Наконец, испив чашу удовольствия до дна, Борода спросил: «И что, никто не заметил, что в названии прибора присутствует слово «фекалии»? А что это такое? Это – дерьмо! И теперь расскажите мне, зачем вам понадобились дерьмометры, да ещё квантовые? А тебе – сразу два?»
Эх, Борода, вот как же ты умел вот так управляться с людьми…
Теперь теми вопросами, которые Курчатов так походя решал с добрым юмором – впрочем, подчас и не с добрым, а нередко и вовсе не с юмором, – нужно было заниматься ему, «Анатолиусу». А в институте атмосфера… не то чтобы напряжённая, но довольно-таки заметно насторожённая. Все чувствовали, что былое единство в коллективе явно пошатнулось.
Да, объективно авторитет нового директора неоспорим. Но всё же не превышает сумму авторитетов других выдающихся учёных в ИАЭ. Которые к тому же руководят своими направлениями, кстати, весьма разноплановыми, управляют большими коллективами и отнюдь не приветствуют покушения на свою самостоятельность. Особенно со стороны одного из собственной и отнюдь не братски расположенной друг к другу когорты.
И чем заменить тот талантище в обращении с людьми, какой просто бил из Игоря…
Анатолий Петрович пошёл на необычный, но, по его убеждению, верный шаг для налаживания синергии в коллективе теперь уже им, Александровым, управляемого института.
Первые годы после ухода Игоря совпали не только с отливом внимания властей от давшего им всё желаемое института. В начале 60‐х годов в ИАЭ произошло что-то вроде смены поколений. То есть не то чтобы смены – никто массово не вымирал и никого массово не выгоняли, – но на работу сюда пришло действительно заметное число молодых специалистов. Причём в основном из студентов и аспирантов, которых в специальность приводил – и уж точно экзамены принимал – некто с фамилией Александров. И приходили они в основном на реакторное направление, которое курировал в институте тоже человек по фамилии Александров.
На это накладывалось застарелое… не противостояние, нет, но что-то ревнивое, как между жителями двух соседних феодальных поместий… В общем, накладывалось не артикулируемое, но и не иллюзорное размежевание между реакторщиками, которые «занимались реальным делом», «зарабатывали деньги» и теперь, получается, благодаря Александрову серьёзно усиливались, и физиками, которые «умучивали плазму» и «теоретизировали».
И пошли шепотки среди сотрудников…
И тогда Анатолий Петрович, памятуя всё ту же великую школу семинаров дорогого старика Иоффе, тоже умершего в том же проклятом 1960 году, решил устроить нечто подобное у себя в институте. То, что получилось некогда и ИФП, должно было получиться и здесь.
Формально оставаясь в тени, он инициировал не семинары, но той же природы неформальные встречи между молодыми, немного за тридцать, но уже хваткими реакторщиками – и физиками во главе с их патриархом Исаем Гуревичем. Тоже умы будь здоров! Гуревич начинал ещё в 1934 году в Радиевом институте, а в Атомный проект был привлечён Курчатовым в 1944 году. И работал над теорией ядерных реакторов вместе с Зельдовичем, Померанчуком и Харитоном. Виктор Галицкий с Курчатовым с 1949 года, с Гуревичем работал. Юрий Каган самый молодой из них. Тот ещё экстремист-теоретик, который настоящей физикой лишь ту почитает, где только аналитические расчёты считаются, ибо численные провести просто невозможно за сложностью исследуемых систем.
Чтобы исключить всё мелочное и оставить всё гармоничное, встречи эти Александров организовал в доме Игоря. Там сама обстановка заставляла даже не компромиссы искать – их не надо было и находить за отсутствием открытого соперничества, – а сосредоточиваться на том, что можно сделать совместно, чтобы дело Курчатова продолжилось не менее блестящими успехами на мировом уровне науки. Чтобы не было так, что одни изучают квантовое поведение атомов в кристаллах в попытке обогнать Рудольфа Мёссбауэра, который всё равно уже Нобелевку свою получил, а другие рассчитывают толщину стенок в реакторе ВВЭР для разных сталей и температур. Чтобы каждый по своей теме, но в унисон работал. Пусть не в синтезе, но в синергии. И желательно – экспоненциально возрастающей.
А.П. Александров с сыном Петром принимает у себя дома нобелевского лауреата Рудольфа Мёссбауэра.
Из семейного архива П.А. Александрова
А.П. Александров и Ю.Б. Xapитон в доме И.В. Курчатова.
Из семейного архива П.А. Александрова
Решения? Нет, решений в «Домике» никаких не принималось. Просто откровенно, а нередко и горячо обсуждались дела и проблемы института, сближались позиции и мнения. Люди с разными интересами реально взаимодействовали и реально вырабатывали взаимопонимание…
Что касается задач научных, то первым делом было решено продолжать последнее увлечение Курчатова – исследование высокотемпературной плазмы. С этими целями Александров пробил в министерстве и ЦК решение о сооружении на территории института экспериментальной термоядерной установки «Огра-II» – магнитной ловушки с инжекцией нейтральных атомов. На обоснование, решение и монтаж понадобилось целых два года, но оно того стоило: вокруг новой «Огры» стали вырастать сектора и лаборатории с интересными научными задачами – получения сильноточных ионных инжекторов, изучения быстрых процессов в плазме, диагностики высокотемпературной плазмы. Вплоть до экспериментальной проверки гипотезы существования кварков. Это, правда, был уже 1965 год.
