Кому не надо было объяснять, кто такой «атомный академик», так это морякам. Несмотря на то что поначалу к атомному подводному флоту с подозрением относились (да что там скрывать: даже протестовали против него) главные флотоводцы России адмиралы Н.Г. Кузнецов и С.Г. Горшков.
Их сопротивление было подавлено на уровне государственного руководства, а потом преимущество первой атомарины К-3 над дизельными подлодками стало очевидным. Даже несмотря на то, что лодки первого поколения, проектов 627 и 627А, а также 658, 659 и 675, были достаточно шумными, а их ядерные энергетические установки капризными.
Всё перекрывалось одним важнейшим преимуществом относительно предельно совершенной по тем временам и эстетически красивой дизель-электрической подлодки проекта 641 – автономностью. Атомные лодки первого поколения способны были находиться под водою до 60 суток, благодаря чему могли – таков был расчёт – незамеченными подобраться к берегам США. Субмарины же 641-го проекта были смертниками, относительно которых действовал другой расчёт: что при их массовом применении (а было их построено 75 единиц) противник никогда не будет точно уверен, что сумел отследить – и подавить – их все.
Когда же к торпедным лодкам 627-го проекта с 1960 года стали присоединяться атомные ракетоносцы проекта 658, несущие на борту ядерные баллистические ракеты Р-13, то морское начальство решительно осознало, что атомный флот – это, собственно говоря, уже… не флот. А стратегический сдерживающий фактор глобального значения. И на этой основе амбициозный, умный и решительный адмирал Сергей Горшков начал строить для Военно-морского флота СССР свою амбициозную, умную и решительную стратегию противостояния ВМС США. Да, собственно говоря, и с США как военной силой вообще.
А.П. Александров на атомных объектах США в Лос-Aламосе и в Аламогордо. 1959 г.
Так что уже к июлю 1962 года с подачи флота было подготовлено постановление правительства № 665–273 о создании Государственной испытательной станции корабельных атомных энергетических установок (ГИС). Основной задачей для неё определялось «дальнейшее развитие научно-исследовательских работ в области использования атомной энергии в судостроении».
Нужда в таковой станции образовалась, впрочем, и по той причине, что при всех достоинствах водо-водяных реакторов Доллежаля для флота при эксплуатации из них полезли самые разные неприятности. То протечки в первом контуре с радиоактивным загрязнением, то газовая неплотность в контуре, то авария с ТВЭЛами. Венчала этот список радиационная авария на лодке К-19 проекта 658 3–4 июля 1961 года, когда погибло 8 членов экипажа.
Она была довольно тяжело воспринята в руководстве, хотя, как позднее было установлено, к аварии привели неправильные действия самих моряков. Те обрыв трубки манометра приняли за падение давления в первом контуре; решили, что он не работает вообще, несмотря на нормальную нагрузку циркуляционного насоса; героическими усилиями вскрыли реактор, приварили самодельный трубопровод к воздушнику; залили реактор холодной водой. В результате последнего действия произошло разрушение активной зоны и возникло радиационное загрязнение всего корабля.
Кстати, вскоре после прихода лодки на базу, когда её оттащили подальше, в небольшую бухту, и начали разбираться в причинах аварии, сюда для участия в этой нужной работе прибыл Анатолий Александров. Как потом вспоминал один из участников расследования, флагманский инженер-механик флотилии подводных лодок – заместитель командующего флотилией по электромеханической части и будущий начальник ЦНИИ военного кораблестроения вице-адмирал Михаил Будаев, «мы, эксплуатационники, вздохнули с облегчением, когда прилетел АП и со свойственным ему спокойствием, рассудительностью и доброжелательностью взял в свои руки разработку необходимых мероприятий по обеспечению безопасности и ликвидации последствий аварии. Мне еще раз на собственном опыте пришлось убедиться, что АП не только выдающийся ученый, но и не менее знающий инженер». [128, с. 406]
Так что, конечно же, нужен был некий центр, где, во-первых, будут до надёжнейшего состояния отрабатываться корабельные энергетические установки, а во-вторых, это будет делаться с участием флотских специалистов. Которые заодно и усовершенствуют свою подготовку на новых стендах для испытания судовых ядерных агрегатов.
Впрочем, нужда в таком заведении была ясна ещё до аварии на К-19, и правительственная комиссия, возглавляемая Анатолием Александровым, выбор места для станции сделала уже в начале лета 1961 года. Анатолий Петрович выступал здесь не только как «отец атомного флота», но и как руководитель ИАЭ, чьим филиалом должна была стать ГИС.
Он предложил очень живописное место на берегу Финского залива у Копорской губы. После положительного решения правительства Александров очень часто приезжал посмотреть, как идёт строительство филиала. При этом уже как-то естественным образом он принял участие в решении о создании здесь же Ленинградской АЭС, а с нею – и города Сосновый Бор. И город этот во многом принял облик, на котором настаивал Анатолий Петрович: зелёный, чистый, красивый и – удобный для учёных, энергетиков, моряков и, естественно, всех его жителей.
