А его молодые инженеры начали писать программы.
Ну и реакторы, само собою, – это занятие главное.
Прежде всего, это уран-графитовые и водо-водяные реакторы для атомных электростанций – соответственно РБМК и ВВЭР. Научными руководителями их были в первом случае А.П. Александров, а во втором – И.В. Курчатов и А.П. Александров. Поскольку первым начинал создаваться в ОКБ «Гидропресс» по техническому заданию ЛИПАНа от 1955 года аппарат ВЭС-2, ставший затем ВВЭР, то в его научной разработке ещё успел принять участие Игорь Васильевич.
А вот РБМК, как дитя середины 1960‐х годов, рождался уже под научным руководством Анатолия Александрова. Хотя, строго говоря, был продолжением всех тех первых уран-графитовых реакторов серий «А» (А, АИ, АД, АДЭ), производство которых было освоено ещё в 1940–1950‐х годах. Включая самый знаменитый из них АМ-1, начавший работать на Обнинской АЭС в 1954 году.
Кроме того, под научным руководством академика Миллионщикова в ИАЭ строились высокотемпературные газоохлаждаемые реакторы и реакторы с термоэлектрическим и термоэмиссионным преобразованием тепловой энергии в электрическую. Но на них велись только научные и материаловедческие исследования. Во всяком случае, до запуска в космос первого космического аппарата с двигателем Центра Келдыша о каком-то практическом использовании таких котлов говорить рано. Впрочем, и там речь идёт о газоохлаждаемой реакторной установке на быстрых нейтронах. А реакторы на быстрых нейтронах – это уже детище не Института атомной энергии, а Физико-энергетического института под научным руководством А.И. Лейпунского при теоретическом обосновании Д.И. Блохинцева.
А где реакторы, там и те, кто умеет их творить. То есть кто умеет разложить на элементы и вновь собрать в единое целое картину ожидаемой реакции и её результатов. Поверить эту картину знанием природы атома и ядерных реакций, того, как, что и с чем взаимодействует при разных режимах температур, давления, излучений. Рассчитать свойства и подобрать-предложить материалы, наиболее подходящие для каждого режима и их комбинаций. Продумать меры и способы обеспечения безопасности процессов в реакторе, механизмы защиты, последовательность операций. А затем, соединив всё это воедино, представить себе работающее устройство, в котором будут происходить процессы, и переложить это представление на бумагу в виде описания, схемы и модели.
И далее со всем этим пойти к конструкторам. И пройти весь этот путь ещё и с ними.
А потом вместе идти к строителям и пошагово проходить с ними весь путь создания реактора. И на каждом шагу решать, решать и решать. И сталкиваться при этом с тем, что всякое решение плодит новые проблемы. Ибо конкретика всегда и беднее фантазий, и богаче их. Беднее на возможности, но богаче на непредвиденное. И поэтому всё равно нужно сформулировать абрисы регламента, который должен будет соблюдать персонал при обслуживании реактора.
И когда всё будет готово, смотреть на готовое изделие и в очередной раз бояться исполнения шутливого, но, чёрт возьми, такого верного закона Мёрфи: «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается»…
В исполнении этих задач постепенно и сложилась вокруг Анатолия Александрова как научного руководителя по реакторной тематике целая – пафосно, но верно по сути – плеяда выдающихся физиков. Причем получивших мировое признание.
Это и соратник АП в работе по атомному ледоколу «Ленин» и затем многолетний заместитель его как научного руководителя ИАЭ Николай Хлопкин. И участник разработки первой атомной подлодки Георгий Гладков, ставший затем руководителем работ по созданию энергетических установок для атомарин следующих поколений. И Николай Пономарёв-Степной, делавший термоэлектрический реактор-преобразователь «Ромашка», а также атомный самолёт и космическую ядерную термоэмиссионную установку «Енисей». И Савелий Фейнберг, руководивший проектом станции в Обнинске, для которой сам и делал там все расчёты. И Евгений Кунегин, считавший параметры промышленных реакторов. И Ясен Шевелёв, разработавший уникальный импульсный реактор ИГР. И Сергей Скворцов, научный руководитель строительства первой «серийной» атомной станции в России – Нововоронежской АЭС. И Николай Кухаркин, ставший директором Института ядерных реакторов в Курчатовском институте. И многие другие, образовавшие настоящую научную школа академика Александрова.
Нильс Бор, Л.А. Арцимович, И.Е. Тамм и А.П. Александров в Институте атомной энергии. Май 1961 г. Из семейного архива П.А. Александрова
Да, вот только в новом качестве директора ИАЭ реакторы для него были ещё не всё. Как и термояд, и прочие исследовательские работы.
Более того, не всем был и… сам Институт атомной энергии.
Потому что институт – в отличие от множества других в системе Минсредмаша – был бесспорным научным лидером всей отрасли. И министр Славский не из простой симпатии и приятельства выступал за назначение Александрова его руководителем. Он прекрасно знал – потому что помнил: горизонты мышления АП всегда были шире непосредственных профессиональных задач.
