молекулярном уровне, то справится с работой и на атомном уровне.
Жизнь показала правоту Игоря Курчатова и в этом случае: Николай Доллежаль, проживший почти 101 год, стал академиком АН СССР, дважды Героем Социалистического Труда, лауреатом трёх Сталинских, Ленинской и двух Государственных премий. А главное – конструктором промышленных реакторов «А», «АИ», «И», реактора «АМ» для первой в мире АЭС в Обнинске, реакторов для корабельных энергетических установок, двухцелевого реактора ЭИ-2, реакторов с ядерным перегревом пара АМБ-100 и АМБ-200, канальных водографитовых реакторов большой мощности РБМК-1000. А кроме этого – импульсных уран-графитовых реакторов ИРТ и ИГТ, исследовательских реакторов СМ-2 и МИР, антарктической реакторной блочной установки АРБУС. Реакторами, созданными в доллежалевском НИИ-8 (впоследствии Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники, НИКИЭТ), были оснащены энергоблоки Ленинградской, Курской, Смоленской, Игналинской, Белоярской АЭС.
Сборка реактора Ф-1.
Архив НИЦ «Курчатовский институт»
Доклад И.В. Сталину о пуске первого советского реактора Ф-1. Из открытых источников
Да и Чернобыльской – тоже. Но в той умопомрачительной аварии, вину за которую многие возложили на несовершенство конструкции РБМК-1000, нет на самом деле вины создателей реактора. Если кто-то разгонится на автомобиле до скорости в 200 км/ч и не сумеет на месте затормозить перед стеною – будут ли виноваты в том мотор и тормоза машины?
Правда, характером Николай Антонович был… не то что тяжеловат, а – излишне влюбчив. В собственные достоинства. Гордый, как молодая девица, только что уверившаяся в своей неотразимости. Во всяком случае, в том, что касается работы – в личном плане это был человек интеллигентный и весьма порядочный. Но при его действительно выдающемся уме конструктора и неиссякаемом трудолюбии сотрудничать с ним бывало тяжеловато.
В этом Анатолий Петрович убедился уже при первой встрече с Доллежалем, когда в качестве научного руководителя привёз ему соображения о том, каким должен быть следующий после первого «А» реактор. Ибо хоть первый советский промышленный «котёл» и был в целом хорош, но кое-что явно просилось на усовершенствование. Например, система разгрузки блоков или (вернее, и) неудачно выбранный способ влагоудаления, из-за чего влага конденсировалась на алюминиевых трубах, отчего происходила их коррозия.
Однако, вспоминал Александров, «тот мне гордо заявил, что надо повторять первый. Я уж к этому времени понимал это дело прилично. И я ему сказал, что вот там-то, там-то и там-то сделаны решения неудовлетворительные. Но он как-то ко мне противно отнёсся, что ему, мол, виднее, какие решения удовлетворительные, какие решения неудовлетворительные. Тогда я сказал ему так: «Ну, ладно, значит, раз у нас общего языка не находится, то я буду искать другие пути». Мы с ним распростились тогда». [1, с. 130]
Но до этого разговора было ещё далеко.
Покамест с Доллежалем работал гений синергии Игорь Курчатов, который теперь месяцами пропадал на Урале. А Институт физических проблем под руководством Александрова приступил к изучению вопросов, связанных с реакторами. Опять же по поручению Курчатова, который, похоже, решил для себя, кто должен будет замещать его по реакторной части.
И долго своё решение при себе не держал. Александрова ввели в Научно-технический совет Лаборатории № 2 и назначили заместителем Курчатова по реакторному направлению.
Очень многое стало… В общем, некогда стало. Катастрофически. Ведь притом то, что уже было начато, что велось в установленном порядке, что делалось в научном и административном плане в ИФП, новому курчатовскому заму предстояло курировать практически целую новую промышленность. Промышленность производства ядерных реакторов.
К этому времени дела в Атомном проекте наконец вышли на, так сказать, «проектную мощность».
Производство графита. Чистейшего, которого долго не удавалось добиться даже самому Славскому, когда он отвечал за это направление. Но после энергичных усилий – с оргвыводами, соответствующими тому времени, – положение изменилось. Чистый графит, изготавливаемый электродными предприятиями Министерства цветной металлургии, в удовлетворительных объёмах начал поступать в распоряжение Курчатова – Александрова.
Выпуск урана. Под жесточайшим давлением Берии тут всё кипело. Открывались всё новые месторождения – к сожалению, в массе своей особо не богатые. Запускались рудно-обогатительные производства. Производства стали выдавать потребные тонны этого тяжёлого – во всех смыслах – металла.
Разделение урана. Заработали заводы по разделению его изотопов. В основном ещё на опытно-промышленной стадии, но всё же это были уже не микрограммы вещества, а необходимые для реакторов количества.
Кстати, как и предсказывал Александров, в этих условиях его опытно-промышленная установка более не понадобилась и была закрыта. Зато – это стало окончательно, на опыте, ясно к 1947 году – наиболее эффективным показал себя метод диффузионного разделения изотопов в паровой фазе гексафторида урана. Это была разработка академика Кикоина, но теперь члену-корреспонденту АН СССР Александрову предстояло обеспечивать внедрение этого метода уже на стадии создания промышленных установок. И вместе с Берией ездить на объекты, проверять, как поставлены и как работают все эти каскады из тысяч центрифуг.
