Они нашли охотничий пустой домик и остановились в нем. Младший учил Лорелею добывать пушных зверей, объяснял их привычки и рассказывал о горах все, что знал сам. Лорелею покоряла его спокойная уверенность на охоте, то, как легко он ориентировался в заснеженном лесу и управлялся с собаками.
С непривычки она никак не могла приладиться к охотничьему быту. Было тяжело вставать по утрам и идти на речку с топором, пробивать окошко проруби и набирать в котелок ледяной воды, чтобы приготовить кашу. И Младший легко взял все обязанности на себя.
Первое время они только охотились и почти не разговаривали. Но на четвертый день началась пурга, и пришлось на два дня засесть в избушке: стужа, яростный ветер и снеговые вихри не давали пойти в лес.
Лорелея все время лежала на нарах, глядя на огонь в очаге, и куталась в шкуры. От нечего делать они разговорились. Беседа вертелась вокруг миледи и остальных братьев, особенно много Лорелея спрашивала о Гордом, но Младший не мог ничего толком рассказать, так как сам почти не знал брата. Кроме того, Гордый ему не нравился, о чем он честно и сказал Лорелее.
– Слишком любит себя и слишком плохого мнения о женщинах, – пояснил Младший. – Он их презирает.
– Дикий тоже, – заметила Лорелея.
– Гордый презирает их по-другому, – возразил Младший. – Дикому нравятся все женщины сразу и никакая в отдельности. А Гордый просто думает, что любая женщина готова ему на шею броситься, а потому не стоит его внимания.
– А ты не такой? – поддела Лорелея.
– Ну, я не очень много общался с женщинами, – смутился Младший. – Я, наверное, тут неподходящий пример. Мне нравится только одна девушка, но я никогда не стал бы ни презирать ее, ни брать силой. Мне даже трудно сказать ей, что она мне дорога.
– А где она? – заинтересовалась Лорелея. – Живет в Твердыне или это какая-то из дочерей ваших горных лордов?
– Нет, – погрустнел Младший. – Она всего лишь дочь кузнеца, но нету красивей ее никого. И осталась в Тамвроте. Я даже не знаю, жива ли еще.
Младший опустил голову. Лорелея молчала. Ответить было нечего. Она знала, что происходит при разграблении города, и не решилась на утешения. Лорелея не любила врать понапрасну или вселять ложную надежду.
– А мне милее всех Гордый Ворон, – вместо этого сказала она вдруг. – Когда я его увидела, у меня словно сердце остановилось. Когда он смотрит на меня, то как будто боевое копье в грудь вонзается. Даже дышать тяжело. И все тоска какая-то на душе.
– А он-то что? – спросил Младший.
– Честно сказал, что женщину во мне не видит, – пожала плечами Лорелея, глядя в низкий деревянный потолок, куда в дыру утягивался дым от очага. – И, по правде сказать, он прав. Меня не учили любить мужчин, меня учили убивать. Я не женщина, а оружие. Могу убивать голыми руками или всем, что подвернется, но привлекать мужчину я не умею. Иногда я смотрю на других женщин и вижу, как они меняются рядом с мужчиной. Даже голос, взгляд и все жесты другими становятся. Такими плавными, заманчивыми. Особенно в глазах появляется такая сладость, что мужчины теряют голову. Я всего этого не умею.
– Может, стоит попробовать? – неуверенно предложил Младший. – Надеть женское платье и тоже вести себя так, как другие? Проявить нежность, женственность.
– Нет, – ответила после недолгого молчания Лорелея, отвернувшись к стене. – Я буду выглядеть глупо, если начну делать то, к чему не приспособлена. Мое дело убивать, а не соблазнять мужчин. Поздно менять свою натуру. Людей только насмешу, а ничего хорошего не выйдет.
Наутро пурга улеглась, лишь серые тучи висели над горами, иногда роняя редкие пушистые снежинки. Младший и Лорелея вышли до рассвета, и соскучившиеся взаперти собаки резво забегали между деревьев, вынюхивая и высматривая белок, куниц и других пушных зверей.
Лорелея уже научилась тихо подкрадываться на лыжах к ели или пихте, на которой сердито цокала белка, ругаясь на лайку, выделывающую под деревом кульбиты и заходящуюся в лае, и снимать зверька с ветки одной стрелой. Вж-ж-жи-их! И белка слетает с ветки в снег. И тут надо быстрее бежать, чтобы отогнать собаку.
Но поохотиться как следует им не удалось. Совсем скоро где-то далеко зазвучали звуки рогов, а потом донеслись человеческие голоса. Младший Ворон вынырнул из-за заснеженных деревьев и подошел, мягко переступая лыжами, к застывшей на месте Лорелее.
– Это охота, – уверенно сказал он. – Гонят оленя или лося. Пойдем. Надо уйти, чтобы не попасть поперек дороги.
Он взял Лорелею за локоть и потащил в сторону, свистнув собакам. Они спустились ниже с горы, там, где деревья расступались в стороны, открывая голую полянку, и остановились.
Звуки охоты приближались, лай собак разрывал морозный воздух, и вдруг Лорелея широко распахнула глаза: на поляну из леса выломился огромный лось, низко пригибавший к снегу рогатую голову. В прыжке он преодолел едва ли не половину поляны, как вдруг в воздухе просвистело тяжелое копье и вонзилось ему в бок. Лось всхрапнул и завалился в снег, пятная его яркой кровью, забился в предсмертных судорогах и хрипло застонал.
