Из открытых источников
Ведь понятно же, что в Минэнерго совсем другое качество управления, совсем иной уровень культуры безопасности, иное отношение к дисциплине. Одно дело – военная дисциплина в Средмаше, вложенная на уровень спинных рефлексов людьми класса товарища Берии. И другое – гражданская вольница обычных энергетиков.
Снижение требований к квалификации кадров с переходом сектора атомной энергетики под Минэнерго стало отмечаться не только специалистами, но и всеми участниками событий буквально с первых дней этой реорганизации. Ну, ещё бы! Когда самые «вкусные» и денежные должности атомщиков немедленно начали замещаться выходцами из начальственного пула системы Минэнерго…
И плюс к этому в Министерстве энергетики главная цель – экономическая эффективность, а отнюдь не безопасность. Тот же Пётр Непорожний решительно отвергал необходимость закрывать реактор РБМК бетонной крышкой сверху – контейнментом, за что выступал Анатолий Александров. Это, мол, сразу на четверть увеличит затраты, а значит, снизит эффективность. Но тем самым руководитель Минэнерго ещё раз невольно доказывал то, что и так было ясно: у его ведомства совсем иное, нежели у атомщиков, представление о том, какие показатели считать важнейшими, а какие – второстепенными.
Наконец, такое решение разорвёт связь проектировщиков и изготовителей реакторов с эксплуатирующими структурами. А это означит что? Да то в первую очередь, что персонал АЭС не будет знать особенности управляемых им реакторов. В том числе принципиально важные и принципиально опасные. То есть атомная энергетика окажется оторванной от собственной производственной и кадровой базы, от тяжёлым трудом накопленного опыта!
Результат был немножко предсказуем. Проектирование АЭС стали вести организации, с атомными технологиями знакомые по журналу «Техника – молодёжи». Станции с реакторами РБМК, например, проектировал «Гидропроект», а с ВВЭР – «Атомэнергопроект».
Курчатовский институт вёл научное сопровождение проектов в этих сторонних организациях стороннего министерства, так что можно себе представить это нескончаемое колесо согласований и увязок. Да ещё добавить сюда «Атомэнергонадзор», который осуществлял государственный надзор за проектными работами…
И всё равно всегда что-то оставалось недорешённым или вовсе недоделанным; технологические условия – нарушенными; запланированные испытания – проведёнными неполно и вкривь и вкось. А если ещё и помножить это на эпидемию пофигизма, начавшую массово распространяться по обществу в эти высшие годы советской власти за два шага до её заката, то остаётся только задним числом пальцы скрещивать, что случился только Чернобыль…
Достаточно характерен, например, такой эпизод, о котором рассказывал сам А.П. Александров: «На одной из АЭС с реактором ВВЭР-440 обнаружилась маленькая течь в месте приварки главной трубы охлаждения к реактору. Это труба диаметром около полуметра и толщиной стенок около 10 см, ее разрыв мог привести к тяжелой аварии. Реактор остановили, трубу отрезали и стали разбираться. Некачественным оказался сварной шов… На деле оказалось, что после приварки корня шва на остальную толщину трубы в шов была намотана арматурная проволока и сверху слегка заварено, так что снаружи получался вполне хороший вид. Такое исполнение должно было неминуемо привести к тяжелой аварии. На приемных документах по рентгеновскому контролю, который определенно должен был выявить брак, стояла неразборчивая подпись. Контроля, видимо, вообще не делали. Тогда остановили все станции с этими реакторами и на некоторых нашли такой же брак». [1, с. 183]
Но так или иначе, решение в Инстанции было принято. Единственное, что удалось сохранить в качестве связи с создателями ядерной энергетики, – образованное в Минэнерго СССР Главное управление по эксплуатации атомных электростанций – Главатомэнерго. Во главе его поставили первого главного инженера и участника строительства первой АЭС в Обнинске А.Н. Григорьянца.
Самое трагикомичное – и в целом типичное для поздних лет советской власти – то, что для преодоления искусственно выращенной «двухголовости» в атомной энергетике пришлось отрастить третью «голову». Ею стал тот самый Госатомэнергонадзор СССР – орган в статусе государственного комитета, который должен был контролировать надёжность и безопасность работы АЭС.
Одно только радовало специалистов – что возглавили ведомство два серьёзных профессионала: начальник 16‐го Главного управления Минсредмаша Е.В. Кулов и один из виднейших реакторщиков Института атомной энергии В.А. Сидоренко в качестве его первого заместителя.
Тем не менее и в 1982 году А.П. Александрову как председателю Межведомственного технического совета по атомным электростанциям приходилось констатировать в докладной записке председателю Совета Министров СССР Н.А. Тихонову чувствительно неприятные вещи:
«На Чернобыльской АЭС 9 сентября 1982 г. на реакторе первого блока мощностью 1 млн кВт произошёл разрыв одного технологического канала с разрушением тепловыделяющей сборки и выбросом ее во внутреннюю полость реактора. Непосредственной причиной разрушения явился недопустимый перегрев технологического канала из-за значительного сокращения или прекращения циркуляции теплоносителя через него.
