ство и без того фрондирующих «физиков», особенно из-за вполне лояльного к властям Александрова, аппарату было не нужно. В партию вступит – и ладно.
Аппарат вообще умнее и хитрее тех, кого обслуживает. Если только те сами не гении аппаратной интриги. Хрущёв был в этом смысле цепким хуторским хитрецом, но гением не был. Отчего его позже, в 1964 году, тем же аппаратом и обыграли в два хода. И согласие своё на назначение Анатолия Александрова дал автоматически, тем более что и у него никаких возражений, по сути, не было. Александрова он знал как человека, только что запустившего нечто в пропагандистском отношении близкое к спутнику – атомный ледокол – и выдвинутого за это на награждение второй медалью Героя Социалистического Труда.
Так всё и сошлось. И Анатолий Петрович Александров занял…
Нет. Анатолий Петрович Александров не занял кресло Игоря Васильевича Курчатова. Уже став полноправным новым директором Института атомной энергии, он несколько месяцев отказывался перебираться в освободившийся кабинет прежнего руководителя института.
Нет, сказал он одному из министерских работников, что предложил переселяться «в более просторные апартаменты», не могу и не хочу. Там ещё живёт дух Игоря Васильевича.
И продолжал до июля работать в своём небольшом кабинете заместителя, который находился напротив кабинета Курчатова. И переехал, можно сказать, под давлением двух секретарей – Татьяны Сильвестровны Александровой, работавшей с Курчатовым ещё с января 1944 года, и своей помощницы Нины Васильевны Вялковой.
Но и после переезда Анатолий Петрович всё в кабинете оставил на прежних местах, как было при Игоре. Включая старомодный письменный прибор с чернильницей и пером на старом двухтумбовом столе, покрытом зелёным сукном.
А вот хозяйство института, уже 9 февраля названного именем своего основателя, принимать пришлось скрупулёзно и внимательно. Уж очень много здесь всего появилось со дня той памятной встречи в Пыжёвском переулке, когда он застал Курчатова во главе научного коллектива аж из одиннадцати человек.
Согласно структуре 1959 года, новый руководитель ИАЭ унаследовал три основных отдела – оптических приборов (ООП), который на деле реакторный, приборов теплового контроля (ОПТК) и отдел плазменных исследований (ОПИ), бывший электроаппаратуры. Ну, плюс административно-хозяйственные и производственно-технические подразделения.
Внутри отделов работали сектора и группы. В отделе ООП их было 19. Не считая ещё пяти в биологическом корпусе и сектора № 9, что ведал установкой ИРТ-1000, она же объект № 37, а также двух секторов, работавших на объекте № 102. И ещё химическая группа, реакторы ВВР и РФД, экспериментальная установка № 2, спецлаборатория, монтажные мастерские. В ОПТК – 9 секторов, в ОПИ – 13 и три физические группы, а также ещё два сектора, работавшие с установкой «Огра», и два, занятых в лаборатории новых методов ускорения.
А.П. Александров с референтом и другом семьи Ниной Васильевной Вялковой в ИАЭ. 1978 г.
Из семейного архива П.А. Александрова
Став во главе Института, Александров не стал менять почти ничего. Кроме того, правда, что ещё до своего официального назначения, 7 марта, он кардинально реорганизовал ООП на три самостоятельных отдела: ядерной физики, ядерных реакторов и радиобиологический, что помогало точнее поделить компетенции. Через год в отделе ядерной физики была выделена циклотронная лаборатория ОЯФ и чуть позже в составе сектора № 13 – лаборатория нейтронных исследований. В процессе появились также группа программирования, а также физическая и экспериментальная группы на материаловедческом реакторе, который объект № 37. Добавился реактор ОС, да в отделе плазменных исследований учредили группу «Государственный фонд стабильных изотопов».
Опять оставалось только восхититься предусмотрительностью Курчатова, не мытьём, так катаньем вытащившего Александрова из Ленинграда в Москву. Хоть он и возглавил тогда Институт физпроблем, но и в ЛИПАНе бывал регулярно, а потом и вовсе был назначен заместителем директора. Так что всё это становление проходило у него на глазах, и теперь ни путаться не приходилось, ни с работами секторов с нуля знакомиться.
А.П. Александров и И.В. Курчатов в саду курчатовского домика на территории ИАЭ. Фото Д. Переверзева.
Из семейного архива П.А. Александрова
А ведь он помнил и тот свой первый визит сюда, когда мальчишка показал, где тут посреди пустырей «атом делают». И эта необъятная сосновая роща помнилась, от деревни Щукино и до Окружной железной дороги, ныне застраивающаяся институтами Бочвара и Бурназяна. И громадное картофельное поле, начинавшееся едва ли не у порога главного здания тогдашней Лаборатории № 2 и спускавшееся вдаль к Хорошёвскому шоссе…
Помнил, как Борода заводил фруктовый сад на отгороженной у поля территории, говоря, что надо с толком распорядиться таким местом, раз уж государство его выделило.
Да-а, начиналось всё с каких-то саженцев, а сейчас вон как разрослось. И яблони, и вишни, и ягодные кусты. Весною будет загляденье, когда всё это зацветёт.
Анатолий Петрович невольно усмехнулся, вспомнив, как Игорь рассказывал о том возмущении, с каким садовник жаловался, что сотрудники обрывают яблоки по пути в столовую. Оно и в самом деле: институтская интеллигенция начинала опустошать сад ещё в августе, когда и яблоки-то ещё не успевали вызреть как следует.
Припомнилось, как в прошлом году какие-то две пигалицы смешно подпрыгивали, чтобы достать действительно манящие видом налитые плоды, до которых ничья рука дотоле не дотянулась. И как они забавно испугались, увидев их с Бородою, неспешно проходивших по саду. Но после вежливого приветствия – а он всегда был подчёркнуто вежлив с сотрудниками – Игорь, забавляясь, только спросил, не помочь ли им, а в ответ на отказ («Ой, нет-нет, что вы, Игорь Васильевич!..») попросту сбил для них несколько яблок своей тростью.
Он твёрдо держался своего изначального убеждения: сад создан для сотрудников, для которых институт должен быть домом, где они хозяева. А садовник и прочий обслуживающий персонал должны, несмотря ни на что, поддерживать всё здесь в хорошем состоянии.
А люди – что ж, люди есть люди. Общие яблоки себе за пазуху – это вообще не беда. Из санчасти, правда, слушок донёсся, что стал народ к врачам обращаться по поводу живности, что завелась в одном месте. По поводу глистов, проще говоря. Вот из отдела снабжения две девицы обращались – не те же ли самые? Но это беда невеликая, лечится. И даже если кто-то в процессе их добычи ветку дерева сломает – а такое случалось, из-за чего садовник так переживал, – неприятно, но, так сказать, заранее заложенный риск.
Хуже, когда вон детей обворовывают, как это вскрылось однажды в детском саду института. Тоже вроде бы обычная история – где персонал не приворовывает в подобного рода заведениях? А тут и вовсе – заведующая всего лишь прикармливала от детских порций свою мать и сына. Но в данном случае Игорю особенно по-человечески обидно было. Ведь и сад, и ясли на его личные деньги от Сталинских премий построены, которые он выделил, не дожидаясь череды согласований. Чтобы для людей было, для сотрудников, детей их – важно ведь, чтобы дети сыты были и обихожены. Тогда и люди одной семьёю живут и трудятся. Он и позже из своих премий сюда деньги переводил. А тут в меню сыр значится, а на детских столах его нет. А дети же не понимают, они верят взрослым, а те у них сыр отнимают…
Кстати, надо будет как-нибудь заехать в эти заведения, проконтролировать, как там дела идут. А летом в лагерь пионерский заглянуть, что-то тоже неприятные слухи из «Голубого» доносились.
А вообще-то надо подумать над кандидатурой заместителя по подобным общим вопросам. Потому что академик Исаак Кикоин и членкор Михаил Миллионщиков – слишком крупные бриллианты. По сути, их уровень – не просто заместителей по научным вопросам, а руководителей полноценных научных направлений: Кикоина – физики полупроводников и электронных свойств металлов, Миллионщикова – импульсных источников энергии на основе магнитогидродинамических и термоэлектрических методов преобразования атомной энергии в электрическую и физики низкотемпературной плазмы. А кому заниматься, например, такими смешными и грустными эпизодами, когда отделы и сектора рвут друг у друга научную аппаратуру, даже не разбираясь, что это за оборудование и нужно ли оно им?
Однажды Неменов – сам Неменов! – один, можно сказать, из отцов-основателей института – пожаловался начальнику отдела снабжения, что его сектору опять не достались источники питания для фотоумножителей. Тот – да, тот ещё фрукт, собственных подчинённых исключительно «гражданами» величал, но дядька мощный, с нужной для снабженца хваткой – лишь разводил руками. Он-де всё заказанное получает, слава Средмашу, и передаёт по списку, подписанному лично Курчатовым. Но беда в том, что руководители секторов составляют заявки с запасом, по принципу «пусть будет, каши не просит». А Игорь Васильевич при его занятости не может быть в курсе, кому, чего и сколько на самом деле нужно. Вот, к примеру, некто, не будем говорить кто, отхватил себе цейсовский монохроматор, который ему при его делах абсолютно не нужен.
М.Д. Миллионщиков.
Архив НИЦ «Курчатовский институт»
А в министерстве рычат, что надо сбавить аппетиты, ибо промышленность не всесильна, а денег – не бесконечно. Вот и получается вечный дефицит.
Тогда – курчатовская школа юмора – родилась идея: от имени отдела снабжения разослать уведомление о получении нового импортного прибора, которого на самом деле не существует. И посмотреть, как его будут заказывать. Вот только название ему надо придумать позаковыристее и – это сам Неменов предложил – чтобы в основе его обязательно лежало слово «фекалии».
Сказано – сделано, и на следующий день начальник отдела снабжения известил руководителей секторов о получении трёх квантовых фекатронометров фирмы Барлоу. Курчатов, который был, естественно, поставлен в курс розыгрыша и полностью его поддержал, лично следил за тем, кто сколько приборов запрашивает. А когда заявок закономерно оказалось больше, чем фекатронометров, причём один из завсекторов запросил даже два экземпляра, Борода собрал всех заявителей и начал деловито расспрашивать, для чего им нужен этот прибор. И потом от души наслаждался вымученными выдумками-объяснениями. Особенно понравилось одно: что в фекатронометре установлены крайне дефицитные электронные лампы.