Ей вдруг захотелось позвонить Лизетт. И она позвонила.
– Мама?
– Клей?
– Кто?
– Что?
– Ты встречаешься с мужчиной по имени Клей? И похожа ли я на него?
– У тебя такой громкий голос, Женевьева. Я дремала! Мне снился сладчайший сон о Клее. И он мне не любовник.
– Кто же он?
– Профессиональный пасхальный кролик, живет на соседней улице. – Вот так, и никаких объяснений.
– Отлично. Жаль тебя беспокоить, но ты мне нужна.
– Дважды за одну неделю? Я польщена. Ты во мне никогда не нуждалась.
Лизетт никогда этого не поймет. Ева нуждалась в ней всегда. Просто никак не могла до нее достучаться.
– Мама, у тебя был старый альбом. Очень старый. Тот, в котором черно-белые фотографии вставляются в уголки? Мне нужно увидеть фотографии бабушки и прабабушки. Мне все равно, насколько они выцветшие. – Лизетт всего дважды позволила ей посмотреть альбом. – Просто… ты можешь отправить по электронной почте все, что у тебя есть? Например, прямо сейчас?
Лизетт ничего не ответила. Еве стало интересно, что мать делает в этот момент. Как выглядит ее дом. Что на ней надето.
– Ты всегда любила слушать истории о Кло и компании.
– Мне нравилось слушать, как ты рассказываешь истории. У тебя это хорошо получается.
– Ну, и откуда, по-твоему, это у тебя взялось? – Ева поняла, что мама улыбалась. – Не ты одна такая одаренная.
– Поверь, я знаю.
– ДНК – это не шутка, вот что я тебе скажу. – Лизетт зевнула. – Я напишу тебе прямо сейчас. Скажи спасибо.
– Спасибо, мама.
– Всегда пожалуйста, белль.
Через несколько минут в почтовом ящике Евы появилось пять отсканированных изображений. Она быстро открыла их и на мгновение перестала дышать. Увиденное ее потрясло.
На первой фотографии была ее прабабушка Дельфина. Должно быть, это была Дельфина, потому что на вид ей было около двадцати лет, в углу фотографии было написано 1922, и кожа у нее была достаточно смуглая, чтобы сойти за итальянку. Она сидела на капоте древнего «форда», ее губы, накрашенные и припухшие, и шляпка-клош, как у певицы, кричали о богатстве. Но машина и модный наряд отошли на второй план, когда Ева обратила внимание на ее изящные руки, скрещенные на коленях.
Ее нежные руки и кольцо с камеей.
На второй фотографии была бабушка Кло. Ясноглазая красавица с прической 1940-х годов и мудрым выражением лица. И кольцо с камеей на ее пальце.
На третьей фотографии была сама Мари-Тереза Лизетт Мерсье. Это был снимок с конкурса – вероятно, конца семидесятых, судя по прическе в стиле сестер Слэдж[144]. На ее маме была накидка победительницы, ослепительная улыбка и кольцо с камеей.
Кольцо Евы не было подарком ухажера ее маме. Оно передавалось из поколения в поколение, пропитанное любовью, яростью и страстью этих женщин. Ее женщин. Ее народа. И их истории, как и кольцо, теперь принадлежали ей.
И наконец она знала, о чем писать.
Глава 26. Семь дней в июне
Премия Littie Awards была, одним словом, потрясающей. Это был великолепный шанс для мира чернокожих писателей отпраздновать достижения. А поскольку все, по праву рождения принадлежавшие к африканской диаспоре, склонны превращать любые торжества в свою честь в форму искусства, чествование было пышным.
Кроме того, мероприятие впервые было открыто для публики и транслировалось в прямом эфире на сайте BET.com. Среди спонсоров были гиганты Target, Croc, Essence, Nike и Carol’s Daughter. Захватывающий момент с точки зрения карьеры, бесспорно, однако Ева дрейфовала в море противоречивых чувств. Казалось, всех чувств сразу. После того как она писала (и рыдала, писала и рыдала), не останавливаясь несколько часов подряд, она была будто в бреду. Голова кружилась от боли. От лекарств. Ева гордилась тем, что написала. Отчаянно хотела вафель. Тело зудело от утягивающего белья. Ну и не стоит забывать о сердце.
У Евы болело сердце. Она писала, преодолевая боль, потому что была настоящим профессионалом. Но беспомощная, жгучая боль в ее сердце была слишком сильна. Игнорировать ее было бесполезно. Ева отказывалась позволить ей взять верх.
Потому что даже больше, чем печаль, была ее решимость. Она пришла на церемонию Litties не только как номинированный автор, но и как женщина с важной миссией. С каждым написанным словом ее цель становилась яснее, чем когда-либо. Ева Мерси была сосредоточена на будущем, на своем следующем шаге, и никто (ни Шейн, ни даже она сама) не мог ее поколебать.
Эта новая Ева, свободная Ева, устала от того, что жизнь ее потрепала. Как долго она жила, будучи слишком напуганной, чтобы показать свою настоящую сущность? В том, чтобы показать хаос жизни и то, как ее удержать, была сила Евы. Последние дни дали ей свободу. И нравилось ей это или нет, но Шейн был во многом к этому причастен.