Выпуск плутония. После получения микроскопических долей этого металла на реакторе Ф-1 учёные сумели надёжно изучить химические свойства его и продуктов его деления. В свою очередь, на основе этих знаний начали проектировать большой радиохимический завод для выделения плутония уже в промышленных количествах.
Всё было ново и непривычно. Тот же плутоний, как оказалось, совершенно не похож на своих соседей по периодической таблице. Например, его плотность значительно убывает с падением температуры. И вообще при изменении температур от 0 градусов до точки плавления (640 градусов Цельсия) плутоний шесть раз меняет свои свойства, причём принципиально. Что это значит? Да ничего хорошего: как минимум то, что невозможно получение из расплава однородного, без трещин, слитка металла.
Далее – он быстро корродирует, окисляется. Значит, нужно обеспечивать дополнительную защиту деталей из плутония (кстати, под началом Александрова позднее разработали технологию покрывания плутониевых деталей никелем). Он легко образует аэрозоли. Значит, надо обеспечивать защиту тем, кто с ним работает. Он – тугоплавкий, но при высоких температурах легко вступает в реакции с другими веществами. Значит, отливать его надо в особые формы, изготовленные из редких и дорогих металлов, которые не вступают с ним в реакцию. И отливать его надо в условиях высокого вакуума, ибо его реакция с кислородом тоже на пользу не идёт.
Всё – детали. Но именно из них, одна за другую цепляющихся, и образуется нескончаемая карусель задач и задачек, которые приходится решать с утра и до вечера.
Наконец, в плутонии постоянно происходит альфа-распад, отчего в компактном виде этот металл нагревается сам по себе. Кстати, эта особенность стала причиной одного забавного случая, хорошо, впрочем, иллюстрирующего, насколько всё было ново – и для всех.
Как о «такого характера нередких эпизодах», Александров рассказывал о следующем случае:
«Как-то поздно вечером, часов, вероятно, в 11 или 12, я там сидел, и вдруг приезжает громадное количество генералов. Среди них Завенягин, Махнев, еще целый ряд мне неизвестных генералов. Некоторых я знал, что они как раз режимные генералы. Музруков был, директор комбината этого. И вдруг они меня начинают спрашивать, почему я думаю, что то, чем я занимаюсь, – плутоний. Я говорю – а как же, это же вся технология построена для получения плутония. Облучается уран, в нем получается при этом плутоний, потом ведется химическое разделение. Потом это поступает сюда к нам, восстанавливается так-то и так-то. «А почему вы думаете, что это плутоний все-таки?» Я говорю – вся технология это показывает. «А вдруг вам там заменили по дороге, и это что-нибудь другое?» Я говорю – ну, как же, удельный вес, там, то, се, другое, третье – все свойства, плутоний. А у меня в сейфе лежит половинка одна. Они говорят: «А вдруг все-таки это не плутоний, вдруг вам какую-нибудь подсунули совсем другую вещь?» Мне как-то надоело это. Я долго с ними толковал – минут 20 или 30, пытался убедить, что это плутоний. Тогда я вынул эту самую половинку, покрытую уже. «Вот, говорю, возьмите, она горячая. Какой другой может быть материал горячий?» Значит, они пощупали, – «Да, горячая. А почему она горячая?». Я говорю: «Там идет радиационный альфа-распад, она от этого горячая». «А может ее нагрели?». – «Ну вот сидите, – говорю, – здесь сколько хотите, положим ее сейчас в сейф, пусть она полежит, опять возьмете. Она же охладиться должна». Ну, в конце концов, они поняли, что похоже это то, что нужно. Но это показывает, насколько все-таки там была настороженность и недоверие к тому, что действительно им не вкручивают и что мы не куда-то в трубу расходовали миллионы, ясное дело, что у них были некоторые сомнения. Но это в общем как-то очень занятно выглядело: почему вдруг на последней стадии возник такой вопрос?» [1, с. 149]
Но так или иначе, система заработала. Были созданы предпосылки для создания ядерного оружия, и к созданию оного споро приступили в КБ-11 в Арзамасе-16.
Что же во всей этой системе касалось Анатолия Александрова, то ему Курчатов вручил в руки тему создания серийных промышленных реакторов. Причём не как уникальных конструкций, а как изделий именно серийных – с необходимой документацией, чертежами, технологическими схемами, инструкциями и техническими описаниями.
Итак, включайтесь, друг мой Анатолиус, в создание атомной промышленности…
А что значило «включаться» в представлении Александрова? Да, именно: послушать лекции специалистов, подумать, поспрашивать, поспорить с ними, ещё раз подумать и – приступать к сборке опытовой модели. Подумали, обсудили, приступили… Мысль была – построить экспериментальный атомный реактор, причём реактор петлевой, представляющий собою непрерывную трубу или трубу, соединяющую выход циркуляционного насоса с его входом. Очень удобная установка для проведения широкого круга исследований – например, поведения тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ) на разных режимах, допустимых пределов выгорания, реакции материалов на разные условия и так далее.