<…>
Вдали на фоне еще светлого горизонта темнели подходившие к селу массы белых. На Отраду наваливались несколько полков пехоты и конницы, поддерживаемых огнем артиллерии и броневиков. <…>
На секунду под огнем врага люди дрогнули. И тут я решил, что поведу полк в атаку сам. <…>
Выхвачены шашки, коням даны шпоры, с места в карьер мы понеслись навстречу врагу. Неистовая стрельба с обеих сторон слилась в сплошной могучий рев. Глушило уши, до боли сдавливало голову, не слышно команд. Да и вряд ли кому нужно было что-то говорить и слушать. Цель атаки, ее направление для всех очевидны и ясны.
Стремительно несется полк на белых. Могучее «ура» раздается над степью. У меня в голове одна мысль – сдержать натиск врага, не дать ему прорваться к центру села, где находится полештарм. <…>
Мы рванулись в центр села. У полештарма уже шел бой. Ворвавшись на площадь, увидели перед собой казачью сотню и врезались в нее. Белые открыли огонь из поставленных во дворах ручных пулеметов. Передние лошади, ошарашенные выстрелами в упор, вздыбились, однако под напором скачущих сзади промчались вперед. Вихрем носились красные конники по улицам и переулкам Отрады, круша врага. Белогвардейцы не выдержали и стали отступать». [211, с. 101–104]
То есть очень даже не исключено, что белый пулемётчик Александров мог в той схватке скосить героического будущего маршала Советского Союза. И своего будущего друга и начальника, министра среднего машиностроения СССР Ефима Славского…
Из этого с высокой степенью вероятности реконструируются время и место упомянутого Анатолием Александровым эпизода с противостоянием конной лаве красных. По крайней мере, в нём также участвовала 13‐я генерала Андгуладзе дивизия.
Это должно было случиться летом 1920 года, когда армия Врангеля вырвалась в степи Таврии из бутылочного горлышка Крымского полуострова благодаря десанту на Мелитополь того же 2‐го корпуса, которым тогда командовал Яков Слащёв. В десанте тоже были задействованы 13‐я и 34‐я пехотные дивизии.
Правда, дивизии эти были размером со счётный батальон: например, в 13‐й по состоянию на 1 августа в строю было 494 солдата при 35 пулемётах. А потому наступление развивалось ни шатко ни валко: похоже, что генерал Слащёв сам не верил тому, что при таких силах его диверсия может принести более чем тактический успех. Однако через небольшое время тактический успех обернулся оперативным: 28 июня на белых вылетел конный корпус Дмитрия Жлобы. В ответ Слащёв организует не сплошную, как можно было бы ожидать, а очаговую оборону, когда отдельным частям приказывалось держать те или иные опорные пункты, а честь окружения и уничтожения противника возлагается на конницу.
Вот там и должен был лежать юнкер Александров, судорожно сжимая ручки пулемёта и ожидая команды «Огонь!» перед мечущимися по степи окружёнными конниками Жлобы…
А потом дойти до Крыма. Потом до Севастополя. Потом до допросной Особого отдела 6‐й Красной армии.
А потом – всё-таки до дома…
Часть 2Эпоха поиска
Глава 1Будем жить
Юнкера Александрова спасло чудо. Комиссарская милость. Или то, что он успел пройти своё чистилище еще до того, как обрушилась на замороженный Крым 1920 года бешеная волна большевистской мести в лице восьми «чекистских троек» и особых отделов 6‐й, а затем 4‐й Красных армий. Те уже выносили приговоры даже без допросов, просто на основании того, что написали сами белые офицеры в своих регистрационных анкетах, и в графе «В чём обвиняется» просто отмечали: «доброволец», «штабс-капитан», «казак».
«Юнкер»…
Крайне скупой рассказ Анатолия Петровича о том, как ему повезло не оказаться в доме № 24 по Чесменской улице, где располагалась Севастопольская ЧК, приводит со ссылкой на своего двоюродного брата Е.Б. Александрова Пётр Анатольевич Александров: «…вскоре попал в облаву и оказался вместе со многими захваченными в каком-то подвале. Захваченных вызывали одного за другим на допрос и немедленно убивали – оставшиеся слышали выстрелы. Дядю вызвали на допрос в свой черед. Допрашивала его какая-то девица в «кожаной тужурке», которая прониклась сочувствием к дяде (бывшему очень красивым и рослым молодым человеком) и молча показала ему на некий черный выход наружу, каковым он и воспользовался незамедлительно». [1, с. 15]
И с новыми легальными советскими документами и пропуском домой Анатолий Александров отправился в Киев. Чтобы вплоть до «гласных» восьмидесятых годов не вспоминать о своём участии в Гражданской войне и о крымском спасении.
