Ева не говорила по-креольски, поэтому и пела, неправильно выговаривая слова. Dough-dough, tee-bay-bay[95]. Ни мать, ни дочь не знали, что означает эта песня, но это не имело значения. С песней приходил крепкий сон. Сон с перечной мятой и лавандой, мягкий, глубокий сон.
Мысли Одри медленно переходили от жалости и сожаления к возмущению. «Она считает меня обузой».
Как будто это так просто – быть дочерью Евы. Няня для двенадцатилетнего ребенка? Постоянная проверка, даже если она просто шла к подруге? А потом еще и вся эта история с «Проклятыми». Когда Аттикус Сейдмен отправил всему классу эсэмэс с отвратительной сценой из шестой книги, Одри пришлось подыгрывать, хотя в душе у нее все клокотало.
Сам секс ее не пугал. Одри была воспитана мамой, которая использовала правильные слова для обозначения интимных частей тела, была неизменно честна в вопросе о том, откуда берутся дети, и выступала за мастурбацию (самолюбие превыше всего!). Секс был естественным, но то, что ее мама писала о нем, – нет. Мерзость. Она была такой асексуальной! Она была просто… мамочкой. Ласковой и милой. А ее книги – как будто Пикачу принялся писать порно…
Ранее в том же году мама Офелии Грей запретила ей прийти на день рождения Одри, потому что Ева «торговала развратом». Одри, несмотря на смущение, защищала Еву до последнего. Она сказала Офелии, что ее мама подавила в себе сексуальность, и предложила ей попробовать фаллоимитатор под названием Quarterback, о котором она прочитала на сайте BitchMedia.org. Ева тогда ужасно рассердилась. Но после сна Одри слышала, как Ева повторяла эту историю тете Сиси и смеялась до слез.
Одри безоговорочно гордилась мамой. Но из-за единственной ошибки Ева перестала гордиться Одри.
Что еще она могла сделать, чтобы угодить этой женщине? Она была образцовой ученицей. Никогда не целовалась с мальчиками. Да, она попробовала электронную сигарету на вечеринке в Brooklyn Bowl, но почти ничего не почувствовала – пока не пришла домой и не съела весь пакет конфет, предназначавшийся для Хеллоуина, во время шестиминутного урока по контурированию лица на YouTube.
Ева не знала, как ей повезло, что у нее есть такая дочь. Если Одри не смогла сделать ее счастливой, то ничто не сможет. Если ей достаточно жить пресной жизнью без знакомств, то и ладно. Но Одри не виновата. Она не просила ее рожать. Она усвоила этот урок из программы по психоанализу, посвященной созависимости, на тему: «Исправь мою жизнь».
К тому же, если ее исключат из школы – это еще не конец света. Одри и так уже сомневалась насчет своей частной школы. Здесь все было понарошку. Втайне она мечтала попасть в государственную школу, чтобы испытать настоящее притеснение. Там она могла бы добиться наибольших перемен.
«Как я могу говорить, что приобщилась к культуре, когда меня окружает столько бесполезного изобилия? – думала она. – Частная школа – это устаревшая, классовая концепция».
В Чеширской подготовительной школе Одри задыхалась. И, возможно, в этом была разница между Евой и Одри. Ева смирилась с тем, что ее душат. Но Одри хотела чувствовать вкус жизни, чувствовать весь мир, делать что-то, ходить куда-то. Быть авантюристкой. Как тетя Сиси! Или бабушка Лизетт.
Одри хотела бы получше познакомиться с бабушкой Лизетт. Они общались по видеосвязи в дни рождения и праздники, но в Бруклин она приезжала всего пару раз. Ева сказала, что Лизетт боялась летать на самолете, к тому же они всегда были слишком заняты учебой и работой, чтобы много путешествовать, но Одри всегда удивлялась, почему бабушка Лизетт не занимала в их жизни больше места.
Ева рассказывала о Лизетт удивительные истории. Слишком красивая, слишком уникальная, слишком сильная для этого мира. Когда преподаватель современного искусства Одри задал им последний проект – нарисовать икону феминизма, она сразу решила, что нарисует ее. Бабушку. Лизетт, которая выиграла миллион титулов в печально известной расистской, женоненавистнической индустрии конкурсов красоты и, не имея ни образования, ни средств, начала карьеру модели и путешествовала по миру вместе с дочерью. Ева часто рассказывала о годах, проведенных в Швейцарии. А потом бабушка Лизетт умудрилась отправить дочь в Принстон! Разве не все было ей подвластно?
Бабушка Лизетт была воплощением настоящей американской истории успеха.
«Она бы любила меня», – размышляла Одри, мысленно заглушая тирады Парсли.
В то время как Одри грустила, наблюдающий за ней администратор, мистер Джош, тихо выходил из себя. Его белокурый высоко взбитый чуб вспотел у линии роста волос, а персиково-кремовый цвет лица стал румяным. Весь день он как приклеенный следил за сообщениями в телефоне на канале Book Twitter, читая сплетни со ссылками из Lit Hub, LiteraryGossipBlog, BookBiz и так далее.
