— Смотри, Кукла, засахаришься до смерти. Ты так угождаешь девчонкам, что я не один раз задумывалась, являешься ли ты достоверной, — тогда это слово как раз становилось ужасно модным и даже проникло в наш язык.
— Я обязана жить в мире со всеми. Чтобы их зависть не отразилась у меня на табло, — она показала на своё лицо.
— Подрежь волосы, ресницы, с бровями тоже можно что-нибудь сделать, проредить их немного, и сразу же станешь похожей на остальных, — советовала я от чистого сердца, потому что тогда я ещё не знала, что это бесполезно.
— Что ты, Куница, я не могу, — встряхнула она золотыми кудрями и застыла в позе святой блудницы.
Я поняла. Приглушение собственной красоты было выше сил Куклы и страшнее всех прочих страхов. Я сочла это видом психической патологии. Я была уверена, что со мной такого не случится. Я быстро оказалась наказана за гордыню.
Наступило воскресенье. День свиданий. По весеннему зазеленевшему двору прохаживались или сидели на лавочках нарядные девушки, которые делали вид, что пришли погулять только сами с собой. Чтобы в этом ни у кого не оставалось сомнений, они слишком громко и слишком часто смеялись и наигранно разговаривали друг с дружкой, и всеми способами показывали, как они заняты в своём кругу и как им совершенно безразличны приходящие гости, предмет зависти, символ свободы и главный аттракцион нашей нехитрой программы выходного дня.
Вдруг я увидела Волка.
Он появился на повороте тропинки. Солнце светило ему под ноги. Он был красивый. К его плечу прижималась Магда.
Я засмотрелась на него, забыв о предписанной линии поведения; меня беспокоил вопрос: он был таким красавцем уже тогда, когда встретился мне на свалке, только я, малолетка, этого не заметила, или так изменился за три года.
Когда я прибыла в исправительный дом, Магда уже мотала. У неё было место в спальне старших девушек. Она делала вид, что меня не знает, я смотрела на неё, как сквозь стекло. Я её видела часто, но сейчас она мне показалась совершенно иной. Омерзительной, наглой, действующей на нервы. Она доводила до бешенства. Я её возненавидела.
— Не смотри, как телёнок, — толкнула меня Кукла.
— Ага, — покорно повиновалась я.
— Вольная птица. Уже на свободе. Заключённый просто от бога, стиляг порубил как капусту, так что сделались во‑о‑от такими крохотными. Не на такого напали. И перед администрацией шапку не ломал, и это не в показательном.
— А что это такое?
— Отделение для лучших гостей — или по протекции, или из соображений на будущее. Если бы меня вёл мужчина, тоже попала бы в «люкс», однако распределяла грымза, старая и страшная как семь смертных грехов, так что сама понимаешь.
— Откуда ты всё это знаешь?
— У кого есть уши, тот слышит. Ты, Куница, глянь на его вешалку! Ух‑х, корова. Однако ей повезло. Такого парня себе отхватить, разве нет? Она его не удержит, помянёшь моё слово. Слишком глупая.
Оценка, данная Куклой, мне пришлась очень по вкусу.
Мы шли своим курсом навстречу им, и меня подмывало сойти с дороги, но как бы не так — пусть Магда не думает, что от зависти к ней я не могу вынести её триумфа — так что я даже не отвернула головы, а только давно отточенной техникой глядела сквозь неё, как сквозь свежевымытое стекло.
— Да ведь это Пелька! — узнал меня Волк.
Я почувствовала, что краснею.
— У неё теперь погоняло Куница, хи‑хи, — с высоты своего положения обладательницы засмеялась Магда.
— Умолкни, чудище!
— Не злись, Куница! — смягчила Кукла, не забыв встряхнуть головой так, чтобы пряди волос заструились у неё по щекам, и она, как никогда, стала бы похожей на святую блудницу.
Обеспокоенная такими манёврами Магда уже не смеялась, а только пыталась заслонить собой Куклу, но Волк не обращал внимания на девчачью возню: ерунда это всё. Он смотрел на меня.
— Ну ты и выросла, еле тебя узнал.
Я краснела всё сильнее, мне казалось, что у меня вспыхнули волосы надо лбом.
— Не сердись, Куница, — Магда искала примирения против красоты Куклы.
— По морде бы тебе дать, да только рука вляпается в говно! — искала я спасения в гневе, чтобы не догадались о настоящей причине предательской краски у меня на лице.
Я вдруг ощутила свои кое‑как перехваченные в «конский хвост» космы и простые глаза. Ну, гляделки и только, куда им до карих очей Магды и глубоко тёмно‑синих «озёр» Куклы. И шрам на верхней губе, память о какой‑то драке. Очень ли он заметен, сильно меня уродует? И довольно потасканное платье, скорее тряпка; эх, да что там говорить!
И приступ паники. О боже, неужели, как Кукла, я уже беспокоюсь о своей красоте? Но ведь это сделает меня уязвимой, и тогда любая шалава поставит меня на место. И вообще, какого чёрта я тут с ними торчу? Я уже один раз имела дело с ними. Счастья они мне не принесли, фальшивые кореша.
— Да и тебя неплохо кормят, Волк!
— А ведь я не хотел тебя обидеть, Куница.
— Нет. Но проходи. Я уже с вами играла и это мне вышло боком.
— Она крутая, правит спальней младшей группы, — с насмешкой сообщила Магда.