И по этой причине Анатолий Петрович занимался не только реакторами, но и участвовал в решении важных отраслевых задач. В частности, с выбором локации для того или иного объекта ядерной индустрии. Например, для комбината по производству плутония в Красноярске-26, он же в младенчестве Комбинат № 815.
Очаровательное место для производства обогащённого урана и плутония!
В горном массиве на глубине 200 метров.
Даже если супостат умудрится дотянуться до Челябинска-40 и Томска-7, то здесь он может избомбиться хоть до посинения, но не сумеет остановить работу заводов. Да и не дадут врагу резвиться – там всего полторы сотни километров от Канского аэродрома. Шесть минут лёта новейшим МиГ-17 из 712‐го гвардейского истребительного авиаполка.
Конечно, идея была Авраамия Павловича Завенягина, а изыскательская экспедиция была из Ленинградского государственного проектного института. Но и Александров своё слово сказал от имени атомщиков: под землёй так под землёю, важно, что воды рядом много – целый Енисей. Остальное – построится.
И в Томске-7, и в Дубне, и в Протвино Анатолий Петрович побывал, поучаствовал в начальных обсуждениях.
Поэтому «будённовец», как в своё время прозвал Славского Курчатов, вовсю привлекал Александрова к организации ряда «внешних» научных заведений – к примеру, институтов в Иванове или в Ереване. Или даже для создания целого города, каким стал Шевченко на берегу Каспия в Казахстане. Ведь энергоснабжение и опреснение воды для него должна была обеспечивать атомная ТЭЦ. И пусть там будет стоять котёл Лейпунского на быстрых нейтронах БН-350, но станция – пусть их сдуру и отдали из по-военному сосредоточенного Средмаша в ведение по-граждански размагниченного Мниэнерго – это объект, курируемый Курчатовским институтом.
Справедливости ради надо отметить, что первый реактор на быстрых нейтронах с жидкометаллическим теплоносителем и мощностью около 5 МВт был спроектирован и изготовлен под руководством Александрова в бытность его директором ЦНИИ-58. Директорствовал там Анатолий Петрович, правда, недолго, всего около года, опять невольно оказавшись картой в чужой игре.
Дело в том, что ЦНИИ-58 был ранее Центральным НИИ артиллерийского вооружения и возглавлял его знаменитый тот самый Василий Грабин, пушка которого, по словам И.В. Сталина, «спасла Россию». Но ещё во время войны Грабин, пользовавшийся полным уважением и покровительством вождя, жёстко цапался с молодым, но крайне самолюбивыми наркомом вооружений Дмитрием Устиновым. Кстати, сказать, назначенным вместо арестованного Б.Л. Ванникова. Взаимное недовольство Грабина и Устинова постепенно доросло до ненависти. И едва всё в верхах устаканилось после смерти Сталина, а Дмитрий Фёдорович удержался на посту министра, он стал делать всё, чтобы затоптать ненавистного артиллерийского конструктора.
А.И. Лейпунский.
Архив РАН
Способ он нашёл поистине иезуитский: воспользовавшись высказанной Курчатовым идеей начать серийное производство ядерных реакторов на быстрых нейтронах, он предложил лично Ванникову передать очень эффективный ЦНИИАВ в ведение Минсредмаша. Ванников, бывший тогда замминистра МСМ, за это предложение ухватился, и в августе 1954 года постановлением Совета Министров грабинский институт был передан в Средмаш. После чего его директором и назначили академика Александрова. А Грабину предложили должность начальника отделения по артиллерийской и ракетной тематике, которая по указанию нового директора была оставлена в плане работ новоназванного ЦНИИ-58. Хоть и логично сокращена.
Так и получилось, что первый опытовый реактор на быстрых нейтронах для Лейпунского в ФЭИ был создан Александровым в грабинском ЦНИИ-58 в Подлипках. После чего АП вернулся в ИАЭ заместителем Курчатова – Грабину удалось пожаловаться на свою долю председателю Совета Министров СССР маршалу Н.А. Булганину, и тот, похоже, не ведавший о самодеятельности Устинова (Булганина тогда как раз догрызал Хрущёв, готовя свой дворцовый переворот 1957 года), своею властью восстановил статус-кво.
Что же до поездок и командировок, то в них Анатолий Петрович Александров даже в самые преклонные года впечатлял окружающих – и о том остались многочисленные свидетельства – огромной работоспособностью, предельной заинтересованностью в результатах, поразительным умением разобраться в реальном состоянии дел. Обсуждения, в которых он принимал участие, отличались крепкой основательностью и опять же поражавшей окружающих невесть откуда возникающей точностью и глубиной проникновения в суть возникавших проблем.
Впрочем, онтологически, так сказать, вполне понятно, откуда – из той же школы довоенных научных семинаров, одной из высших форм которых были семинары у Иоффе в Ленинградском физтехе.
Немудрено, что очень скоро слава об академике Александрове как «абсолютном учёном», способным разобраться и найти решение во всём, покатилась впереди него.