. Представьте: диспетчер отклоняет запрос на набор высоты, полученный от рейса «Дельта-692», до тех пор, пока не освободится авиатрасса, и дает себе команду на будущее: через минуту не забыть дать «Дельте-692» высоту. Одна из возможностей – показывать электронное напоминание на протяжении всей минуты, чтобы диспетчер «репетировал» команду, а когда подойдет момент – отключить подсказку. Другая – показать его только тогда, когда нужно выполнить команду. Еще есть третья возможность – вообще его не отключать. В ситуации, когда электронного напоминания не было, отклик улучшался лишь тогда, когда сигнал был доступен именно в тот миг, когда требовался отклик. Минутное «повторение» не дало ничего, а третий вариант был ничем не лучше второго.
Я и сам стал свидетелем того, как важно получить подсказку не заранее, а именно в то самое время, когда нужно выполнить намеченное действие. Однажды утром я был дома, мне позвонила с работы жена и напомнила, чтобы я оставил деньги для уборщиков, которые придут позже, – они наводили у нас чистоту раз в неделю. Еще она попросила меня не включать охранную сигнализацию: уборщики не знали код. Я отсчитал деньги, положил их на кухонный стол и вернулся к прерванному делу (я как раз писал эту главу), а вскоре ушел в офис. Два часа спустя пришло сообщение от друга: охранное агентство уведомило его о том, что у нас дома сработала сирена. Полиция прибыла быстро, и уборщикам пришлось неловко объяснять, что они намеревались прибрать наш дом, а не обобрать до нитки. Напоминание жены оставить деньги сработало, потому что я смог тут же воплотить его в действие. Но ее напоминание не включать сигнализацию побудило меня «дать зарок» – убедить себя в том, что я не забуду, как убеждала себя Сьюзен Уитборн, что непременно упакует футляр для своих контактных линз. И конечно, зарок не сработал: я даже не вспомнил о нем, когда выходил из дома пару часов спустя, в тот самый миг, когда не должен был ставить дом на охрану.
Поскольку проспективная память так сильно зависит от сигналов, запускающих намеченные действия, наиболее эффективный способ противостоять ее непредвиденным сбоям – это разработка и использование средств памяти внешней. Лучшие подсказки соответствуют двум ключевым критериям: они достаточно информативны и доступны в нужный момент. Самое яркое средство внешней памяти – узелок, обвитый вокруг пальца, – отвечает только последнему критерию. Так-то он полезен – всегда на виду. Но мы рискуем расстроиться, как та помощница, которая все гадала, что же она имела в виду в напоминании «Нат.». Легко забыть, о чем вам говорит узелок на пальце. Даже если расписать подробные заметки для напоминания, все равно придется решать, как сделать их доступными в нужный момент. Стикеры, спрятанные в карманах или в блокноте, могут содержать все детали, – но не решат проблем, если мы их не увидим.
Некоторые школы, сражаясь с рассеянностью учеников, которые вечно забывают про домашнее задание, ввели в учебные программы средства внешней памяти[88]. В Атланте есть одна такая школа, где ученики записывают задания, которые необходимо выполнить, в дневники, и родителей просят подписывать их каждый вечер. Директор выборочно проверяет дневники и угощает мороженым и конфетами тех учеников, чьи родители расписываются ежедневно. Чтобы стимулировать использование подобных дневников, в одних школах без них не дают разрешения на выход из класса, а в других не пускают учеников ни к питьевому фонтанчику, ни в уборную. По неформальным отчетам, забывать про домашние задания стали реже.
Напомним: многие эффективные средства для улучшения повседневной памяти, которые мы принимаем как данность, соответствуют двум главным критериям: информативности и доступности на момент поиска. Свист чайника – прекрасное напоминание о том, что вода закипела и пора заваривать чай. Некоторые электронные утюги поставляются со встроенным сигналом проспективной памяти и тревожно пищат, если их слишком долго держать без движения в горизонтальном положении. Есть и еще более сложные электронные устройства, призванные помочь нам помнить о будущих действиях и планировать их. Исследование рынка, проведенное в начале 1990-х гг., выявило тридцать разных видов вспомогательных средств для внешней памяти, и за последнее десятилетие этот список явно увеличился. Интересно, что полезность таких средств люди оценивали по-разному – в зависимости от возраста и образа жизни. Подросткам и молодым людям больше всего нравился «хайтек» – электронные блокноты для работы или школы[89]. Взрослые с семьями отдавали предпочтение вещам, призванным снизить забывчивость в делах по дому, – «железу с памятью». А пожилых людей, в основном вышедших на пенсию, больше всего интересовали помощники в повседневных мелочах: например, электронные датчики, напоминающие, что в цветочном горшке пересохла земля и пора поливать цветы.
