а будущей лодки. Здесь, как сегодня сказали бы, «в режиме реального времени» проверялись узлы и системы ядерной энергетической установки. А моряки, будущие операторы ЯЭУ, учились управлять ею. Заодно устранялись конструктивные и технологические недоработки.
А их было немало. Достаточно сказать, что, когда однажды Александров с Курчатовым приехали на этот объект, их индивидуальные дозиметры начали щёлкать сразу по выходе из машины. По мере приближения к проходной они трещали всё быстрее, а возле часового буквально взвыли.
Случались и аварии. Так, под самый Новый год, 29 декабря 1956 года, около 9 часов вечера произошёл разрыв экспериментальной импульсной трубки. В результате в центральный зал из первого контура попало около двух кубометров воды с радиоактивностью 5 кюри на литр. Это 185 000 000 000 беккерелей, или 185 миллиардов распадов в секунду. Активность одного грамма плутония-239 составляет 2,3 миллиарда беккерелей. Это соответствует примерно 80 граммам чистого плутония-239, рассыпанным по полу.
То есть фонить начало знатно. Но Александров тут – главный. Вот он и провёл на пульте ещё два часа, оценивая серьёзность аварии и управляя началом дезактивационных работ.
В другой раз около полутора кубов воды из первого контура вновь оказалось выброшено – на сей раз в карборитовую засыпку верхней биологической зашиты.
Но что было делать – только исправлять, как говорится, замеченные недостатки. В зависимости от получаемой практической информации – а были и аварии, не без этого, однажды даже крышку сорвало – вносились необходимые изменения в проект, менялись при необходимости технологии.
Но главной легендой здесь на долгие годы стала история, как Анатолия Петровича призвали по трансляции на всё здание: «Товарищу Александрову прибыть на пульт. Вас ждёт Могила»… Ну а потом, насладившись отпавшими челюстями, рассказчик объяснял: «Был такой управленец на пульте ГЭУ – по фамилии Могила».
Впрочем, особой потери времени в процессе доводки реактора не было – ведь сам корабль заложен был на стапеле в Молотовске (ныне Северодвинск) только в сентябре 1955 года. Как лодка проекта 627 «Кит», получившая обозначение К-3 (Крейсерская-3). Позднее она была названа «Ленинский комсомол», которое унаследовала от одноименной дизельной подводной лодки «М-106» Северного флота, погибшей в одном из боевых походов в 1943 году. Моряки же обычно называли её «Тройка».
АЭС в Обнинске. Из открытых источников
Согласно проекту, субмарина должна была иметь подводное водоизмещение 4750 тонн, надводное – 3050 тонн. Длина – 107,4 м, ширина – 7,96 м. Скорость на воде – 15,5 узла, под водой – 30 узлов. Рабочая глубина погружения – 300 м. Экипаж 104 человека.
Паропроизводящая установка, то есть два реактора и парогенераторы, размещены были в диаметральной плоскости, друг за другом, в пятом отсеке, примерно по центру корабля. Всё это оборудование ставилось в специальной необитаемой выгородке, за мощными экранами биологической защиты.
На воду корабль был спущен в апреле 1957 года. Рассказывают, что при этом не обошлось без курьёза. Поднявшийся ветер мгновенно снёс всю старательно придуманную маскировку.
«Патрулировавшая в окрестностях завода группа охраны обнаружила на берегу зевак, желавших своими глазами увидеть вновь спускаемый корабль. Назначение его не всем было понятно, и это порождало оживленные споры. Действующие по инструкции охранники принялись призывать людей расходиться, и делали это следующим образом:
– Товарищи, расходитесь пожалуйста! Ничего интересного здесь нет – спустили на воду первую атомную подводную лодку.
Получив столь компетентное объяснение, люди удовлетворенно расходились. Как потом выяснится, в иностранные разведывательные органы эта информация не попала: многие из собравшихся на берегу имели какое-то отношение к секретным объектам и особенно не болтали языками. Да в то время и боялись говорить лишнее…» [318, с. 77]
И 14 сентября был осуществлён физический пуск реакторов.
В декабре того же года лодка окончательно была принята у промышленности и вступила в строй, а 12 марта 1959 года была включена в состав флота.
А параллельно уже строились стратегические ракетоносцы 658‐го проекта и подлодки с крылатыми ракетами проекта 659. Создававшиеся в ЦКБ-18 (позднее – ЦКБМТ «Рубин»), они отталкивались от 627-го проекта и сохраняли основные его конструктивные черты. Разве что врезан был ракетный отсек. Реакторы на них стояли те же – ВМ-А.