Процесс развития аварийной ситуации и ее последствия были усугублены рядом отступлений от установленного регламента при выводе реактора на мощность. <…>
На Армянской АЭС 15 октября 1982 г. на блоке № 1 мощностью 407 МВт возник пожар вследствие не отключенного защитой короткого замыкания в клеммной коробке электродвигателя 6 кВ насоса технической воды, приведшего к нерасчетному режиму работы кабеля с его перегревом и возгоранием изоляции. Непроектная степень огнестойкости люков кабельных шахт, недостатки в уплотнениях кабельных проходок и задержка в начале ликвидации пожара способствовали его распространению с выгоранием проложенных одним потоком силовых и контрольных кабелей. <…>
МВТС обратил внимание на то, что возникновение и развитие аварии с повреждением основных генераторов и резервного трансформатора в определенной мере явилось следствием как эксплуатационных упущений на Армянской АЭС, так и ряда некорректных проектных решений.
Рассмотрение причин и последствий аварийных ситуаций, имевших место на атомных электростанциях Минэнерго СССР в 1982 г. [Ровенская, Чернобыльская и Армянская АЭС], показало, что недостаточный технический уровень эксплуатационного персонала во многом объясняется неэффективностью действующей системы подготовки персонала, в том числе из-за слабости материально-технической базы подготовки, развитие которой, предусмотренное Постановлением Совета Министров СССР от 26 июня 1980 г. № 540–176 (п. 30), задерживается.
Кроме того, при подготовке персонала и проектировании АЭС, ее систем и оборудования недостаточно обобщается и используется накапливающийся опыт эксплуатации АЭС». [393, с. 201–203]
По-настоящему зловещее следствие принятого в 1966 году решения было ещё впереди – в Чернобыле, а пока в стране разворачивалось широкое строительство атомной энергетики.
Первой реперной точкой стал 1971 год, когда Совмин объявил – естественно, с формальной подачи очередного XXIV съезда КПСС – новые амбициозные цели на этом направлении. Партия в лице Генерального секретаря ЦК Л.И. Брежнева настаивала и на «расширении строительства атомных электростанций», и на повышении единичной мощности «блоков реактор – турбина для атомных электростанций».
«Особое внимание должно быть обращено на создание атомных станций с реакторами на быстрых нейтронах, осуществляющими воспроизводство атомного топлива», – подчеркнул руководитель партии.
Что ж, партия сказала: «Надо», – и приняла «Директивы XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы». В области, касающейся атомной энергетики, они были подготовлены в Министерстве среднего машиностроения при участии Научно-технического совета и академика Александрова персонально.
Были поставлены задачи дать на АЭС не менее 12 % из 65–67 миллионов киловатт прироста мощностей всех электростанций. В десятилетней перспективе – с длительным циклом строительства атомных станций рассчитывать на пятилетку смысла не было – планировали ввести в действие АЭС общей мощностью 30 миллионов киловатт. При этом предусматривалось «значительное развитие атомной энергетики путём строительства крупных электростанций с установкой реакторов единичной мощностью 1 млн киловатт и выше. Обеспечить производство… реакторных установок мощностью 1 млн киловатт и выше для атомных электростанций».
Упоминались и конкретные станции, где требовалось «развернуть строительство» или «ввести в действие мощности»: Смоленская, Кольская, Ленинградская, Чернобыльская.
В целом выглядело амбициозно и многообещающе, тем паче что в 1971 году никто ещё не ждал нового экономического кризиса в СССР. И тем более того, что, начавшись почти незаметно, исподтишка, с безболезненных поначалу дефицитов в 1972 году, он окажется неостановимым. И в конечном итоге фатальным для советской власти и социалистической системы хозяйствования.
Но и в 1980 году, когда кризис уже уверенно рассовывал по углам свои пожитки, была обозначена вторая реперная точка: в 1981–1990 годах в Союзе должно было быть введено 66,9 млн новых атомных киловатт. А к 1993 году планировалось довести мощность АЭС до 100 млн кВт.
В целом всё делалось правильно. Во-первых, вкладывать деньги в атомную генерацию было всё же куда полезнее, нежели в космический челнок «Буран».
Конечно, неприятно, когда американцы на своём «Спейс шаттле» то ли из хулиганских побуждений, то ли ради проверки реальной боеготовности советской системы ПВО подныривают из космоса на высоту 80 км прямо над Москвой. Понятно, что после такого забегали члены Политбюро, а у них забегали военные, а у военных забегали конструкторы. И по всей территории Союза развернулись грандиозные работы над срочным созданием своего многоразового корабля. Чтобы супостат не думал нагло изгаляться над советской обороной и особенно над политическим руководством.