— Я знаю, кто вы.
София посмотрела на него и села в машину.
Матильда перестала отгибать край занавески. В эту же секунду то же самое произошло с занавеской на окне первого этажа.
Машина унеслась по безлюдной улице. Под мелким осенним дождиком они ехали молча. В этот раз Лукас не гнал. София смотрела в окно, пытаясь отыскать в небе ответы на свои вопросы.
— С какого времени вы это знаете? — спросила она
— Уже несколько дней, — нехотя ответил Лукас, потирая подбородок.
— Час от часу не легче! И все это время вы помалкивали!
— Как и вы! Вы тоже ничего не говорили.
— Я не умею врать.
— А я не запрограммирован на то, чтобы говорить правду.
— Как не заподозрить, что вы все подстроили, что с самого начала мной манипулировали!
— Не надо себя недооценивать! И потом, не исключено, что все было наоборот. Для этого существуют все предпосылки. Теперешняя ситуация это только подтверждает.
— Какая ситуация?
— Эта ваша мягкость, такая странная и неотразимая! Вы и я в этой машине, едущей неизвестно куда.
— Что вы замышляете? — спросила София, рассеянно провожая взглядом торопящихся по мокрым тротуарам прохожих.
— Не имею ни малейшего понятия! Наверное, оставаться рядом с вами.
— Прекратите!
Лукас ударил по тормозам, машину поволокло по мокрому асфальту к светофору, под которым она замерла.
— Я проскучал всю ночь и весь день. Тоскуя, я решил прогуляться в Сосалито, но и там мне вас недоставало. Какое упоительное чувство!
— Вы не знаете истинного смысла этих слов.
— Раньше мне были ведомы только их антонимы.
— Брось свои ухаживания!
— Наконец-то! Как я мечтал, чтобы мы перешли на «ты»!
София не ответила. Зажегся зеленый глаз светофора, потом желтый, потом опять красный. «Дворники» боролись с дождем, усугубляя своим мерным стуком тишину.
— Какие еще ухаживания?! — возмутился Лукас.
— Я не сказала, что у вас плохо получается, — оговорилась София, качая головой. — Я просто сказала, что ты этим занимаешься, это разные вещи.
— Можно продолжать? — спросил Лукас.
— Сзади нам настойчиво мигают фарами.
— Пусть подождут, мы стоим на «красном».
— Ага, третий раз подряд под одним и тем же светофором!
— Не понимаю, что со мной творится, вообще ничего уже не понимаю, знаю только, что рядом с вами мне хорошо, хотя и эти слова не входят в мой лексикон.
— Говорить подобные вещи еще рановато.
— Для правды существуют специальные моменты?
— Да, существуют!
— В таком случае мне без помощи не обойтись: искренность — это куда труднее, чем я думал.
— Да, быть честным трудно, Лукас, гораздо труднее, чем вы себе представляли, порой честность наталкивается на несправедливость и на неблагодарность, но отказаться от нее — все равно, что зрячему притворяться слепцом. Очень трудно все это вам объяснить… Мы с вами такие разные, даже слишком разные.
— Мы дополняем друг друга, — заявил он, полный надежды. — В этом я с вами согласен.
— Нет, просто мы разные!
— И вы произносите такие слова? А я поверил было…
— Вы теперь верующий?
— Перестаньте! Я воображал, что эта разница… Но нет, наверное, я ошибался, вернее, был прав, и это парадоксальным образом прискорбно!
Лукас вышел из машины, оставив открытой дверь. София бросилась за ним под дождь, из-за чего адресованных им пронзительных гудков стало вдесятеро больше. Она звала его, но он ее не слышал: дождик превратился в ливень. Наконец она его поймала, схватила за руку, он обернулся. Мокрые волосы прилипли к ее лицу, он убрал губами одну самую непокорную прядь, она его оттолкнула.
— Между нашими мирами нет ничего общего, мы по-разному верим, надеемся на разное, наши культуры так далеки друг от друга— Куда нам деваться, когда все против нас?
— Вы боитесь! — ответил он. — Да-да, от страха у вас поджилки трясутся. Вопреки своим собственным правилам вы отказываетесь смотреть правде в лицо — вы, толкующая об ослеплении и об искренности! Вы день напролет произносите красивые проповеди, но проповеди, не сопровождаемые делами, ничего не стоят. Не судите меня, я и впрямь ваша противоположность, у меня нет с вами ни малейшего сходства, но одновременно мы похожи, я — ваша вторая половина. Я не сумею описать вам свои чувства, так как мне неведомы слова для обозначения того, что меня уже два дня преследует до такой степени, что появляется надежда, что все может перемениться: мой мир, как вы говорите, ваш мир, их мир. Наплевать мне на мои прежние бои, на мои черные ночи и на мои воскресенья, я — бессмертный, впервые в жизни почувствовавший желание жить. Мы могли бы друг друга узнавать, открывать, в конце концов мы бы стали похожи… со временем.
София прикоснулась пальцем к его губам, прерывая его.
— Сколько нужно времени — два дня?
— …И три ночи! Они стоят немалой части моей вечности, — сказал Лукас.
— Опять вы за свое!
В небе прогремел гром, ливень превратился в ужасную грозу. Он задрал голову и увидел ночь — такую черную, какой не бывало еще никогда.
— Скорее! — решительно произнес он. — Надо немедленно отсюда сматываться. У меня очень недоброе предчувствие.