Вот только, по свидетельству родных, всю жизнь опасался, что этот жизненный эпизод в КГБ знают и в нужном для себя случае извлекут на свет…
История действительно мелет медленно, но верно. Практически все, кто был причастен к бессудному уничтожению сдавшихся на милость врагов, сами кончили у расстрельной стенки. Те же начальники Особого отдела 6‐й армии Николай Быстрых и Особого отдела 4‐й армии Артур Михельсон, подписавшие сотни расстрельных приговоров, были казнены в 1939 году. И дела на них были начаты уже после кровавых метелей ежовщины, при Берии, который, возглавив НКВД в ноябре 1938 года, как раз начал серьёзно замедлять колесо репрессий. То есть, похоже, Лаврентий Павлович по меньшей мере не стал останавливать карающий замах «органов» в отношении проводников красного террора в Крыму.
На это же намекает и история с Иваном Папаниным, нашим знаменитым полярником, который в 1920 году был комендантом Крымской ЧК и, значит, приводил в исполнение приговоры «троек». Папанину, который как раз весною 1938 года вернулся из выдающегося и с научной и с политической сторон дрейфа станции «Северный полюс», уже ничего не грозило. А вот его младшему коллеге, ученику по искоренению офицеров и контрреволюционеров, начальнику УНКВД по Москве и Московской области в период с сентября по декабрь 1938 года Александру Журбенко, не помогла даже апелляция к совместной «работе» в Крыму с Иваном Дмитриевичем. Расстреляли его в феврале 1940 года. И, кстати, до сих пор не реабилитировали. [239]
В общем, догнала крымская бойня и её исполнителей и вдохновителей. Из тех, что на виду, разве только Папанин и Раиса Землячка-Залкинд-Самойлова умерли в своей постели…
О чём мог размышлять Александров, добираясь через места недавних своих боёв домой?
Да о том, как жить дальше, разумеется! Как врастать в новую жизнь, чем заниматься, чем на хлеб зарабатывать. Это ведь всё равно как-то придётся делать. Причём делать под властью тех, в кого ты ещё месяц назад слал пули, стремясь свалить их раньше, чем они свалят тебя.
Пережившие лихолетье А.П. Александров и И.Д. Пanaнин в 1981 г. Из семейного архива П.А. Александрова
В гражданской войне не бывает полностью правых и полностью виноватых. За каждым стоит своя правота и своя вина. Но как война гражданская, она ультимативна в отношении проигравшего. Победитель получает всё, а проигравший всё отдаёт – имущество, положение в социуме, жизнь. Свою Родину.
Однако гражданская война ультимативна также и в отношении победителя. После своего торжества он обязан сменить парадигму своей политики с уничтожительной и карательной на созидательную. Иначе на противную сторону будут неизбежно уходить всё новые и новые недовольные, и взаимная бойня продолжится.
Именно поэтому в каждой большой революции вслед за 19 вандемьера следует 18 брюмера, а вслед за Робеспьером – Наполеон. Ибо если победитель не предложит созидательного, поступательного проекта, то общество развалится. Оно этого инстинктивно опасается, а потому не только выдвигает из себя наполеонов – в любые смутные времена те и сами выдвигаются в изобилии, – но отбирает тех, способен стать Наполеоном.
В этом и кроется секрет победы большевиков. Пока в стане белых под лозунгом «сначала победим, а там видно будет» крутился калейдоскоп из Главнокомандующих, Верховных правителей, разных Комучей, Особых совещаний и прочих Директорий, красные сделали массам куда более удачное «коммерческое предложение». А именно: построение социально справедливого государства.
Что в ответ на это могли предложить обществу белые? Вернуть прежнее государство? Уже нельзя: царя нет, а значит, не может быть и его прежнего самодержавного государства. Построить новое государство? Во главе с кем? Разве императора отречься вынудил не будущий верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев? Не этот ли генерал организовал общее выступление главнокомандующих фронтами за отречение императора, не он ли и додавил Николая II до принятия такого решения? То есть законного императора свергли кто? Верно – белые!
И потому даже притом, что в ходе войны и белые, и красные совершили сопоставимое количество ошибок, преступлений, зверств, народ подчинился красным. Именно они предложили народу проект созидательной государственности. Что тот и почувствовал инстинктивно, и принял: империю товарищи большевички восстанавливают!
Так ведь за тем же пошёл в 1919 году и Анатолий Александров. За сильным государством, где есть власть и закон, а значит, и надежда на достойное будущее. Не за Родзянко же он, в самом деле, получил сабельный удар по руке в той самой Екатеринославской губернии, где тот был главным помещиком!
Просто тогда и в том Киеве большевики уж слишком накуролесили, на взгляд 16‐летнего юнца, выросшего в семье, где идеалом была справедливость. Тогда ещё неизвестные ему в качестве власти белые казались олицетворением закона и порядка.
Но на деле выяснилось, что у белых сильного государства не получается. У них вообще никакого государства не получилось. Нигде. А значит, работать придётся при большевиках…
Не один старающийся забыть о своем прошлом юнкер рассуждал так тогда в России. Ведь даже сам идол и идеал Белого движения генерал Слащёв высказывался следующим образом: «Правительство белых оказалось несостоятельным и не поддержанным народом… Советская власть есть единственная власть, представляющая Россию и её народ…»