Предупредил, чтобы никого не впускала, да и сама держалась от него подальше, если не хочет заразиться. А дела лучше решать по телефону.
На вопрос о Легасове Нина Васильевна пожала плечами: передавал, что поехал на партхозактив в министерство. Сказал, что сегодня уж не будет.
Не успел глотнуть горячего – очень горячего, как попросил, – чаю с вареньем, как грянул звонок по вертушке. Ахромеев, из Министерства обороны.
Маршал рассказал, что по данным, поступающим в Генштаб, взрыв на четвёртом блоке АЭС произошёл в самой реакторной установке. С выбросом радиоактивных продуктов. Но согласно докладу командующего войсками Киевского военного округа генерал-полковника Осипова, огонь силами местных и киевских пожарных удалось потушить. От военных уже посланы группы для оценки масштабов аварии и уровня радиоактивного загрязнения, радиационная разведка района аварии уже проводится. Результаты пока не поступали. Горбачёву он, Ахромеев, об этом уже доложил, получил «добро» на привлечение учёных-атомщиков к расследованию и обеспечению восстановительных работ.
Что по этому поводу думает Анатолий Петрович?
Александров потёр лысину. Новость ошеломила. И надеяться на лучшее уже не получится. Ахромеев не из тех, кто будет слухами руководствоваться.
Взрыв реактора! Это то, что он, его научный создатель, вольно и невольно исключал в своих прежних предположениях. Худшее, что может случиться. Гарантированный выброс продуктов деления, радиоактивное облако на местности, как минимум.
Но что именно разрушено? Вскрыта ли активная зона? Есть ли выброс теплоносителя? Наконец, заглушен ли реактор или в активной зоне продолжается реакция?
Ахромеев пока таких подробностей не знал. А без точных данных ничего определённого и директор ИАЭ сказать не может. Потому что практически весь план работ по ликвидации аварии и её последствий зависит от того, что именно повреждено или разрушено. Сейчас же академик Александров твёрдо обещать может одно: немедленно мобилизовать всех ведущих специалистов института, чтобы были наготове. И они немедленно после соответствующих распоряжений из министерства будут готовы отправиться в зону аварии.
Ахромеев обещал держать в курсе и звонить сразу же по поступлении новой информации.
Кстати, кого можно направить на ЧАЭС?
Первого своего зама, Легасова? Но тот не реакторщик, химик. В последнее время водородную тему курировал по энергетике. А на ЧАЭС реактор взорвался, сказал Ахромеев. Значит, туда кого-нибудь толкового из специалистов по реакторам послать надобно.
Может быть, Велихова как зама по научной работе? И Рязанцева ему в первые помощники? Или Румянцева? Помнится, очень хорошую кандидатскую диссертацию защитил по расчётам стационарных нейтронно-физических и теплогидравлических характеристик реакторов как раз типа РБМК. С Фейнбергом опять же работал, и Савелий о нём хорошо отзывался.
Виктор Сидоренко был бы очень полезен, но его перевели в Госатомнадзор. Так что он, скорее всего, так и так в Чернобыле будет. Только в другой роли.
Пожалуй, Крамеров, начальник лаборатории РБМК, был бы там на своём месте. А уж Спартак Беляев и вовсе…
Да, в общем, есть кого направить. Любого, кто понадобится, вызовем, подключим. У нас не Минэнерго – в институте дисциплина средмашевская.
Следом позвонил Валентин Федуленко из 33‐го отдела. Взволнованно доложил, что только что разговаривал с Крамеровым и тот информировал его как начальника лаборатории теплотехнических расчётов канальных реакторов, что на ЧАЭС крупная авария на четвёртом блоке. Нет, не на оборудовании, не на сепараторе, а именно в самом реакторе.
Так… Раз уж Легасов заседает на Ордынке, нужен кто-то от института в Китайском проезде. А в главке теперь точно соберутся все причастные и заинтересованные. Вот пусть Валентин и посидит там у Веретенникова в качестве представителя института. Не помешает там профессиональный контроль – уж больно причудливый там народ, в Минэнерго.
Как они тогда, после перехода к ним средмашевцев, принялись их буквально третировать! Ужимать оклады и должности, блокировать карьеры, урезать обеспечение. И, понятное дело, своими людьми замещать. А те в делах особо не разбирались, зато командовать престижным и денежным ядерным сектором рвались уверенно.
Вот, похоже, и докомандовались…
Анатолий Петрович распорядился созвать специалистов института для срочного совещания. Нужно сформировать штаб для обработки информации и выбора рекомендаций.
Пока всё начинало двигаться, пока собирались люди, Александров сидел, слепо глядя в окно. На душе было одновременно и пусто, и тяжело. И, что называется, гадостно. Словно на ржавой цепи повис внутри груз, ледяной и тяжёлый.
Из неизбежного в начале тумана неизвестности проступало страшное. Взрыв реактора – это не шутки.
Но что конкретно случилось в Чернобыле? Барабан-сепаратор? С него началось, предположим. После чего вода перестала поступать в активную зону. И реактор пошёл разгоняться? А стержни СУЗ на что? Опустить их – и глушить реактор!