Вооружить корабль первоначально думали крупнокалиберной ядерной торпедой «Т-15». Концепция конструкторов предполагала обстрел берега такими зарядами и/или уничтожение авианосцев. Но, во-первых, её испытания на Семипалатинском полигоне окончились неудачей, а во-вторых и в-главных, приглашённые в эксперты представители флота в своём заключении вежливо раздраконили эту идею ввиду её реальной неэффективности. Потому первый отсек быстро перекомпоновали под стрельбу обычными 533‐мм торпедами из 8 торпедных аппаратов, с общим боекомплектом 20 торпед. То есть атомный крейсер превращался по вооружению в аналог обычной дизель-электрической рейдовой подлодки. Зато впервые была обеспечена возможность стрельбы на глубинах до 100 м. Ну и автономность, конечно. До 100 суток – это тебе не необходимость всплывать каждую ночь для подзарядки аккумуляторов…
Насколько всё неясно было с вооружением для этого нового класса подводных кораблей, рассказывает один не без забавинки эпизод, о котором позднее вспоминал Анатолий Петрович:
«И вот одна из идей была сделать громадную торпеду термоядерную… И тогда я познакомился с Королёвым. И мы ему показывали чертежи нашей лодки и показали ему, какую торпеду мы туда собираемся сунуть, и была речь о том, что а нельзя ли, чтобы она выскочила как-нибудь там из воды и полетела бы… И мы разговаривали о том, а нельзя ли лодку поставить вертикально, когда она будет выпускать эту ракету. В общем, всё было на довольно детском уровне и с его стороны, и с моей стороны. Но мы это всё обсуждали…» [1, с. 178]
Первая советская атомная подлодка К-3 на ходу.
Из открытых источников
Ещё бы не на детском! Эта торпеда в длину должна была достигать 23 м при диаметре в 1,5 м. Таким образом, она занимала бы весь первый и второй отсеки лодки, упираясь в переборку третьего. Запасных торпед не предусматривалось – да и где их разместишь. О торпедах для самообороны конструкторы изначально тоже не подумали. Как не подумали и о том, что будет, когда торпеда-монстр весом около 40 тонн выйдет из торпедного аппарата. А будет то, что лодка мгновенно получит колоссальную положительную плавучесть и с почти вертикальным дифферентом на корму выскочит на поверхность, как поплавок. С фатальными последствиями, ибо для обороны у К-3 было всего два торпедных аппарата с обычными торпедами.
И при этом овчинка не стоила выделки: у вероятного противника было всего две военно-морские базы, которые можно было достать той монструозной торпедою. Точнее, если можно: торпеда била на расстояние не более 50 миль, а сплошная линия противолодочной обороны США начиналась за 100 миль от берега.
Но, между прочим, торпеда такая уже проходила испытания.
Объективности ради нужно сказать, что и конструкторы напортачили – а объективно-то именно напортачили – не из глупости и тем более не из злого умысла. Просто когда лодку начинали проектировать, не было создано ядерных зарядов таких габаритов, чтобы они умещались в обычную торпеду калибром 533 мм. А целый атомный огород городить под водою только ради того, чтобы корабль мог свозить обычные торпеды куда-нибудь под Гонолулу, не высовываясь на поверхность, явно не стоило. В прямом, денежном смысле. Даже потопленный линкор тех затрат не стоил бы.
Поэтому в первом проекте и пришлось приспосабливать торпеду к габаритам задуманной мощности водородного заряда, а лодку – уже к габаритам такой торпеды. И меньше чем двухметрового диаметра она не получалась.
Но пока проектировали и проходили начальные этапы строительства, специалистам по ядерному вооружению удалось разработать боеголовки, которые помещались в калибр обычной торпеды.
Правда, носовую часть лодки переделывать всё же пришлось.
В общем, всё закончилось к взаимному удовлетворению. Но только откуда у моряков такая склонность к совершенно фантастическим словесным загибам?
Проверку знаний и допуск офицеров к управлению ЯЭУ осуществляла комиссия во главе с Анатолием Александровым. По сути, это был настоящий, причём перекрёстный экзамен длительностью не менее полутора часов. Проводился он силами сотрудников уже Института атомной энергии (с 1956 года), а также руководителей центра подготовки, начальников служб, представителей СКБ и завода-изготовителя. И требования к морским офицерам были крайне высокими: хоть товарища Берии уже не было, но никому не хотелось, чтобы такое дорогущее многолетнее усилие тысяч людей закончилось крахом из-за ошибки какого-нибудь капитан-лейтенанта.
Однако досадная проблема – прямо в соответствии сразу с двумя законами Мёрфи: «о генеральском эффекте» и о том, что «если что-то может пойти неправильно, оно пойдёт неправильно», – случилась не из-за до предела затренированных капитан-лейтенантов.
Д.Ф. Устинов.
Из открытых источников
Прямо в присутствии Государственной комиссии во главе с Д.Ф. Устиновым при вводе реактора вдруг откуда-то возникли гидравлические удары.
Им неоткуда было взяться, и почему они возникли, никто не понимает. Зато Госкомиссия – кто глаза щурит, кто бровь поднимает, кто с вопросами лезет. А трубы в лодке дрожат от ударов.
А Дмитрий Фёдорович в 1957 году о-го-го кто был. Заместитель председателя Совета Министров СССР, председатель Комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам – рядом с этим будущее назначение министром обороны в 1976 году как понижение можно рассматривать. И по характеру – Сталин, чистый Сталин! И вот у него на глазах происходит чёрт-те что с лодкой, в которую вбухано, вместе с разработкой и постройкой реакторов, созданием КБ и подготовкой экипажа, под миллиард рублей! Когда все капвложения в тот же 817‐й комбинат обошлись в 4,6 миллиарда!