й местных тяжеловесов, надевая при этом футболку с надписью: «Я пришел сюда драться или трахаться, но не вижу твоей сестры».
– Подумай.
Кожа Бриджет была безупречной благодаря бесплатным инъекциям Restylane от доктора Риса Нгуена, предложенным в качестве платы за то, чтобы его девятиклассница осталась в школе после скандала с кражей в магазине Forever 21. А пышные волосы Бриджет были уложены в свежую прическу благодаря бесплатному посещению салона Оуэна Бланди – в обмен на то, что Бриджет позволила сыну Оуэна, не слезавшему с вейпов, окончить школу.
Бриджет О’Брайен можно купить. Но что Ева могла продать?
– Чем я могу помочь? – спросила Ева.
– Знаешь какого-нибудь преподавателя английской литературы? – затягиваясь, спросила она.
– Так сразу не скажу, но…
– Ева, я не могу оставить этот скандал школе в наследство. Мне нужно похоронить воспоминания о нем с помощью нового учителя. И быстро. Найди подходящую замену мистеру Гэлбрейту, и Одри вернется в восьмой класс.
Ева терпеть не могла, когда ей выкручивали руки. Бриджет была мошенницей, но и Ева не вчера родилась. К тому же речь шла о ее ребенке. Одри не могли исключить из школы. Еве потребовалось призвать все силы и самообладание, чтобы не перейти в режим Женевьевы и не сказать этой сучке, чтобы она отвалила по-хорошему.
– Дай мне пару дней, – отрывисто сказала Ева, крутанувшись на пятке. Положив руку на дверную ручку, она добавила: – Бессовестная ты, Бриджет.
– На кону будущее твоей дочери, – сказала Бриджет, затушив сигарету о подоконник. – Я делала и худшее за меньшие деньги.
– Ну хватит о твоей стрижке в стиле шлемофон, – огрызнулась напоследок Ева и, выходя, захлопнула дверь с такой силой, что затряслись петли.
Ева обнаружила Одри у стены с закрытыми глазами. Ноги в кроссовках Vans на ширине плеч, дыхание ровное, медленное. Дочь медитировала. Ева так и знала.
– Одри Зора Тони Мерси-Мур.
Глаза Одри распахнулись, и она прижалась к Еве, заключив ее в объятия.
– Мамочка, мне так жаль.
– Я стараюсь быть лучшей мамой, какой только могу. – Ева говорила больше с собой, чем с Одри. – Ну как мою дочь угораздило так вляпаться, что ее отстранили от занятий? Как?
– Прости! – прошептала Одри.
«Прости лампу не починит», – услышала она слова матери.
«Убирайся из моей головы!»
Ева схватила Одри за предплечье и повела ее в укромный уголок возле туалета для девочек. Она развернула ее так, что они оказались лицом к лицу.
– Я практически уверена, что ты разрушила чужой брак. Ты понимаешь последствия этого?
– Да! – воскликнула девочка. – Но мужья постоянно изменяют, и ничего. В каком-то смысле я как будто разрушаю патриархат?
– О, пора вылезать из пеленок. Дело не в патриархате.
– Ты говоришь, что всегда все дело в патриархате! – Одри заплакала. Слезы оставляли кляксы на ее конфетно-розовых румянах (единственный макияж, который ей разрешалось носить). Она выглядела совсем маленькой, как будто была первоклассницей, играющей с косметикой Евы.
– Ты понимаешь, что мне придется продать свою чертову душу, чтобы вернуть тебя в школу?
Кивая и всхлипывая, Одри заметила идущего по коридору одноклассника и быстро прикрыла глаза рукой.
– Я лишь прошу, – говорила Ева, – чтобы ты хорошо училась, преуспевала в искусстве, оставалась доброй и обнимала меня, когда мы смотрим ужастики. Разрушение твоей академической карьеры не вписывается в этот сценарий.
Блестящие от слез глаза Одри сузились. С головокружительной быстротой она перешла от грусти к ярости.
– Может быть, я хочу большего, чем хорошие оценки и ужастики, – сообщила она. – Я хочу быть бабочкой! Порхать, следуя за своим сердцем. Знаешь что? Я даже не люблю всякие там искусства. И занимаюсь живописью только потому, что у меня классно получается и тебе это приятно, так я исполняю твою мечту. А моя мечта – стать знаменитым психотерапевтом. Возможно, завести еще сеть маникюрных салонов. И мою мечту ты никогда не одобряла, кстати говоря.
– Ты никогда не упоминала о маникюрном салоне!
– Ну, я о нем думала. – Одри шагнула в сторону, прижав кулаки к бедрам. – Слушай, я облажалась. Урок усвоен. Я не такая идеальная, как ты.
Ева вскинула руки.
– Ты знаешь, что я не идеальна.
– Идеальна! Потому что ты не живешь. Ты просто пишешь книги, которые ненавидишь, и одержима мной. У тебя нет бойфренда, ты не путешествуешь, не развлекаешься и не хочешь ничего сверх того, что имеешь. – Она вздохнула. – Ты пишешь о любви, но не хочешь ее обрести. Ты ничего не хочешь.
Еву пронзила мучительная боль.
– Как… ты смеешь обсуждать меня?
Распалившись, Одри не желала останавливаться:
– Вопрос: почему папа ушел? Он был недостаточно совершенным для тебя?
– Что?
– Ты не человек, – сказала Одри с презрением. – Ты робот.