С ним она чувствовала себя свободно.
«Черт бы его побрал», – подумала она про себя, зажмурив глаза, желая изгнать его смехотворно прекрасное лицо из памяти.
«Дело не в нем. Дело во мне. Я должна занять все пространство, которое мне нужно. Встать во весь рост, показать, кто я есть на самом деле. Чертовски хорошая мама и писательница с ужасной мигренью, которая преодолевает ее каждый день, чья лучшая работа еще впереди и чья задница красуется в этом платье».
На Еве был винтажный экземпляр от Alexander McQueen, который она взяла у Сиси. Кожаное мини-платье с длинными рукавами и острыми плечами было потрясающе готического фиолетового цвета («Очень в духе Рианны из Disturbia[145]!» – сказала Сиси). И поскольку она действительно стремилась быть собой, то надела его с платиновыми серьгами и кроссовками Stan Smith.
Наряд был пропитан символизмом. Фирменным цветом Джии был фиолетовый. Клыки Себастьяна были платиновыми. И сегодня вечером она прощалась с ними обоими. Но сейчас она сидела за круглым столом в ослепительном бальном зале Киприани на Уолл-стрит. Помещение и без того было впечатляющим, с его величественным, похожим на собор интерьером и потолками до небес, а сегодня оно было украшено в стиле гарлемского ренессанса. Сорок авторских столов были покрыты роскошными серебристо-черными скатертями и центральными украшениями в стиле эпохи джаза – огромными хрустальными бокалами для шампанского, переполненными толстыми нитями жемчуга. Свет был приглушен, и прожектор освещал слова Black Literary Excellence Awards 2019 на танцполе. Женскую R&B-группу одели в платья в стиле флаппер (этот образ немного противоречил правилам «высококлассного черного барбекю», в который входили хиты а-ля Фрэнки Беверли и Maze, Мэри Джей Блайдж, Тина Мари, Kool and the Gang и нескольких исполнителей, спродюсированных Тедди Райли). В середине зала возвышалась небольшая сцена с подиумом в стиле ар-деко.
Это было похоже на свадьбу в стиле Гэтсби. Но с наградами и без торта.
Ева аплодировала плачущей женщине, которая только что выиграла приз за лучшее историческое фэнтези. Сквозь слезы писательница поблагодарила своего энергетического целителя и «Радугу чтения» Левара Бертона, а потом ведущая церемонии, актриса и звезда сериала «Черная комедия» Дженифер Льюис, которая назвала свои недавно изданные мемуары «Мать черного Голливуда»[146], объявила о небольшом перерыве, чтобы все могли перекусить. В великолепном наряде и соответствующем тюрбане, Дженифер выглядела блистательно и походила на роскошную гадалку.
Пока официанты подавали уже подгоревший ужин из куриного пайярда, группа исполнила поразительно точную кавер-версию Gin and Juice[147], и самые подтянутые гости вышли на танцпол. (В их числе была и Белинда, которая праздновала победу в номинации «Лучший поэтический сборник».) В дальнем конце зала, на стоячих местах – в основном поклонники, читатели и блогеры – раздавали автографы и судорожно обновляли странички в социальных сетях, в то время как большинство номинантов, осатанев от волнения, оставались на своих местах и ковыряли курицу.
Столы были распределены по категориям наград, и за каждым царила особая атмосфера.
Авторы за столом «Лучший любовный роман» были сплошь гламурными: ни дать ни взять – звезды реалити-шоу в эпизоде воссоединения. За столом «Лучшая биография» сидели ученые дамы пятидесяти с лишним лет с прической Камалы Харрис[148] и обожаемыми вторыми мужьями. Каждый из шести выпускников HBCU[149] за столом «Лучшая политическая/на злобу дня книга» сидел, держа пальцы над светящимся экраном айфона, в котором был открыт Twitter, а над ними витали ароматы травки и масла для бороды. Тем временем братья-подкастеры из «Лучшей спортивной книги» горячо обсуждали драфт НБА, чтобы произвести впечатление на соседку – скучающую симпатичную звезду женской баскетбольной ассоциации, ставшую писательницей, которая могла бы переплюнуть каждого из них.
За столом Евы собрались номинанты на премию «Лучший эротический роман» – не слишком привлекательная компания.
Писатели эротических романов, далекие от сексуально озабоченных фанаток, были в основном хорошо воспитанными мамашами, одетыми в свои лучшие наряды для посещения церковных служб. Ева давно знала своих конкурентов: Эбони Бранниган («Бандитская страсть»), Бонни Сент-Джеймс («Ее темные желания»), Джорджию Хинтон («Потерянные и найденные») и Тику Картер («Грешный глава корпорации, часть 7, Похотливо ваш»). Их номинировали каждый год, всех вместе. И каждый год гранд-дама Бонни Сент-Джеймс побеждала, получая премию за свой сериал о буйной нимфоманке, парижской шпионке времен Второй мировой войны.
Бонни, вероятно, снова победит, и эта уверенность сделала вечер для группы Евы относительно спокойным. В то время как остальные гости нервничали и уже едва не падали под стол под воздействием алкоголя, цивилизованные писатели эротики общались.