Лорелея перевела взгляд туда, откуда на огромном сером жеребце вылетел из леса Дикий Ворон. Глаза ее округлились от изумления и страха: на голове Дикого красовались высокие и развесистые оленьи рога. Лицо его раскраснелось, глаза блестели злым азартом. Тут же за ним вылетели из леса борзые и гончие, оглушительно лая и визжа, а потом показались и другие всадники.
Дикий обернулся, и Лорелея на секунду прикрыла глаза. Когда она их открыла, уже никаких рогов на его голове не было. Младший, выступив чуть вперед, помахал брату рукой.
Дикий посмотрел на них и тут только узнал Лорелею. Она была одета в меховую куртку, две пары плотных штанов и в меховую бесформенную шапку, какие носили горцы. Вязаный шарф обматывал шею три раза, руки скрывали меховые рукавицы. Лицо Дикого украсила неосознанная ухмылка, которая шла к его бороде и глазам, ярко сверкающим из-под низких черных бровей.
В серых наглых глазах появились золотистые теплые искорки. Глаза эти смотрели на Лорелею, восхищаясь ею, звали и тревожили. Она почувствовала странное смущение. Ни один мужчина за всю ее жизнь так на нее не смотрел. Дун Диар всегда глядел весело, добродушно, но спокойно. Спать с ней было для него всего лишь дополнительным удобством. Остальные мужчины в окружении Бреса, как и сам Брес, видели в ней только опасное оружие. Те, кто иногда намекал ей на шалости, всегда приглядывались к ней с опаской. В их глазах был интерес, как при покорении необъезженной лошади, или охотничий азарт, но никогда не было этой манящей ласки, этого древнего зова, который будил в Лорелее смутные, тревожные и острые чувства.
– Кого я вижу среди диких заснеженных лесов, – ухмыльнулся Дикий, напрочь забыв о лосе, от которого отгоняли собак остальные охотники.
Он подвел коня так близко к брату и Лорелее, как только мог: влажное дыхание жеребца оседало на их куртках.
– Мы охотились на белок.
Младший показал связку тушек.
– Понятно. – Дикий смотрел не на брата, а на Лорелею, и золотые искорки в его взгляде становились все ярче и игривей. – И как тебе нравится охотиться на белок с боевым топором?
Лорелея покраснела. Она видела, что Дикий шутит, причем даже не злобно, а в своей хамской манере, но все равно эти слова почему-то уязвили ее.
– А? – удивился Младший, который ничего не понял.
– Ладно. – Дикий тронул коня, высылая его обратно на поляну. – Мы хорошо поохотились и завтра возвращаемся в замок. Оленей, лосей и кабанов в этом году полно, думаю, голод нам не грозит.
Лорелея смотрела, как он подъезжает к начавшим разделывать тушу охотникам и громко распоряжается. Вся картина так и отпечаталась в ее памяти: серое небо над серыми горами, заснеженный лес, темная туша на белом, изукрашенном кровью снегу, лающие собаки, толпящиеся охотники и всадники, пар, поднимающийся от конских морд, и Дикий Ворон, прямо сидящий на своем огромном сером жеребце с густой гривой и пышным хвостом.
– Ты… ты ничего не видела? – почти шепотом спросил у нее Младший.
Лорелея посмотрела на него и молча показала руками «рога» у своей головы. Младший испуганно вздрогнул и кивнул. Лорелея чуть покачала головой, давая понять, что здесь об этом говорить не стоит. Они молча развернулись и пошли по тихому лесу к своей избушке.
– Наверное, нам тоже надо сегодня возвращаться в Твердыню, – вслух подумал Младший, и Лорелея согласно кивнула.
К Дикому подъехал один из его фениев: такой же крепкий, рослый и длинноволосый. Голубые глаза засверкали из-под черных насупленных бровей, когда он мотнул головой вслед уходившей паре:
– Не хочешь приструнить эту подстилку?
– Не сейчас, – покачал головой Дикий, сощурившись. – Помнишь, я купил у Старого Вепря охотничью суку, злющую, как рысь?
– Ну? – поднял бровь фений.
– Помнишь, как она отказывалась признавать меня, бросалась, рычала, и как я ни бил ее, все было без толку? – продолжал Дикий, и на губах его проступала ухмылка. – Я уж готов был проломить ей череп и попрощаться со своими деньгами, но потом решил зайти с другой стороны. Взялся сам кормить ее, уговаривал часами, ухаживал за ней, как за невестой до сговора. И что ты думаешь? Трех месяцев не прошло, как она уже ластилась ко мне и с руки хлеб брала.
Дикий посмотрел на фения в упор и гнусно ухмыльнулся:
– Так-то, Коннла Волк, так-то.
– Всегда я думал, что котелок варит только у Красного, но оказывается, и твоя голова годится не только на то, чтобы шапку носить, – проворчал Волк, ухмыляясь в ответ. – Но ты же никогда не отличался терпением?
– В смутные времена приходится менять свои привычки, – пожал плечами Дикий. – А они наступили непростые, и вряд ли в ближайшее время все вернется на свои места.
Глава 27
Лорне казалось, что она только закрыла глаза, согревшись под тяжелым шерстяным пледом на кровати в общем зале постоялого двора, и вот ее уже трясут за плечо и будят тихим шепотом: