Ещё удар, ещё. И по-прежнему непонятно, в чём дело.
И вот в этой обстановке академик Александров предлагает Государственной комиссии уйти с корабля вон.
Версии очевидцев разнятся. Одни говорят, что академик употребил при этом ряд «морских речений», которые в своё время «не поняла» императрица Екатерина II в образном рассказе адмирала Чичагова о победе над шведами. Другие – прежде всего командир корабля Л.Г Осипенко – рисуют картину менее экспрессивную, но тоже конфликтную: «В сентябре 1957 г. в Северодвинск прибыл зампред Совмина СССР, отвечающий за оборонную промышленность, Д.Ф. Устинов. Он хотел ускорить выход лодки в море и соответственно проведение следующего ответственного мероприятия – физпуска. Однако ученые не спешили, стремясь исключить возможные осложнения. На беседе Устинова с академиком Александровым присутствовал и я как командир корабля.
Глава советского военно-промышленного комплекса информирован был достаточно и сказал об этом прямо:
– Анатолий Петрович, когда же вы произведете физпуск? Ведь теперь это зависит только от вас.
– У нас действительно все готово. Приступим, когда вы уедете, – как само собой разумеющееся говорит Александров. – Физпуск – дело серьезное, когда на нем присутствуют ответственные работники, обязательно что-нибудь пойдет наперекосяк. Вы же сами прекрасно знаете, как действует «эффект начальства».
– Ну, вы это мудрите, Анатолий Петрович. Вы сами-то могли бы объяснить, почему в присутствии начальства все должно идти хуже, чем без него?
– А вы, Дмитрий Федорович, можете объяснить, почему бутерброд всегда падает маслом вниз? Нет? И тем не менее это так! Вот и «эффект начальства» объяснить невозможно, но что он существует, знаю по своему долгому опыту.
Другого ответа Устинов так и не добился и на следующий день уехал. И тут же Александров назначил физпуск». [318, с. 79–80]
Однако сам Анатолий Петрович вспоминал об этом именно в связи с гидроударами:
«Ещё до первого выхода, когда мы начали запускать установку, чтобы выйти на мощность, вдруг неожиданно столкнулись с какими-то ужасными гидравлическими ударами в системе. Причём настолько сильные гидравлические удары, что мне было ясно, если они будут еще долго продолжаться, то где-нибудь разрушится трубопровод. Мы долго не могли понять их происхождение. А тут все начальники приходят, смотрят на часы: «Мы в это время должны уже дать пар на турбину, а почему не даём, что такое?» Можно сказать, и подумать не дают.
Пришёл Дмитрий Фёдорович и спрашивает: «Что, Анатолий Петрович, такое?» Я ему отвечаю: «Вот такая история, мы должны в этом разобраться, не можем ничего делать, пока не поймём, что к чему». А он говорит: «Чем можно помочь?» Я его попросил всё начальство убрать с лодки и дал довольно точный адрес – куда. Он, слава богу, это и сделал. Всех попросил уйти с лодки. Действительно, минут через 15–20 мы поняли, в чём дело. Просто мы чересчур медленно подавали питательную воду, насколько я помню, и она успевала испариться в парогенераторах, а при попадании следующей порции воды получался гидравлический удар». [191, с. 72]
Вот тут всё складывается. Просто нагло отказать члену правительства в присутствии при физическом пуске силовой установки на корабле, строительство которого правительство же и оплачивало, – это, признаем, ни в какие правила ни бизнеса, ни человеческой этики не входит. А Анатолия Петровича Александрова в недостатке этичности никто никогда не упрекал. Так что собственная версия Анатолия Александрова явно более жизненная и… «рабочая», что ли.
Но, в общем, судите сами, для того и приводятся здесь две версии. В любом случае выходит, что Александров выгнал с корабля самого Устинова. И ему за это ничего не было…
И ещё про Анатолия Александрова – тот же Леонид Осипенко: «Анатолий Петрович неизменно садился за пульт, если предстояло что-то делать впервые. И когда мы написали в отчете, что физпуск прошел нормально, это не исключало (и об этом мы тоже писали) множества возникавших сложностей. Подобный монтаж выполнялся впервые. По ходу дела приходилось принимать новые технические решения. Тут же отрезались и переваривались участки трубопроводов. Тут же, если решение оказывалось правильным, вносились изменения в чертежи, чтобы допущенные просчеты не повторились на других лодках. Где-то не ладится с автоматикой, где-то что-то перегорело, где-то барахлит прибор… Каждая из этих неполадок могла означать ошибку, допущенную в разработке, и поэтому Александров считал своим долгом лично присутствовать при каждом новом шаге своего детища». [318, с. 80]
Надо подчеркнуть, что это был стиль академика Александрова. Об этом говорят практически все, кто с ним соприкасался по его работе с флотом: он принимал скорые и принципиальные решения по изменению схем, устройств, оборудования; всё, что можно было изменить и внедрить, делалось немедленно; всё, что надо было изменить на опытовой подводной лодке, через конструкторов внедрялось.