Когда Джозеф Циень и его группа опубликовали свое новаторское исследование, посвященное генетически улучшенной памяти мышей, СМИ пестрели спекуляциями о том, как высокие технологии положат конец забыванию. Но даже Татьяна Кули, чемпионка США по памяти 1999 г., по-прежнему забывает о мелочах и бьется с ошибками по невниманию, и нет никаких гарантий, что будущие лекарства, противостоящие эфемерности, уменьшат и рассеянность. Однако, как выяснила Кули, борьба с рассеянностью не требует генетических вмешательств: ее стикеры – или другие, более сложные средства внешней памяти – это вполне адекватные средства, если их правильно использовать. Рассеянность больше всего беспокоит занятых людей: они все время пытаются выполнить несколько дел сразу и должны непрестанно планировать будущие действия. Психолог Эллен Лангер отметила: обычно мы не кладем на место ключи от машины или очки, потому что направляем умственные усилия на более важные вещи: решение личных проблем или размышления о предстоящей деловой встрече[90]. Да и существуют ли рассеянные мыши? Они что, тоже живут «на автомате» и забывают о мелочах ради заботы о главном? Или за это действительно в ответе некий ген, который помогает нам преодолевать сбои памяти? Но если так – а захотим ли мы его использовать? Это волнующие вопросы, и четких ответов на них нет. Но подозреваю, в обозримом будущем путь в нашей борьбе с рассеянностью проложат вовсе не генные инженеры, а инженеры когнитивные.
3. Грех блокады
– Ну как оно называется? Еще же маме твоей подсказать хотела! Стой! Я знаю! На языке вертится! – сказала она.
– Да подожди. Знаю я!
– Да я знаю, что ты знаешь.
– Это снотворное? Или для желудка?
– Да вертится же!
– Стой. Стой. Я знаю!
В эпиграфе представлен фрагмент романа Дона Делилло «Изнанка мира» (The Underworld) – беседа Ника Шея с женой Мэриан[91]. Он хорошо иллюстрирует силу, с которой в нас пламенеет желание немедленно расправиться с проблемой, рожденное знакомым и горьким опытом, – когда нечто известное напрочь блокируется в памяти. Иногда это немного раздражает – как Ника и Мэриан, – но может и встревожить. Представьте: у вас корпоратив, вы болтаете за стаканчиком с коллегой – зовут его, скажем, Мартин, – и тут подходит девушка: с ней вы работаете давно, только не виделись несколько месяцев. Вам выпала честь ее представить, и вам бы только в радость, но… Вы точно знаете, какую должность она занимает, как долго проработала в компании и даже какую еду любит, но вас пронзает дрожь: вы забыли ее имя! Оно вроде на «К», в нем несколько слогов, оно словно вертится на языке – но, как ни старайся, не вспоминается, и вы вьетесь как уж на сковородке, пытаясь избежать неловкости и повести беседу так, чтобы коллеги сами представились друг другу, а не полагались на вас. «А вы же знакомы, да?» – звучит ваш невинный вопрос, и когда девушка протягивает руку Мартину: «Очень приятно, Катрина!» – у вас с души падает камень, но вы на себя злитесь, и эта злость никуда не уходит.
А как тебя зовут?
Доступ к воспоминаниям можно утратить по-разному. В непринужденной беседе вы осекаетесь, забыв нужное слово посреди фразы. Актеры боятся тех редких, но постыдных мгновений, когда они не могут вспомнить роль. Студенты, сдающие экзамен, до ужаса боятся осознать, что не в силах вспомнить ответ на вопрос, хотя точно учили, и, возможно, он даже придет сам собой, как только тест завершится. Но чаще всего мы забываем имена. В опросах о разных сбоях памяти забытое имя знакомого неизменно находится на вершине списка. Это особенно проявляется у пожилых людей: если взрослые старше пятидесяти лет жалуются на то, что «голова стала не такой», чаще всего они не могут вспомнить имена знакомых[92].
Эти мнения подкреплены объективными данными. Участники одного эксперимента, объединенные в группы по возрасту – двадцать, сорок и семьдесят лет, – в течение месяца вели дневники, куда записывали спонтанные блокировки, при которых казалось, что слово вертится на языке[93]. Иногда они не могли вспомнить названия объектов (водоросль) и абстрактные слова (идиоматический). Однако во всех трех группах блокировались имена собственные, причем имена людей – чаще, чем названия стран или городов. Имена и названия чаще не могли вспомнить в группах, где были участники сорока и семидесяти лет; 70-летние чаще не могли вспомнить имена знакомых.
Почему это так? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим явление, которое психологи называют «парадоксом пекаря Бейкера» [94][95]. Двум группам испытуемых по очереди показывают изображения лиц незнакомых мужчин. В первой группе называют имя человека, а во второй – род занятий. Хитрость в том, что имена и занятия обозначены одними и теми же словами – их звуковые и видимые формы совпадают. Например, «именной» группе говорят, что первого человека зовут Бейкер, а второго – Поттер, а «профессиональной» группе – что первый человек – пекарь, а второй – гончар. Когда позже участникам показывали лицо и просили вспомнить, кто это, в группе, запоминавшей по профессиям, правильный ответ давали чаще, чем в группе, запоминавшей по именам. Этот результат и определяет суть парадокса: почему воспоминание об одном и том же слове может отличаться в зависимости от того, расценивается ли оно как имя или как род занятий?