Что-то на водяном контуре? Да то же самое – стержни вниз на максимум! Непонятно…
Правда, у этих энергетических реакторов есть особенность, которая отличает их от промышленного прототипа – АДЭ. Там стержни аварийной защиты полностью вводятся в активную зону за 5–6 секунд. Реактор же эффективно глушится еще раньше, когда те ещё наполовину оказываются в активной зоне, то есть к третьей секунде. В технических условиях на РБМК-1000 записали то же, но по факту осуществить ускоренный ввод стержней за 2–3 секунды оказалось невозможно. Контур-то охлаждения замкнут! И если на промышленном реакторе стержни просто падают практически в пустой канал под собственным весом, то в РБМК каналы СУЗ при поднятых стержнях заполняются водой полностью. И значит, надо преодолеть сопротивление воды – раз. Стержни вводить принудительно – два. А это – время. Установили, что для ввода стержней требуется не меньше 18 секунд.
Вода сама по себе – хороший поглотитель нейтронов. Однако пока вытеснители выводят воду, в работающем, горячем реакторе она превращена в пар. А это на единицу объёма поглотитель нейтронов куда худший. Значит, на какое-то время реактивность повышается. А чем больше реактивность, тем больше кипит воды, тем больше пара. Значит, что? Значит, мощность реактора опять растёт, опять больше пара и так далее. И теоретически реактор может нагреться до опасных пределов.
Теоретически – так. Однако проверено много раз, и в Регламенте записано: при снижении запаса реактивности до 15 стержней реактор должен быть заглушён. А с пятнадцатью стержнями никакого сверхнормативного разгона не произойдёт.
А главное – на то и люди, чтобы компенсировать воздействие положительного парового коэффициента на реактивность! На Игналинской станции тоже был отмечен разгон сверх расчётного, когда поглощающие стержни двигали. И ничего, заметили это неприятное свойство, но под контролем всё держали. Правильно работали.
Есть ли на РБМК другие потенциально опасные конструктивные особенности? Да, несомненно. Только недостатки эти – продолжение достоинств. Главное из которых – экономичность при большой мощности. Больше трёх тысяч мегаватт теплового выхода – не шутка. Сама аббревиатура РБМК расшифровывается как «Реактор большой мощности».
Безопасных реакторов не существует. Цепная реакция сама по себе – явление предельно опасное. Но для того и люди, для того обученные специалисты, операторы, чтобы управлять ею! Не управляя, и с лошадью не справишься – что уж говорить о ядерных реакциях…
Глава 4…и вообще катастрофа
К середине дня отзвонились все, кто мог. Из главка, из министерства. Сообщали к слову, что наверху нервничают, дёргают всю, считай, отрасль, требуют ответа, что произошло, и плана действий. А вот директору главного научного куратора атомной отрасли почему-то из Инстанции не звонят. Точнее, получается, звонят, но – через вторые руки.
Всё же напрасно он приветствовал те первые шаги нового генсека. Убеждал себя, что всё правильно: перестройка давно назрела – и в партии, и в стране. А уж в органах – и подавно.
Взять хоть историю с Сахаровым. Сначала вознесли молодого кандидата наук на предельную высоту за небольшие в общем-то заслуги. «Слойка» его впоследствии так и не пошла – РДС-6 испытали и поняли, что не годится. Но Сахаров уже вышел, фигурально говоря, на плакаты. Как же: молодой, русский, всего-то кандидат наук, а такой прорыв осуществил! А Берии, который всему знал цену, потому что везде имел глаза и уши, уже не было.
Зато Юре Романову не повезло. Тоже ученик Тамма, но в начале работы по водородной бомбе даже диссертацию ещё не защитил. Да и фамилия подкачала. Так и остался в «неизвестных ядерщиках», хотя и Сахарова поталантливее, и в создании «Царь-бомбы», что в 62‐м году испытали, одну из первых партий играл.
Александрову всегда было противно, когда партийный взгляд обращался на «неправильные» фамилии и детали личной жизни, отношения к делу не имевшие. А что в итоге? Хотели объять необъятное, а в итоге упустили, как к Сахарову просочилась Боннэр и захватила над ним полный контроль. Подзатыльники академику раздаёт теперь, голодать заставляет, чтобы даже не его, а её детей выпустили в Америку. И кто знает, что они вывезли из того, что было известно Сахарову из ядерных секретов страны? Да одного описания Арзамаза-16 достаточно, чтобы в ЦРУ друг друга до конца жизни премиями осыпали…
Телефонограммы правительственной и специальной связи. 5–6 мая, 7 мая, 10 мая 1986 г. Из открытых источников
А потом не нашли ничего лучшего, как метаться по принципу «хватай вагон, вокзал отходит!»… Лишить Сахарова наград! Выслать Сахарова! Исключить Сахарова из академиков!
И как ему, президенту академии, пришлось тогда отбиваться и изворачиваться, чтобы не допустить этой несусветной глупости! Как тогда на собеседовании в Политбюро говорил, глядя в рыбьи глаза Суслова и тяжёлые – самого Брежнева: «Видите ли, по уставу Академии все персональные вопросы решаются тайным голосованием на общем собрании, и я не уверен, что две трети академиков проголосуют за исключение Сахарова. Может получиться громкий политический скандал»…