И вот, наконец, 1 июля 1958 года на К-3 подняли Военно-морской флаг. Тем самым она вошла в состав Военно-морского флота СССР. А снятый государственный моряки подарили Анатолию Петровичу. И, к удивлению многих, суровый академик, не постеснявшийся самому Устинов предложить не путаться под ногами, искренне, глубоко, до слёз, растрогался. Он принял красное полотнище, поцеловал его и произнёс: «Это для меня самый дорогой подарок в жизни. Когда буду умирать, накажу семье, чтобы этот флаг положили мне в гроб».
И положили в 1994 году…
Через день, 3 июля 1958 года, К-3 вышла на ходовые испытания в Белое море. А ещё на следующий день, в 10 часов 03 минуты, впервые в истории страны подводная лодка дала ход под атомной силовой установкой.
Ходовые испытания, состоявшие из пяти выходов в море, подтвердили: атомная энергетическая установка работоспособна в реальных условиях на море, она работает на воде и под водой, ей нипочём качка и глубина. И что главное для моряков: даже на мощности АЭУ в 60 % от номинальной лодка вышла на скорость в 23,3 узла. Это превысило расчётную и в два раза превзошло скорость подводного хода дизельных субмарин. И второе главное для моряков: К-3 могла пройти под водою 25–30 тысяч миль практически без ограничения скорости. Она могла месяцами не всплывать на поверхность.
В некоторых выходах в море принимал участие и Анатолий Петрович. Во исполнение всё того же своего «фирменного» принципа – всё увидеть самому, испытать самому, всё исправимое исправить самому, а неисправимое заменить на рабочее, придумав, каким оно должно быть.
Но у окружающих на долгие годы осталась перед глазами картина: серое, бурное, грозное Белое море (или синее Японское – там академик тоже лично корабли тестировал), подминающая под себя волны на полном ходу подлодка, залитая водой носовая надстройка, которая толкает перед собою валы воды, расходящиеся от неё усами, – и высокая мощная фигура на мостике, стоящая прямо и не сутулясь под набрасывающимся на неё ветром…
И вдруг фигура обернётся, и ты услышишь радостное и немного детское: «Видал миндал!»…
С пуском этой лодки связана ещё одна трогательная зарисовка Л.Г. Осипенко об Анатолии Петровиче: «Для подстраховки торжества командир БЧ-5 Борис Акулов припас канистру спирта. Надо сказать, что на Крайнем Севере привычные для жителей средней полосы спиртные напитки – вино и даже водка – в морозы не пробивают. И пьют там люди так называемый медицинский 96‐градусный спирт…
Так вот, когда Акулов, как его к тому обязывал долг гостеприимства, предложил во время испытаний закусить, Александров весело, но твердо дал понять, что канистра спирта сейчас неуместна. С этого дня на борту нашей лодки установилось твердое правило: или атомная энергия, или выпивка! Сбросили аварийную защиту – пожалуйста! Пошли ужинать – сто граммов не помешают. Но пока работает реактор и ты при нем – думать забудь о выпивке.
Однако историческая достоверность не позволяет умолчать о том, что именно академик Александров – наш научный руководитель и главный идеолог создания атомного флота страны – стал виновником импровизированного праздника под кодовым названием «С легким паром!».
Начался он незаметно. К традиционному вечернему чаю в кают-компании плавбазы «Владимир Егоров» выдали по сто граммов сухого вина… После торжественного тоста главнокомандующий ВМФ С. Горшков напомнил, что завтра (то есть уже сегодня) в 12.00 назначено обсуждение плана дальнейшей работы. Так что «чай» пора заканчивать.
Однако эмоции, вызванные успешным завершением испытаний, продолжали свое предательское действие… Герои дня – академик Александров и Акулов – перебрались в каюту командира БЧ-5. …Неизвестно, что было важнее в конечном счете – ответственное совещание у главкома или этот доверительный разговор Александрова и Акулова. Фронтовые воспоминания академика – оборона Севастополя, немецкие магнитные мины и поиски путей борьбы с ними – сменялись рассказами Бориса о кронштадтской молодости, но оба непрестанно возвращались к лодке и предстоящей работе. Анатолия Петровича очень волновал вопрос, кому на корабле можно доверить первым сесть за пульт управления. К тому времени он всех наших управленцев знал и по делам, и по характеру. Но посоветоваться лучше всего было именно с Акуловым – только им обоим известны все тонкости этой сложной науки.
Зато утром, когда главком поинтересовался у академика, как он себя чувствует, Александров ответил: «Отлично! Ваши ребята меня так попотчевали, что и сейчас вспоминаю самым добрым словом. Только, может быть, мы немного перенесём совещание?» [318, с. 81–83]
Глава 3«Ленин» как рубеж
Как же всё-таки приятно это – пройтись по улицам близкого сердцу Ленинграда, залечившего раны войны. Он вновь стал городом-картинкой, городом-историей. Городом-империей, сколь бы дерзко ни звучало это при власти Советов. Из того хмурого и словно окаменевшего с винтовкой в руках бойца в серой шинели вечных зимних сумерек он преобразился… н