— Что у тебя сегодня хорошего, Зыза? — потирает руки Рамона.
— Бренди, остальное как обычно и... великолепное «Неббиоло».
— Зыза очень хорошо разбирается в винах, обладает необыкновенно тонким вкусом, как настоящий дегустатор, — Рамона подчёркивает достоинства подруги, осматривает бутылки и тотчас же наливает себе рюмку коньяка.
— Крепкое, красное «Неббиоло» из Пьемонта, одно из лучших итальянских вин! — говорит Зыза, которая аж расцвела от похвалы Рамоны.
— О! О! — Рамона просматривает этикетки на бутылках, по мере того как Зыза опорожняет свою бездонную сумку. — Вот это улов! Был большой банкет?
— Нет. Девочки сегодня попали на нефтяных арабов.
— Здесь немного и здесь немного, почему не слила в одно? А то ведь таскаешь зря столько стекла. Руки‑то у тебя не казённые? — проявляет заботу Рамона, чтобы сделать подруге приятное.
Зыза старая, безобразная и одинокая. Работает ночи напролёт как вол, слуга слуг среди помоев и объедков, и всё, что имеет, это вот эти утренние пиры, на которых может блистать знаниями, перенятыми от работника винного погреба.
— «Орвието» белое сладкое, «Орвието» сухое, «Вдова Клико». Это — из Умбрии, а то — из Шампани игристое, всё настолько высокого сорта, что наш сомелье — так по‑французски изысканно называют кельнера вин — едва колена не преклоняет, когда их раскупоривает. А ты их хочешь мешать! — возмущается Зыза. Переливает суп из резиновой грелки в кастрюлю и зажигает газ.
Вынимает из сумки пирамиду судков, поставленных друг на друга и скреплённых общей дужкой. Один ставит на плиту, некоторые — в холодильник, а из остальных выкладывает разную снедь на блюдо.
К пяти утра, как отражение в кривом зеркале, стол судомойки ломится от шедевров искусства поваров, паштетников, кулинаров, кондитеров из дорогого ночного ресторана.
— Пулярка заливная, очень удачная сегодня, — рекомендует Зыза, подражая манере официанта, и кладёт Пельке на тарелку кусок белого мяса с дрожащим остатком желе.
Пелька даёт себе обещание узнать, что такое «пулярка», потому что сейчас этого великолепия у неё полный рот.
— И к этому — пару капель «Моэт‑э‑Шандон», — советует Зыза и наливает Пельке немного бледно‑золотого напитка, в котором скачут и лопаются пузырьки. Они легко щиплют язык, напиток холодный — Зыза предварительно остудила его в холодильнике. Он нравится Пельке, хоть и не сладкий.
— С утра пораньше давать ребёнку вино! — сомневается Рамона.
— Может быть, у неё это единственный случай попробовать шампанское самой известной французской марки! — аргументирует Зыза.
— Это лучше, чем содовая с соком, — хвалит напиток Пелька, и женщины смеются, а Пелька получает ещё капельку на дно рюмки. Остальное, почти полный бокал, выпивает Зыза. Рамона держится бренди.
— Молока бы ей купить, — произносит Рамона несмело, потому что ни у кого нет желания вставать из‑за стола.
Пелька не хочет молока. Съедает очередной кусок изысканной вкуснотищи, специально подобранный для неё Зызой, единственный в своём роде. Да и вообще, большинство порций выступают в единственном экземпляре, и все они выглядят немного помятыми. У некоторых отвалились или размазались украшения, другие обрезаны или неполные.
— Ты работаешь за еду, Зыза? — тактично интересуется Пелька.
Впервые в жизни с ней обращаются, как с настоящим гостем — ну не считать же того приёма под Рождество у милосердной супружеской пары — и она вовсе не хочет обидеть Зызу, а беспокоится о ней и стремится предостеречь, чтобы она не попалась, как экономка из третьего Дома, которую выгнали, потому что утратила совесть и слишком много крала.
Именно так и говорили, Пелька слышала собственными ушами: слишком много. Вывод напрашивался сам собой. Если бы та крала меньше, не исковеркали бы ей жизнь. И этот золотой принцип Пелька хочет подсказать Зызе, желая ей самого наилучшего от всего своего одинокого сердца.
После ареста экономки Директор запретил даже прачке и работнице кухни в одном лице забирать с собой положенный ей обед, приказав съедать его на рабочем месте. Та немедленно решила уволиться, и Директор был вынужден уступить. Она свой обед относила ребёнку, а сама, перед тем, как вымыть котёл, доедала из него суп, который всегда оставался.
— Кормёжка отличная, а за работу я получаю гонорары, — не поняв причины вопроса, Зыза смеётся над детской наивностью маленькой гостьи и так поворачивает голову, что её независимый глаз смотрит в упор на Пельку.
Пелька желает знать, что такое «гонорар».
— Зарплата, — охотно поясняет Зыза. — Но звучит более представительно.
— А я тоже получаю гонорары? — задумывается Рамона: это слово ей тоже нравится.
Женщины пьют алкоголь понемногу, но без перерыва.
— В Доме была одна, которая слишком много выносила, и её уволили, — отчаянно продолжает Пелька: не может допустить такого же исхода для Зызы.