И он, не дожидаясь согласия Софии, потащил ее за собой. Хлопок дверей — и он сорвался с места, отрываясь от машин, собравшихся позади него. После резкого поворота влево он устремился подальше от нескромных взглядов, в тоннель, пронзающий холм. Под землей оказалось пусто. Лукас помчался по правой полосе, ведущей в Чайнатаун. За стеклом замелькали неоновые светильники, в машине яркий свет с быстротой молнии чередовался с непроглядной тьмой. Вдруг дворники на лобовом стекле замерли.
— Что-то с контактом, — предположил Лукас. Словно в насмешку над его предположением в следующее мгновение лопнули лампы обеих фар.
— Контакты ни при чем, — сказала София. — Тормозите, ничего не видно!
— Я бы с радостью, — откликнулся Лукас, под ногой которого провалилась, не оказав ни малейшего сопротивления, тормозная педаль.
Он уже не давил на газ, но машина набрала такую скорость, что ни за что не остановилась бы, пока не вылетела бы из тоннеля на перекресток сразу шести широких улиц. Ему это ничем не грозило, он знал, что неуязвим, но София… Он покосился на нее, потом вдруг изо всех сил вцепился в руль и гаркнул:
— Пристегнитесь!
Уверенной рукой он направил автомобиль в ограждение под выложенной плиткой стеной тоннеля. В лобовое стекло ударил сноп искр. Раздались два взрыва: лопнули передние шины. Машина несколько раз перевернулась и перегородила дорогу. Решетка радиатора ударилась в разделительное заграждение, задняя ось задралась, «Бьюик» заскользил крышей по асфальту к выезду из тоннеля. София сжала кулаки, и машина замерла всего в нескольких метрах от перекрестка. Даже повиснув вниз головой, Лукас умудрился оглядеть Софию, чтобы убедиться, что она не пострадала.
— Вы целы? — спросила она его.
— Шутите? — Он стряхивал с пиджака пыль.
— Это называется «цепная реакция», — сказала София, ерзая в крайне неудобной позе.
— Вероятно, — согласился он. — Вылезаем, пока на нас не рухнет очередное звено. — И он ударом ноги открыл дверь.
Чтобы помочь Софии выбраться наружу, он обошел дымящийся кузов. Поставив ее на ноги, он схватил ее за руку и заставил бежать за ним к центру китайского квартала.
— Почему мы так бежим? — крикнула София, но он молча ускорил бег. — Отпустите хотя бы руку!
Лукас ослабил хватку. Они остановились посреди подозрительной улочки, освещенной тусклыми фонарями.
— Сюда! — Лукас указал на ближайший ресторанчик. — Здесь не так опасно.
— Что за опасность? Что происходит? Вы похожи на хитрого лиса, которого преследует свора гончих.
— Не задерживайтесь!
Лукас распахнул дверь, но София осталась стоять как вкопанная. Он подбежал к ней, чтобы затащить внутрь, она воспротивилась.
— Сейчас не время показывать характер! — Он потянул ее за руку. София вырвала руку и оттолкнула его.
— Сначала вы устраиваете аварию, потом заставляете меня бежать, как сумасшедшую, хотя нас никто не преследует. Я страшно запыхалась, вздохнуть не могу, а вы ничего не объясняете…
— Идемте со мной, сейчас не до споров.
— С какой стати я должна вам доверять? Лукас попятился к двери ресторанчика. София поколебалась, потом пошла за ним. Помещение было маленькое, вмещавшее всего восемь столиков. Лукас выбрал столик в самой глубине, усадил ее и сел сам. Не открывая меню, поданное стариком в традиционном костюме, он вежливо, на безупречном китайском, попросил отвар, отсутствовавший в меню. Старик поклонился и исчез в кухне.
— Либо вы мне объясните, что происходит, либо я ухожу! — сказала София.
— Кажется, я получил предупреждение.
— Так это была не авария? Предупреждение о чем?
— О вас!
— Почему?!
Лукас набрал в легкие побольше воздуху и выпалил:
— ПОТОМУ ЧТО ОНИ ПРЕДУСМОТРЕЛИ ВСЕ, КРОМЕ ОДНОГО: ЧТО МЫ С ВАМИ ВСТРЕТИМСЯ!
София взяла из мисочки креветочный хвост и на глазах у изумленного Лукаса захрустела им. Он налил ей горячего чаю из принесенного стариком чайника.
— Мне так хочется вам верить! Но что сделали бы на моем месте вы?
— Встал бы и ушел…
— Опять вы за свое!
— …причем предпочтительно через заднюю дверь.
— Вам хочется, чтобы я так поступила?
— Именно! Только не оглядывайтесь! На счет «три» вскакиваем и убегаем за занавеску. Раз-два-три!
Он схватил ее за руку и бесцеремонно поволок за собой. В кухне он распахнул плечом дверь, выходившую в маленький дворик. Чтобы преградить преследователям путь, он опрокинул мусорный бак, колеса которого противно заскрипели. София наконец поняла: в темноте вырисовывался силуэт, его тень была снабжена нацеленным на них автоматным дулом. У Софии было еще несколько секунд, чтобы понять, что их окружают три стены. Потом тишину разорвали пять выстрелов.
Лукас толкнул ее и загородил собой. Она хотела его отпихнуть, но он прочно прижал ее к стенке.