Да и в эпизоде с Александровым высвечивается не только его смелость и ответственность, но и смелость и ответственность Берии. Всё же выделить сотню миллионов рублей под слово исполнителя – не фунт изюму рассыпать…
Но это всё рассказывалось уже позже, по итогам, так сказать. А тогда Лаврентий Павлович засучил рукава ещё до подписания Сталиным постановления ГКО № 7069сс от 3 декабря 1944 года «О неотложных мерах по обеспечению развёртывания работ, проводимых Лабораторией № 2 АН СССР». Собственно, в том постановлении председатель ГКО СССР и возложил на своего пугающего, но исполнительного и энергичного соратника кураторство над Атомным проектом:
«…Обязать народных Комиссаров и начальников главных управлений при Совнаркоме СССР лично принимать меры, обеспечивающие срочную поставку НКВД СССР и Лаборатории № 2 оборудования, приборов, инструмента, материалов и товаров и о выполнении поставки докладывать ГОКО (т. Берия) 2 раза в месяц. Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану». [447, с. 19]
А товарищ Берия первым делом отнял у Атомного проекта… научный характер. И придал ему характер мобилизационный. Примерно на уровне того, как в 1941‐м эвакуировали и в 1942 году разворачивали военную промышленность воюющего Советского Союза. Что называется, недрожащей рукой Л.П. Берия создавал сначала структуру, затем систему и, наконец, настоящую отрасль промышленности. Причём оборонной промышленности. И 20 августа 1945 года распоряжением ГКО СССР № 9887сс/ов «О Специальном комитете при ГКО» эта работа была увенчана созданием действующего штаба этой отрасли.
Таким штабом и стал упомянутый в этом документе Специальный комитет. Уже в его подчинении для непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями было создано Первое главное управление при СНК СССР.
Структура ПГУ оказалась весьма продуманной. Во главе – нарком боеприпасов Б.Л. Ванников. Первым его замом стал заместитель наркома внутренних дел А.П. Завенягин, который курировал работу спецконтингента, то есть рабочей силы. Ещё один заместитель, Н.А. Борисов, в качестве заместителя председателя Госплана СССР обеспечивал поставки всего необходимого. За разведку и добычу запасов урановых руд отвечал заместитель члена Государственного Комитета Обороны Анастаса Микояна П.Я. Антропов, за их очистку и обработку – представитель химической промышленности А.Г. Касаткин. Наконец, за секретность отвечал замначальника Главного управления контрразведки (СМЕРШ) П.Я. Мешик.
Таким образом, в ведении и под управлением ПГУ находился весь цикл ядерного производства – от разведки месторождений до производства готовой продукции. При этом, как мы видим, ПГУ изначально не подчиняло себе науку, а должно было стать ей этаким подставленным плечом со стороны производства и обеспечения.
А вот в состав руководящего им Специального комитета, который как раз обладал чрезвычайными полномочиями по привлечению к работам по Атомному проекту любых ресурсов, два представителя науки входили: И.В. Курчатов и П.Л. Капица. Именно Спецкомитет имел прямые полномочия издавать распоряжения, обязательные к выполнению для наркоматов и ведомств, мог вносить свои предложения непосредственно на утверждение И.В. Сталина.
Очень скоро работа над Атомным проектом стала приобретать куда более упорядоченный характер, чем ранее: «С переходом атомного проекта в руки Берии ситуация кардинально изменилась… Берия быстро придал всем работам по проекту необходимый размах и динамизм». [271, с. 418]
Как вспоминал главный конструктор первых советских атомных реакторов Николай Доллежаль, «Берию по другим статьям можно ругать как угодно, но в нашем деле он был великолепным организатором. Не помню, чтобы он кричал на учёных, но как разносил своих генералов! Вот это было страшно. Аппарат у него был очень грамотный. Боялись не самого Берию, а его замов. Генерал Борисов прямо с совещания отправил на самолёт одного из моих коллег, который никак не мог добиться высокого уровня полировки стали. В тот же день конструктор вернулся в Москву и доложил о нужном результате». [286]
Игорь Васильевич Курчатов в том же 1945 году очень серьёзно стал ставить вопрос о переносе работ по термодиффузии в Москву, где эти работы можно было бы существенно расширить. Но примерно до середины 1946 года эти дружеские, но настойчивые атаки Анатолию Петровичу удавалось не то чтобы отбивать, но этак как-то «заматывать». Покуда в Москве не разразился полукризис-полускандал из-за того, что директор Института физических проблем Пётр Леонидович Капица поссорился с самим Лаврентием Павловичем Берией. Сам Капица с самим Берией…
Пётр Леонидович был гением, который совершил за свою долгую научную жизнь немало выдающихся открытий. Одно из них, вне всяких сомнений, ввело его в сонм тех мировых имён, за которыми стоит обнаружение принципиально новых природных сил, явлений, законов. Это – явление сверхтекучести жидкого гелия при низких температурах. За что и получил в 1978 году одну из самых бесспорных Нобелевских премию за всю их историю.