Теперь он расхаживал взад-вперед перед доской, ожидая возможности прервать девочек. Наконец Парсли сделала паузу, чтобы перевести дух. И тогда, собрав все свое обаяние, благодаря которому он держался на плаву в Вандербильте, хотя на самом деле хотел отрастить волосы до колен, взобраться на гору Килиманджаро и написать об этом путешествии, как Шерил Стрэйд[96], только с мужской точки зрения, подошел к стулу Одри.
– Здравствуйте, девочки. Как дела?
– Мы в порядке, мистер Джош, – сказала Одри. – Мы не слишком много болтаем?
– Нет, нет, все в порядке! Одри, могу я поговорить с тобой минутку?
Ее сердце упало. Боже, что делать? Натянув улыбку, она ответила:
– Конечно. Все в порядке?
– Нет, нет! Ты замечательная. Просто… простите, я нервничаю. – Он затрясся всем телом, как мокрая собака, и начал сначала: – Одри, твоя мама знает Шейна Холла?
Нахмурившись, она спросила:
– Кого?
– Шейн Холл, такой романист. Он написал «Восемь» и «Пилу».
– А, его. – Она сморщила нос.
Шейн Холл писал книги, которые она называла книгами из поезда F: твердые обложки, которые взрослые берут с собой в метро, чтобы притворяться, будто читают важную и культурно значимую книгу. Одри читала запоем, но не увлекалась книгами из поезда F. Однако об этом писателе она кое-что знала.
– Его, кажется, привлекали за вождение в нетрезвом виде или что-то в этом роде? – спросила Одри. – Вроде показывали в новостях. Моя мама не водит компанию с такими писателями.
– Шейн Холл, – задумчиво сказала Парсли. – Его имя звучит как название общежития.
– Мне кажется, твоя мама определенно с ним знакома, – сказал мистер Джош, поднося айфон к лицу Одри.
На экране была мама Одри, прижавшаяся к Шейну Холлу на скамейке. Она ела мороженое. Выглядела счастливее, чем Одри когда-либо такой ее помнила. Счастье другого рода. Счастье, которое говорит о том, что человек переживает лучшие мгновения. Счастье, которое совсем не сдерживается надоедливой дочерью.
«Мама встречается с этим мужчиной? – задалась она вопросом, в голове закружился вихрь смятения и обиды. – Она влюблена? К чему тогда была эта речь и рассуждения на тему “у кого есть время на свидания”? Почему она мне солгала? Она где-то там, счастлива, а я чувствую себя виноватой?»
– Как бы то ни было, – продолжал мистер Джош, о присутствии которого Одри забыла, – Шейн Холл – мой любимый автор. И у меня есть рукопись, которую я мечтаю ему показать. Убить готов ради этого. Рукопись у меня на флешке. Как ты думаешь, если я дам ее тебе, ты сможешь передать файл своей маме?
И тогда, впервые за все годы в школе, Одри забыла о приличиях.
– Можно один вопрос, мистер Джош?
– Да?
– ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ДЕРЬМОВАЯ У МЕНЯ ЖИЗНЬ? – простонала Одри.
Потом сразу извинилась. И разрыдалась.
Глава 15. «Дом снов»
Для двух циничных скептиков, таких как Ева и Шейн, на входе «Дом снов» показался слишком серьезным.
Добро пожаловать в «Дом снов». У нас не разрешается курить, есть, пить, пользоваться мобильными телефонами, фотографировать, разговаривать шепотом, прикасаться друг к другу или обмениваться биологическими жидкостями. Это безопасное пространство, не делайте его неприятным. Пожалуйста, оставьте ценные вещи в шкафчике. Если вы находитесь в ПРИВАТНОЙ комнате, не стесняйтесь закрывать дверь, но замков у нас нет. Каждый гость получает свежевыстиранную подушку и одеяло (выстирано в нашей экологичной прачечной!), по окончании сеанса, пожалуйста, бросьте их в корзину для белья. По истечении времени сеанса ваш гид по сну слегка подтолкнет вас. Пожалуйста, не бейте гида по сну, он/она просто выполняет свою работу.
А в чем заключается ваша работа, спросите вы? Сделать три вещи: Расслабиться! Восстановиться! Подзарядиться!
«Спи, убаюкан пеньем херувимов!» Гамлет[97]
Когда они вошли, похожий на газель гид вручил им свежевыстиранные плюшевые подушки и одеяла. Предположив, что они вместе, гид провел их в отдельную комнату. Расположенный на первых двух этажах классического эдвардианского особняка коридор, от которого расходились комнаты, действительно превратили в чертог сна. Соблюдать полную тишину не требовалось, поэтому то и дело слышался легкий шепот под трудноуловимое звуковое сопровождение. Дымно-сладкий аромат благовоний ненавязчиво тек по коридорам, комнаты были погружены в темноту, лишь на стенах светились навевающие дремоту картины. В одной комнате мягко пульсировали голубые точки. Другая комната светилась желтоватым огнем из-за образа костра на стене – настолько реалистичного, что Ева, проходя мимо, почти ощущала его тепло.