Между ними воцарилась бесконечная, бьющая по вискам тишина. Еще один ребенок пронесся по коридору. На этот раз Одри отвернулась от матери, помахала рукой и улыбнулась. Но когда она встретилась взглядом с Евой и увидела ее выражение лица, то сникла. Ее бравада исчезла.
– Ты закончила?
Одри кивнула, охваченная сожалением.
– Ты права, – дрожащим голосом произнесла Ева. – Я робот. Робот, который устроил твою жизнь так, что у тебя есть свобода пробовать новое, устраивать черт знает что и все равно иметь дом, в который можно вернуться. Благодаря мне ты станешь бабочкой, неблагодарный… подросток.
Горячие слезы жгли ей глаза. Нет. Надо сохранять спокойствие.
– И еще! – воскликнула Ева, явно не в силах оставаться спокойной. – Когда мне ходить на свидания? Где взять время и силы? Я все отдаю тебе, малышка. Больше ни для кого не остается! Подумай об этом в следующий раз, когда облажаешься, а потом будешь с невероятно безрассудной наглостью критиковать мой жизненный выбор.
– Мамочка, я…
– Прости. Я знаю, – прошипела Ева. – У меня срок сдачи на носу. Мне надо идти, – сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти, но вдруг остановилась. – И верни мое кольцо, – сказала она, снимая его с пальца Одри.
Вот так Ева и оставила своего драгоценного ребенка в одиночестве в легендарных коридорах Чеширской подготовительной школы.
Едва оказавшись снаружи, на Парк-Слоуп, раскаленной, выложенной бурым камнем улице, она опустилась на школьные ступени. Идти домой было слишком больно. Поэтому она проглотила таблетку обезболивающего и задумалась.
Ева действительно хотела многого. Она хотела подарить дочери весь мир. Мечтала увидеть своих героев на экране, не жертвуя их расовой принадлежностью. А в глубине души – там, где она прятала свои самые сокровенные желания, – она хотела поехать в Луизиану и написать книгу своей мечты. Ту, которая перевернет их с Одри жизнь с ног на голову. Книга, которая раскроет правду о ее предках, о неисправимо неукротимых, непокорных женщинах Мерсье.
Ева хотела многого. Она просто забыла, как все это получить.
Раньше она была дерзкой. Куда пропала та девушка, которая сбежала от матери к Шейну, в Принстон, а потом в Нью-Йорк? Кем была та девушка?
Только один человек помнил об этом. И он писал ей с тех пор, как она сбежала из закусочной.
Дрожащими руками она достала из сумочки телефон.
Сегодня, 11:15
Ш.Х.
Позвони мне.
Сегодня, 11:49
Ш.Х.
Пожалуйста, Женевьева.
Сегодня, 12:40
Ш.Х.
Просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Пожалуйста.
Сегодня, 14:10
Ш.Х.
Ладно, я больше не имею права ничего о тебе знать.
Сегодня, 14:33
Ш.Х.
К черту, да, имею.
Сегодня, 14:35
Ш.Х.
Я остановился в Вест-Виллидж. Горацио-стрит, 81. Я буду здесь до воскресенья. Пожалуйста, приходи, если захочешь поговорить. В любой день, в любое время. Но если не захочешь, я пойму. И уйду и больше никогда тебя не побеспокою. Просто знай, что я желаю тебе самого прекрасного, странного и великолепного в мире, каждый день.
Ева уставилась на телефон. Казалось, если она будет смотреть на него достаточно пристально, он вспыхнет. И она навсегда от него избавится.
Прекрасного, странного и великолепного. Когда в последний раз она испытывала что-то из этого списка? Ева не знала.
Но она знала, что готова на все ради Одри.
И еще знала, что Женевьева всегда таилась на задворках ее личности – приглушенная материнством, карьерой, самосохранением и здравым смыслом, но она была там. Ева была старше, но под ее кожей белели те же кости. То же пламя, притушенное до уголька, ждало искры, чтобы снова разгореться.
И что самое главное? У нее был знакомый учитель английского языка.
Глава 11. Агрессивный акт личного переосмысления
Шейн Холл бежал, спасая свою жизнь.
Катастрофа в закусочной искалечила его мозг. Его сердце было разбито. Его желудок стянуло в узел. В прежней жизни он бы справился с этим состоянием опасным способом. Но благодаря недавнему агрессивному акту перестройки личности он больше не пил. Он стал бегуном. Бегуном с большой буквы, без дураков, потому что купил кроссовки Nike Vaporfly, которые чуть не запретили на Олимпийских играх, потому что они давали преимущество бегунам. И на нем были GPS-часы Garmin Forerunner 945, чтобы отслеживать темп бега, как у профессиональных марафонцев. Но самым примечательным были его компрессионные носки элитного качества, которые рекомендовал Усэйн Болт[83] в старом номере журнала Esquire, который Шейн прочел в VIP-зале авиакомпании JetBlue на Среднем Западе. Экипировка у него была просто огонь.
Шейн ничего не делал вполсилы. Он бегал так же усердно, как пил.
Неважно, что в Анонимных алкоголиках его предупреждали об опасности перекрестной зависимости – когда ты бросаешь пить и берешься за новое увлечение, например, евангелизм, изучение схем многоуровневого маркетинга или спасение питбулей. И конечно, Шейн знал, что его привычка бегать граничит с крайностью. Но какие новые пристрастия могли бы его напугать? Жизнь без алкоголя была мучением, и он с этим справился. Не найти ничего взамен было бы легко.