раться — и не ясным станет, кто есть чьё отображение, где изначальное звено, а где производное.
…. Ауди упёрся подслеповатыми фарами в стальные ворота виллы. Мирабель выключила двигатель и погасила их. Слышней стала канонада надвигающейся грозы.
— Пожалуй, останусь у тебя ночевать — заслужил: ни одной, наверное, женщине не плели такую чушь, добиваясь расположения.
— Вы мне не поверили.
— А ты хочешь, чтоб тебе ещё и поверили — не много ли в один вечер?
Господи! Конечно, это не Мирабель. Не моя Мирабель. Думал, открывая ворота и пропуская Ауди под навес возле гаража.
— Билли, откуда эта миледи с внешностью и голосом моей возлюбленной?
— Отражение реального мира.
— Чувствую, с немалыми погрешностями.
— Ну, так прогони.
А я пригласил.
Вообще-то, дача не моя. Я её охранял и жил в маленькой сторожке в углу сада.
Мирабель эта метаморфоза ничуть не расстроила. Рухнула на широкую, в пол-избенки, постель, откинув руки за голову.
— Чем угощать будешь кроме баек?
Растерянным взором окинул обитель — на столе и полках книги, пробирки, мензурки с реактивами. В шкафчике….
— Есть пакетики китайской лапши.
— Экзотика студенческой жизни? Восхитительно! Но для романтичного ужина скудновато. Не находишь?
Пожал плечами. Я вообще обходился без пищи, исполняя роль тутошнего Алексея Гладышева — биолога-недоучки, но с амбициями Нобелевского лауреата. Даже арбуз нужен был для опытов — обитатель садовой лачужки стоял на пороге величайшего открытия вечности растительной жизни без репродуктивных способностей.
— В багажнике машины кой-чего для пикника — слетай, пока дождь не начался.
Слетать не удалось — ливень застиг и вмиг промочил до нитки.
Вернулся с пакетами — Мирабель на кровати не было. Она сидела за столом и просматривала мои записи.
Возникла неловкая пауза.
— Дождь?
Я молчал. Весь мой вид требовал ответа — что это значит? по какому праву?
— Я только хотела узнать: всё ли ты врёшь, — оправдалась Мирабель, забирая у меня пакеты со снедью. — Освободи стол.
Пришлось довольствоваться объяснением.
Гостья извлекла на свет Божий и водрузила на рабочий стол сторожа-алхимика коньяк, вино, деликатесы в банках, колбасы и соки
— Ножи, вилки, чашки, ложки есть?
Я стоял в углу, спиной к Мирабель, и тянул с себя намокшую одёжку.
— А ты отлично сложен.
Оглянулся. Мирабель присматривалась ко мне оценивающим взглядом.
— Отвернитесь.
— Ой, ой, ой! Благородная девица. Мужчинам идёт нагота. Будь я тобой — вот так бы по улицам ходила. Стой, стой! Не одевайся. Уравняемся.
Мирабель разделась очень быстро. И не отворачиваясь. И не требуя от меня отвести взгляд. Даже поощряла:
— Нравлюсь?
За окном была ночь и грохотала гроза. Голая Мирабель сидела на кровати, я в кресле без ремка на теле. Стол с яствами барьером между нами. Мы тяпнули коньячку по рюмашке, смаковали винцо, зажёвывая дольками консервированных фруктов.
— Ты не хмелеешь. А мне хочется быть пьяной.
— Зачем?
— А вот. Давай по полному.
В руках у нас двухсотграммовые стаканы с коньяком.
— За что?
— За нас. За эту ночь. За то, чтоб утром мы расстались и никогда больше не встретились.
На мою удивлённо вздёрнутую бровь Мирабель пояснила:
— Настоящая любовь может быть только мгновенной, разовой, как искра Божья, как молния. А потом начинается привыкание, сожительство, порабощение. И ложь…. Ложь…. Ложь! Самое ненавистное в этой жизни.
— У вас был несчастный брак?
Мирабель замахнула коньяк в несколько торопливых глотков, спрыгнула с кровати, метнулась к двери, распахнула, шагнула за порог, обернулась.
— Ха-ха-ха! Была ли я замужем? Я похожа на женщину, способную променять свободу на семейную каторгу?
Она разметала волосы по плечам, вскинула руки к разверзнутым небесам, и они щедро кропили её ладное тело крупными частыми каплями, более похожими на струи. Освещали стрелами громовержца. Грохот его колесницы придавил окрестность, сады и крыши, но не Мирабель. Она скакала в луже у порога, размахивая руками, то ли райской фурией, то ли адской гурией.
— Студент, кончай журиться, айда плясать.
Но меня не увлекала вакханалия.
— Тогда грей постель, — приказала гостья.
И я с охотой нырнул в кровать, до подбородка натянул ватное одеяло. Будто бронёй прикрылся — вернулись уверенность и ирония.
Мирабель сушила волосы полотенцем, изящно изгибая стан. Мой взгляд ей не понравился — она поджала губки.
— Теперь слушай сюда. Из того, что ты рассказал, правда, что мы с мамой жили на Готланде, и нарекла она меня Мирабель. Отец был русским моряком и после её смерти забрал к себе. Назвал Машей. По паспорту я — Мария Денисовна Забелина. Закончила юрфак и по распределению попала в столицу. Работаю судьёй в районном суде Москвы. Встречался ли мне человек по фамилии Гладышев? Да. И оставил о себе самые негативные впечатления.
— Вот как! — я тоже был не против поджать губы.