Почему же на это понадобилось столько времени? Вопрос философский. Первый, самый очевидный ответ на него прост: эх, Борода, как же всё-таки ты умел управляться с людьми… А он ведь действительно мог позвонить какому-нибудь министру и как бы с традиционной своей лёгкой шутливостью задать вопрос: «Ты как, надёжно на своём кресле сидишь?» После чего проблема чаще всего сразу же решалась. В худшем случае озвучивались оправдания, как и почему что-то не получилось, и следовали обещания немедленно всё исправить.
Ну, так Курчатов – это была величина! В высших кругах прекрасно знали – или слышали в первой-второй передаче, что ему доверял сам Сталин. Причём на уровне: «А что Игорь Васильевич скажет, то и делайте». Во-вторых, за Курчатовым некогда стоял Спецкомитет, а за ним – лично Лаврентий Павлович Берия. И Хрущёв, даже сковырнув последнего, полностью перенял от того первоочередное внимание к нуждам атомщиков.
А.П. Александров встречает в ИАЭ делегацию космонавтов и ракетчиков. Фото Д. Переверзева.
Из семейного архива П.А. Александрова
А что такое Александров? Ну да, ближайший сподвижник Игоря Васильевича. Но – не Курчатов. Да, величина, но не та. Не мог он позволить себе поинтересоваться максимально доброжелательным тоном у того или иного министра, крепко ли стоит под ним кресло. Обычный директор научного института, от которого уже мало зависело самое главное для руководства страны – обороноспособность.
Атомный флот дежурит в море, причём надёжно, создавая американцам массу проблем одним своим существованием. Бомбы опять же теперь сами по себе делаются, всё новое там силами одного Арзамаса-16 создаётся, включая «Царь-бомбу» о пятидесяти мегатоннах, что в октябре 1962‐го на Новой Земле испытали.
Да и вообще, от бывшей Лаборатории № 2 давно выделились самостоятельные научные институты. Ещё в 1945 году отделилась группа А.И. Алиханова, разрабатывавшая тяжеловодные реакторы и образовавшая в конце концов Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ). «Бомбовики» во главе с Харитоном преобразовались в ядерный центр Арзамас-16, ставший КБ-11 и позднее – Всесоюзным научно-исследовательским институтом экспериментальной физики (ВНИИЭФ). Отдел радиоаппаратуры во главе с членом-корреспондентом АН СССР А.Л. Минцем выделился в 1951 году в самостоятельный Радиотехнический институт. Ещё через два года отделился Отдел физики высоких энергий во главе с М.Г. Мещеряковым, прошедший через стадии секретной «Гидротехнической лаборатории», менее секретного Института ядерных проблем АН СССР и совсем открытого Объединённого института ядерных исследований (ОИЯИ) в Дубне. Наконец, в 1958 году Курчатов сам отправил в Сибирский филиал Академии наук СССР Лабораторию новых методов ускорения Г.И. Будкера.
Здесь создавалось ядерное оружие России. Арзамас-16.
Фото автора
Главное здание Института атомной энергии
имени И.В. Курчатова. 1979 г. Из открытых источников
А.П. Александров и Е.П. Славский. Из открытых источников
Так что Институт атомной энергии – уже так, просто научное учреждение. Контроль над которым к тому же с 1962 года никак не поделят Государственный комитет Совета Министров Союза ССР по использованию атомной энергии (ГК ИАЭ) и Министерство среднего машиностроения (МСМ). А его новый директор… Да он вовсе даже не коммунист!
Замечено было всеми: в начале 1960‐х годов, в отличие от эпохи Курчатова, количество чёрных «членовозов», что подъезжали к трёхэтажному зданию, где размещалось КПП, уменьшилось кратно.
А в ЦК Александрову сказали парадоксально – велеречиво, но прямо: вас лично, Анатолий Петрович, мы уважаем, но, простите, решения здесь принимает Коммунистическая партия Советского Союза. А вы в ней – никто, следовательно, и для неё – никто. И ЦК предпочтёт по важным организационным – и кадровым! – вопросам через вашу голову общаться с парткомом ИАЭ. Который недаром был поднят из политотделов и которому недаром были приданы права райкома партии. Или партия для вас пустое место, товарищ Александров?
Нет, так грубо и зримо вопрос не ставился. Всё было гораздо вежливее, но – грубо и зримо такой вопрос подразумевался.
Вот тогда Анатолий Петрович и подал заявление. Которое в 1962 году было удовлетворено, а всего через четыре года после этого Александрова ввели в состав ЦК. А старый бродяга Ефим Славский, «будённовец», как называл его Игорь, ещё и язвил по этому поводу: «Беспартийный член ЦК». [117] Он-то прекрасно знал истинные настроения своего приятеля. И кое-что – о его прошлом…