Этот город он полюбил, языком старинной литературы говоря, всем сердцем. Не раз высказывался о том, что хотел бы переехать сюда после ухода на пенсию. А когда ему, как дважды Герою, должны были поставить бюст на родине, то попросил, чтобы его поставили не в Тараще, которую и не помнил, а именно в Сосновом Бору.
Но вот реакция на эту, в общем, ничтожную для тогдашнего руководства страны просьбу очень зримо показывает, как глубоко зашла деградация в самое существо партийной системы 70-х годов.
Рассказывает очевидец:
«В машине он пожаловался мне, что высшее московское начальство вынуждает его определиться с сооружением бюста, как это положено дважды Герою, на месте его рождения. В селе Тараща на Украине, где родился АП, он прожил «без году неделю», и там он не хотел бы сооружать свой бюст. В Москве или Ленинграде тоже желания большого нет. «Вот было бы, Евгений Петрович, хорошо, если уж заставляют, поставить этот бюст в г. Сосновый Бор, где много связано с моей деятельностью», – говорит мне АП и просит что-нибудь предпринять.
На следующий день еду в Ленинградский обком КПСС к секретарю по оборонной промышленности, говорю о просьбе АП, прошу поддержать. Он ведет меня к Г.В. Романову – секретарю обкома, кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС. Тот объясняет мне, что обком не будет возражать против установки бюста АП в Сосновом Бору, если будет принято такое решение в Москве, но никаких ходатайств подписывать по этому вопросу не будет, обращайтесь к Н.В. Подгорному.
Мы с В.А. Легасовым подготовили все необходимые бумаги и направили их Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорному. Ни привета. ни ответа. Подключили к этому делу сына Подгорного – толку никакого.
Конечно, Анатолию Петровичу обо всем этом докладывалось, и он был в курсе всех наших действий, но врожденная скромность не позволяла ему самому вмешиваться в этот процесс, а время шло. Подгорный, как нам стало позже известно, настаивал, исходя из своих националистических соображений, о сооружении бюста АП только на Украине. Пролетело два года, в 1977 г. Н.В. Подгорный был освобожден от должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР, и в этот же день было подписано решение о сооружении бюста Анатолия Петровича в г. Сосновый Бор. Это решение было направлено в ИАЭ им. И.В. Курчатова. Я доложил секретарю обкома, он спросил: «Как это Вам удалось сделать?» Ответ был простой: «Тяжело, пришлось снять Подгорного с занимаемой должности»». [128, с. 211]
И стоит этот бюст сегодня перед Приморским парком. А преобразованный в 1966 году в Научно-исследовательский технологический институт ГИС служит единственной в России экспериментальной базой по комплексной отработке перспективных ядерных энергетических установок.
Любил Анатолий Петрович и ещё один город – Шевченко.
Выстроен тот был буквально в пустыне, на берегу Каспийского моря, на полуострове Мангышлак, практически с чистого листа. И сделано это было по решению Славского-Минатома и с участием Александрова-ИАЭ.
Славский, которому, в общем, нужен был здесь лишь Прикаспийский горно-металлургический комбинат с добычей, переработкой и обогащением урановой руды, на деле предпринял огромные личные усилия, чтобы в безжизненной пустыне появился настоящий город будущего. В том числе выбивая деньги из правительства, Госплана и собственных средмашевских финансистов. И передавая их первому шевченковскому градоначальнику в ранге первого секретаря горкома Виктору Захарову, которому город, как убеждены его жители, и обязан своим обликом и устройством. Как, впрочем, и Ленинградскому проектному институту, который сотворил генплан строительства.
А.П. Александров и Е.П. Славский.
Из семейного архива П.А. Александрова
А облик того стоил. В пустыне, на берегу жгуче-синего моря, из непременных и неизбежных поначалу двухэтажных бараков выросло чудо со спускающимися к морю зелёными бульварами, с просторной и разумной планировкой, с домами, что кажутся одетыми в лёгкие ткани. С собственным ботаническим садом там, где сам по себе не растёт даже саксаул.
Город, как из «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова. Город молодых. Город устремлённых в будущее.
Так, по крайней мере, представлялось двум людям, в затылках которых ещё сидела кровавая слякоть Гражданской войны. А никуда из памяти это и не уходило – с возрастом лишь тело человеческое стареет, но не память, которая выключается разве что деменцией. Жизнь – не киноплёнка, которая наматывается на бобину в заданном порядке кадров, где первые уже мутны и потрескались. Нет, память назад не отматывается, память человека – это книжная полка, где равно соседствуют разные эпизоды. И можно произвольно вытащить любой. И вновь перечитать-пересмотреть его. И он будет столь же шершав и веществен, как страница пусть уже и читанной книги.