— Владимир Константинович, занимался фармакологией — разрабатывал и внедрял новые лекарства. На том и попался. Один из рекомендованных им препаратов был недоработан и повлёк ряд смертельных исходов. Но следствие провели безграмотно и обвинение развалилось. Я вынесла оправдательный приговор, хотя сомнения в обратном отсутствовали напрочь.
— И всё?
— Нет, не всё. Владимир Константинович страшно боялся на суде и своё счастливое освобождение из-под стражи истолковал неверно. Он почему-то решил, что обязан сим произведённому впечатлению, и решил его развить. Начал присылать цветы, подарки….
— Он был женат?
— Говорил, что разведён. В его квартире я не заметила женского присутствия.
— У вас родился мальчик?
— В том то и дело…, - Мирабель вытерла ноги, скомкала полотенце и швырнула в угол, где ворохом лежала моя сырая одежда. — Выпить хочешь?
— С тобой не интересно, — на мой отрицательный жест.
Налила рюмку коньяка, замахнула глотком. Двумя пальцами выудила из банки дольку ананаса, отправила в рот.
— Не интересный ты, говорю, собутыльник, посмотрим каков в постели.
Гостья погасила свет и нырнула под одеяло. Прильнула прохладным телом.
— Дверь открыта, — попытался сдержать её натиск, избавляясь от оптимизатора.
— Пусть, так романтичнее.
— Так был у вас ребёнок или нет?
— Потом все разговоры, — Мирабель обвила мою шею и прильнула губами. — Потом….
…. Гроза отдалилась, но невидимый во мраке дождь продолжал стеной качаться за порогом. Мирабель дотянулась до сигарет на столе, щёлкнула зажигалкой, высекая пламя.
— Не кури, — попросил я.
— Это хорошие сигареты, — Мирабель направила мне в лицо струйку дыма. — Зацени.
— В той жизни ты не курила.
— И родила мальчика твоему отцу.
— Костю.
Мирабель швырнула смятую сигарету в чёрный проём двери.
— В этой жизни всё не так. Гладышев подсыпал мне отравы, и случился выкидыш.
— Вы расстались?
— Потом было много мужчин, но никто из них не смог сделать меня матерью.
— Ты утратила способность рожать?
— Увы.
Мне стало жаль Мирабель. Притянул её голову на своё плечо, поцеловал макушку.
— Хочешь, помогу?
— Ты гинеколог?
— Я биолог и занимаюсь репродуктивной генетикой растений.
— Какая связь?
— Это сложно объяснить непосвящённому, но, если ты хочешь ребёнка, он у тебя будет.
— Нет, наверное, уже поздно в моём возрасте.
— Ерунда. Сколько примеров в мире…. Главное, чтоб желание было.
— Хорошо, юноша. Я хочу иметь от тебя ребёнка. Мы обсудим это утром. Ты отдохнул? Набрался сил? По пять капель примем и продолжим. Вино, коньяк? Нет, я смешаю коктейль, который сделает тебя могучим.
Мирабель позвенела посудой в темноте, вернулась ко мне.
— Прими.
Мы чокнулись и выпили.
Наверное, она что-то подмешала в пойло — какое-нибудь реактивное снадобье, делающее мужика неутомимым. Семнадцать потов сошло, я всё никак не мог излить свою страсть. Настонавшись, нарыдавшись, накричавшись подо мной, Мирабель готова была отойти ко сну:
— А ты продолжай, продолжай — я люблю вот так засыпать. И просыпаться.
Ну, уж дудки! Мы тоже не пальцем деланы. Извлёк из-под подушки оптимизатор и защёлкнул на запястье. В то же мгновение ощутил оргазм и через минуту провалился в небытиё.
Пробуждение было не лучшим в моей жизни. Да что там, совершенно отвратительным. Головокружение, тошнота, сушняк. Такое ощущение…. Не подмешалась ли простуда к похмелью?
— Ты куда смотрел, Билли?
— Тяжковато?
— А то. Небось, за грехи караешь?
— Бог свидетель — всю ночь за твою жизнь сражался.
— С кем, если не секрет?
— О, это изощрённейший из ядов — растворяется в крови бесследно. Ни какой криминалист не докопался бы до причины смерти.
— Меня пытались отравить? — открыл глаза, повертел головой.
Мирабель в сторожке не было. И никаких следов вчерашней нашей пирушки. Только мокрая одежонка лежала кучкой в углу. И полотенце сверху.
— Что это было, Билли?
— Думаю, любовные игры царицы Тамар.
— Полагаешь, она сознательно пыталась отравить меня? Зачем?
— Видно, не важный любовник — одноразовый.
— К чёрту иронию — мне действительно весьма отвратно. Впору аспирин глотать.
— Потерпи немного — кровь дочищу.
Мы снова в Зазеркалье. Мой двойник, тутошний Лёшка Гладышев, студент биофака МГУ, отличник и государственный стипендиат, победитель всевозможных олимпиад, активный участник Студенческого Научного Общества, сделал гениальное открытие. Суть его в следующем. Жизнь — не будем говорить обобщёнными категориями, а поскольку автор идеи ботаник, то и имел в виду жизнь растений — бесконечна. Природа определила её механизм плодоношением. Это решение поставленной задачи, но не единственное, решил наш герой. Более того — работала творческая мысль — это решение перечёркивает все остальные возможные. Производя на свет Божий плод, растение выносит себе смертный приговор, освобождает жизненное пространство для следующих поколений. Если переписать этот, заложенный природой алгоритм, любой представитель флоры будет существовать бесконечно, не страшась старения и естественного отмирания. То есть, нет семян — нет и повода покидать белый свет. Это революционное предположение Алексей озвучил на заседании СНО.