— Послушай, Куница. Я должен тебе объяснить. Это по‑идиотски звучит, но тогда я тебя не выдал, — это был совершенно новый Волк, изъяснялся аккуратно и вежливо.
— Перед кем ты будешь оправдываться, Волк! — вспыхнула Магда. Потеряв направление, откуда исходит опасность, она раздавала удары вслепую.
— Вот именно — перед кем! Идём, Кукла.
Она лояльно поспешила за мной, хотя при виде Волка забыла о своём комплексе Электры. Он разгадал нас, даже картинное поведение Куклы. Понял, из‑за чего мы грызёмся, и это его забавляло. Меня охватил стыд.
— А ты отойди с дороги, Магда, иначе я пройду по тебе, — мне хотелось развязать драку из‑за этого стыда.
— Сявота! — Магда отошла на пару шагов.
— Старая вешалка! — обменялись мы любезностями.
— Ну ты и тихоня, расспрашиваешь как о незнакомом, а знаешь его лучше, чем я, — обиделась Кукла, когда мы уже отошли от той пары.
— Ничего я о нём не знаю. Когда я была ребёнком, они приняли меня в свою шайку, — мне было четырнадцать лет, но себе я казалась взрослой.
— Он хотел тебе что‑то сказать.
— А мне всё равно.
Мне было «всё равно» каким‑то странным образом. Я ни за что не хотела опять пережить то унижение, которое я испытала на месте прогулок, ни встретить его, однако при мысли, что я могу Волка уже никогда не увидеть, мне делалось грустно и появлялась уверенность, что что‑то проходит мимо меня, что я чем‑то беднее. Я словно сидела в изоляторе, а жизнь моя протекала без моего участия. Это для меня было не ново. Когда возникало такое чувство, я сразу же вляпывалась в какую-нибудь аферу. Мне надо быть осторожной и соблюдать дистанцию. Или же в дни свиданий я не должна выходить на площадку. Я сказала себе правду в глаза и мир снова стал будничным.
Вечером я не пошла смотреть телевизор. Когда спальня опустела, я вытащила из тайника в нарах зеркальце Куклы и начала рассматривать своё лицо его глазами.
Я придавала своему лицу разное выражение, пыталась получить взгляд с поволокой, хотя не особенно понимала, в чём здесь именно дело, но девчонки вырабатывали у себя что‑то в таком роде. И я не нравилась ни себе, ни ему, как мне казалось.
Наверное, у меня на табло можно было что‑то подправить. Кукла не раз вызывалась помочь, но ведь я не могла именно сейчас, вдруг выщипать себе брови или накрутить локоны, коль до сих пор сопротивлялась таким вещам. И насколько это поможет — не превратит же мои мышастые глаза в такие, как у Магды или у Куклы.
Когда я улеглась спать, под закрытыми веками, навстречу мне всё так же шёл Волк. Солнце светило ему под ноги. Он был красивый. К его плечу прижималась Магда. Я попыталась прогнать её из своих грёз, но она не дала.
— Слишком глупая, — укрепилась я предсказанием Куклы и, засыпая, уже не волновалась из‑за Магды, прицепившейся к Волку. Но Кукла оказалась никудышным пророком и первой принесла новость, от которой у меня заныло под ложечкой.
— Через три месяца Волк женится на Магде. Как только Магде исполнится шестнадцать. Суд уже дал разрешение на брак и досрочное освобождение по причине возникновения обстоятельств, дающих шанс на полное перевоспитание, — отбарабанила Кукла, будто прочитав из газеты. — Почему ты молчишь?
— Он у суда на хорошем счету?
— Его батя такой, что его туда и обратно личный водитель отвозит.
— Какой бы шишкой он ни был, а родного сына от тюряги не защитил?
— Всегда отмазывал, а в этот раз нет. Упёрся и руки за спину убрал — пусть потомок настоящую жизнь познает, пусть ему мусора и блатные пообломают рога: может, ума наберётся.
— Набрался?
— Похоже на то: как откинулся, живёт в шоколаде. Стал водителем на гонках и ездит, как сатана. Даже сюда, на свидания с Магдой, подкатывает на спортивном автомобиле.
— Нам после выхода отсюда никто даже самоката не даст.
— И чтобы никуда больше не вляпаться, нужно удачно выйти замуж. Магде, вон, это удалось! Дуракам всегда везёт, — помрачнела Кукла.
Мне даже не хотелось напоминать ей о её несбывшемся предсказании, настолько мне было горько.
— Есть один кент на свободе, Урсын; ты что-нибудь о нём знаешь? — оживилась Кукла.
— Отвали, — у меня не хватало терпения слушать о каком‑то незнакомом парне, не имеющем ко мне никакого отношения.
— Говорят, это Урсын пристроил Волка в спортсмены.
— Не беспокойся, тебя не пристроит: твоего предка на работу не возят и не дрожат, как бы у него стакан в заднице не треснул.
— Почему нет? Да лучше дрессированным тюленем работать, мяч на носу крутить, чем служить за рассказчика у этих глупых шалав. Боже, как мне это всё надоело, Куница, спроси Волка, кто его устроил, чего тебе стоит?
— Сама спроси!
— А знаешь, назревает расклад, какого свет отродясь не видел — они свадьбу здесь играть будут! Администрация согласилась. Ясное дело — и сами погуляют да ещё похвастаются, как помогли исправиться Магде и какое это имеет воспитательное значение для остальных. Всех девчонок приглашают. Охренеть! А мне на себя надеть нечего.