Одновременно этот учёный отличался крайней амбициозностью, сверхвысокой самооценкой, предельной независимостью. Таким людям тяжело жить в любом обществе, ибо они своим существованием бросают ему сразу два вызова – его инстинкту стадности и его инстинкту вождества.
За как минимум три миллиона лет эволюции – и уж точно за два миллиона лет истории и праистории предков современного человека, начиная от Homo erectus, – первобытное стадо на уровне инстинкта усвоило, что всё выпадающее за пределы его нормы опасно для жизни. Будь то гений или уродство. А уж в советском обществе, в котором существовали и самые первобытные инстинкты, выпущенные на волю революцией и Гражданской войной, и одновременно с ними жёсткое подавление и усмирение этой стихии выдающейся авторитарной силою, в этом обществе капризным гениям типа Петра Капицы существовать было весьма непросто.
Однако Петру Леонидовичу сильно повезло: в той стихии усилиями Абрама Иоффе возник тот самый «первый большевистский» научный институт – универсальный физтех. Там находилось место гениям, не изгнанным и не растоптанным революционной толпою.
Вскоре после революции Капицу, растерянного и обнищавшего, враз лишившегося умерших от гриппа-«испанки» отца, жены, двухлетнего сына и новорождённой дочери, Иоффе вытащил на работу в физико-технический отдел Рентгенологического и радиологического института – будущего физтеха. И он же, Иоффе, видевший, что гению Капицы необходима огранка в куда более серьёзной, нежели «первый большевистский», научной школе, приложил громадные усилия, чтобы отправить своего ученика для работы в Кавендишскую лабораторию Эрнеста Резерфорда.
В Англии Капица во всю силу проявил талант экспериментатора и добился впечатливших всю мировую научную мысль результатов в области сверхсильных магнитных полей. К 1925 году русский учёный стал заместителем директора Кавендишской лаборатории по магнитным исследованиям, а в 1929 году был избран действительным членом Лондонского Королевского общества – аналога Академии наук. То есть в 35 лет Капица стал британским академиком. И Лондонское Королевское общество выделило ему 15 тысяч фунтов стерлингов на строительство в Кембридже собственной лаборатории!
Это было мировое признание. Мимо такого правительство СССР пройти не могло. Сначала учёному, который вовсе и не собирался стать невозвращенцем, а спокойно приезжал на родину в отпуск или по делам, подарили пряник: избрали членом-корреспондентом АН СССР в том же 1929 году. Затем всё более настоятельно предлагали не уезжать в Англию после отпусков. Наконец, в 1934 году соединили новый пряник с дверным засовом – пообещали построить для него собственный институт, но твёрдо отказали в разрешении выезжать из страны. Обращения за заступничеством к Резерфорду и Эйнштейну ни к чему не привели – власти СССР остались непоколебимы. Сачок накрыл бабочку.
П.Л. Капица.
Из открытых источников
Перенесённый из собственного дома и своей лаборатории в ленинградскую коммуналку, Капица несколько месяцев пребывал в прострации. Но институт ему действительно дали. Выделили три десятка тысяч фунтов на закупку приборов за рубежом. Перевели в Москву, жильё отвели в гостинице «Метрополь», обеспечили личным автомобилем. Территорию под его заведение, названное Институтом физических проблем АН СССР, выделили в чудесном месте, в парке Нескучного сада на высоком берегу Москвы-реки. Место немедленно прозвали «Капичником» (потом это имя перешло на ставший знаменитым семинар).
И вот такого человека привлекают к Атомному проекту, где он должен курировать низкотемпературную технологию разделения изотопов урана и служить «светлой головою» вообще, входя в состав Технического совета Спецкомитета.
Там у Петра Леонидовича появляются собственные – и в его глазах по определению ценные – идеи по организации работ и планы необходимых действий. Каковые он упорно предлагает проводить в жизнь. Причём он не считается с двумя важными обстоятельствами: партия и правительство уже назначили организатора на весь проект – раз; и два – задача состоит не в том, чтобы всласть покопаться в природе атома, а чтобы скорее догнать со своею бомбой американцев с их бомбой.
Так что возможно, есть своя немалая доля истины в словах главного конструктора первого промышленного атомного реактора Николая Доллежаля, сказанных, правда, значительно позже той эпохи:
«Я многих руководителей повидал на своем веку, но такого, как Курчатов, не помню. Очень умный, в высшей степени порядочный человек, никогда не повышал голоса. Его все уважали, и ему завидовали многие. Думаю, что и Капица завидовал. Это только версия, что он ушёл из атомного проекта, потому что хотел работать лишь над мирными проблемами. Вторую роль играть не хотел…» [286]
А ведь партия назначила не только Курчатова. По воле Сталина организатором работ на самом верхнем уровне становится не кто-нибудь, а самолично Лаврентий Павлович Берия. По поводу его управленческих способностей мнения высказываются разные – от гениальности до самодурства, – но то, что с людьми он бывал крутенек, отрицать трудно. И у него чуть ли не под ногами постоянно суетится капризный гений. К тому же имеющий крайне негативное мнение о своём начальнике, которое смело высказывает самому Сталину: