиженным.
— Некуда бежать, — присел к костру, ноги скрестив. — Конкуренты всё отняли.
— Знакомо, — трактирщик подул в ложку, отхлебнул.
— Ты мясо пробуй, — советуют товарищи.
— Горяче сырым не бывает — подставляй, братва, чеплашки. Тебе во что, буржуй?
— Не нужна похлёбка ваша, — отстранился от костра.
— Там ёжики, — похвастал Макс. — Трёх штук на трассе подобрали.
— А ты никак оклемался? — Кащеевна потянулась к повязке на моей голове, но я уклонился от её руки.
Бичи разлили похлёбку по посудинам и разделили мясо.
— Сегодня всухомятку, джентльмены?
— Принёс чего?
— Не пью и пьяниц презираю.
— А чё тогда припёрся?
— За помощью.
— Нахаляву не работаем, — буркнул Уч-Кудук после отрыжки долгой.
Я без прелюдий:
— Мой дом пустили с молотка, а в нём тайник с деньгами.
— И в чём загвоздка?
— Пёс во дворе, в доме хозяева. Добудем свёрточек — разделим.
— Больша заначка-то? — поинтересовался Макс, хрустя ежиными костями на крепких зубах.
— Тридцать пять штук зеленью.
— Это ж поскольку на брата? — сморщила лоб Кащеевна.
— По пять, включая Звезданутого, — сосчитал Свиное Ухо.
— А в рублях?
— А какой нынче курс?
Бичи принялись обсуждать достоинства моего клада.
— Ну, так как, поможете мне взять? — после продолжительной полемики вернул их к теме основной.
— Вот так прям встали и пошли — собаке бошку проломили, хозяев в подпол покидали и кладом занялись твоим, — ворчал Уч-Кудук. — Всяко дело осмысления требут.
— Завтра пойдём, — поддержал его Упырь. — Ты нам покажешь хату, а мы подумаем, как в неё проникнуть.
— Верно, верно, — согласились остальные.
Поговорив ещё немного о деньгах, необходимом их количестве для счастья полного, бичи стали укладываться на ночлег.
— Ты, Звезданутый, совсем оклемался? — поинтересовалась Кащеевна. — И мужицкие вернулись силы? Ну, так айда ко мне.
Я отклонил такое предложение.
— Тогда расскажи, кем был, кто дом отнял — а то нам скучно без водяры.
И я поведал притихшей публике, что явился с другой планеты — жизнь хотел здесь изменить и сделать всех людей счастливыми. Сначала слушатели откликались репликами.
— Вот заливает!
— Что говорить — врать мастак.
— Тебя так звездануть — и ты бы плёл.
— А было б здорово.
Потом храпом.
Я умолк.
Филька Звонарь во тьме приполз, зашептал на ухо:
— Слышь, когда-то и я во всё это верил. По убогости своей в школу не ходил — меня мамка выучила читать. В библиотеке работала уборщицей, всякий раз домой несла выброшенные книги. Ребятишки букварь читают, а я Плеханова. Потом сочинения товарища Сталина и Маркса с Лениным осилил. По ним жизнь понимать учился.
— Понял? — спрашиваю.
— Все об одном гундят — работать надо. Только скажи, буржуй, я, скажем, на тракторе без выходных по шешнадцать часов…. А что такое сделал ты, что одет, обут, сыт и ещё зелень в доме прячешь?
— Так ты работал трактористом?
— Не важно. Я вообще говорю, о людях труда.
— А об умственной работе что-нибудь слыхал?
— Да слышал, только если утром трактор не запречь, нечего учёным и вам, буржуям, станет есть. Так почему вы в галстуках, а я в фуфайке?
— Сядь и напиши, чтобы тебя читали.
— Думаешь, не пробовал?
— Стихи, прозу, научные труды?
— Не умничай — я в мыслях писал. Читаю Маркса — нет, брат, вот здесь-то ты не прав, по-другому надо мыслить и говорить. И домыслился: мамка померла, меня с инвалидности сняли, а потом и из дома попёрли — сказали, не оформлены на собственность права. Вырыл землянку на пустыре, стал жить наедине с умными книжками. Читаю, перечитываю, силюсь понять: в чём правда жизни — почему одним всё, другим ничё. Жрать захочу, пойду — кому дров наколю, кому огород вскопаю, кому воды в дом притащу, иль грядки поливаю. Не пил совсем, а изгоем оказался. Прогнали из землянки — сказали, земля приватизирована. Вот здесь теперь я….