Воцаряется тишина и Пелька наклоняет голову. Опять сделала что‑то не то.
— Она за меня переживает! — догадывается Зыза и, со слезами в своих независимых друг от друга глазах, расчувствовавшись от водки, целует Пельку.
— Зыза работает в забегаловке «люкс», — объясняет Рамона; но утверждение это не даёт представления обо всей правде.
В ресторане «люкс» утончённые кушанья подаются в супницах и на блюдах. То, что остаётся на подносах и в бутылках, принадлежит официанту; из оставшегося на тарелках, в рюмках и бокалах может, сколько захочет, взять себе работница кухни — представляет себя в лучшем свете Зыза, потому что название её рода занятий считается мало почтенным.
— Возле меня ещё и бедняжки покормятся! — с состраданием вздыхает она.
Зыза не забывает о своих старых подругах, которым не повезло устроиться так удачно, как ей, и которые до сих пор работают по профессии. Однако в их возрасте нелегко найти клиента и они часто остаются голодными. А если что‑то и заработают, то в первую очередь тратят на алкоголь, и на еду у них уже не хватает.
— А если и хватает, то на что-нибудь всухомятку, а с горячим им трудно, — говорит Зыза.
Выбирая куски для себя, немного худшие откладывает для них. Остальное отдают свиньям. За объедками с богатого стола каждое утро приезжает фермер из пригорода, с которым заключена соответствующая договорённость. Зызе надо успеть раньше него, чтобы хоть какую‑то банку или котелок супа отобрать для старых подруг.
— Бедствуют они ужасно, — жалеет их Зыза. Чтобы её не подставить, они никогда не показываются у входа в ресторанную кухню. Еду от Зызы перекладывают в свою посуду возле ворот, через которые Зыза проходит каждый день после рабочей смены, возвращаясь в комнату, которую делит с Рамоной и Люськой. Эта последняя здесь никогда не бывает днём — у неё есть своя квартира, а здесь она только работает.
— Не могут быть работницами кухни? — Пельке страшно жаль старых подруг Зызы, у которых уже никто не хочет покупать любовь.
— У них плохая наружность, то есть непрезентабельно выглядят, — вздыхает Зыза, и её независимый глаз заволакивается грустью.
— Ты добрая, Зыза, — Пелька ничуть не покривила душой — сказала, что думает.
— Ко мне люди тоже бывают добрые.
В ресторан «люкс» приходят и девочки «люкс». У них столько клиентов, что они сами могут себе выбирать, каких захотят. Однако на девочек экстра‑класса есть деньги только у богатых мужчин, главным образом иностранцев, потому что такие девочки принимают оплату исключительно в конвертируемой валюте. И вот эти прелестницы, от которых пахнет наилучшими духами, одетые в платья прямо из‑за границы или из валютного магазина, с настоящими ювелирными драгоценностями — помнят о Зызе, помнят о своей коллеге, которая работала по профессии, когда они ещё делали в пелёнки.
Еды и питья заказывают больше, чем надо, и не оставляют ни на блюдах, ни в бутылках. Перед тем, как выйти из‑за столика и пойти с клиентом в гостиничный номер, требуют чистую посуду и в неё выкладывают нетронутые яства и наливают алкоголь из непочатых бутылок.
— Там коснётся вилкой гарнира, там примнёт крем, как будто оттуда ели, а бокалы нарочно измажет помадой, чтобы официант побрезговал. Он тоже не пальцем деланный, понимает, что к чему, но от девочек зависят его чаевые, поэтому ни слова не говорит и только по кивку головы подменяет тарелки и что там ещё будет нужно, — рассказывает Зыза.
Хотя официант и так с тарелки не возьмёт, пусть даже оно будет свежее, как фиалка — это не его угодья, ему достаточно остаётся на блюдах после клиентов. Зыза тоже получает немного из того, что оставил клиент, в обмен на уборку территории; а иногда даже немного алкоголя.
Однако для вин Зыза делает исключение и переливает каждое, хотя бы объёмом с напёрсток, в отдельную бутылку. Для остальных напитков у неё только три фляжки. Для бренди, для водок и для всего, что сладкое.
— А кто может стать девочкой «люкс»? — интересуется Пелька.
— Она должна быть образованной, уметь говорить на разных языках. В моё время была одна такая, Иза. Её чуть королевой красоты Варшавы и пригородов не выбрали, однако менты подлюки капнули, куда надо, что самая красивая кандидатка такая, и её вычеркнули из списков.
— Для валютчицы ты рылом не вышла, — говорит Пельке в глаза Рамона.
— Никогда не известно, что из малого вырастет: из таких заморышей, случается, расцветают прекрасные розы, — не соглашается Зыза, однако что та, что другая не советуют Пельке идти по их стопам.
Жизнь даже девочек «люкс» имеет свои тёмные стороны.
— Только и успевай задирать юбку, чтобы насытить всех этих грабителей! Везде надо платить. Швейцарам, официантам, старшим зала в ресторанах. Плати, а то не войдёшь! Плати, а то не обслужу столик! Плати, а то выгоню из ресторана. Для них на всё двойные цены, даже пачка сигарет на сто процентов дороже, даже таксист по обычному счётчику девочку не повезёт — плати натурой или «зелёными». Да и менты своей доли не упускают, — рассказывает Зыза.