24 февраля 1896 г. в Парижском медико-психологическом обществе узнали о странном случае нарушения памяти. Рассказы о потерявших память вовсе не были в те времена такой уж редкостью, но 34-летний Луи, о котором говорили в тот день, страдал от иного расстройства. Он помнил события, которых никогда не случалось. За несколько лет до того он переболел малярией и теперь постоянно испытывал чувство, будто ему знакомы ситуации, которые на самом деле были совершенно новыми. На свадьбе брата он был уверен, что уже присутствовал на ней год назад. Когда его с душевным расстройством перевели в новую больницу, Луи полагал, что и там он уже бывал. При первой встрече с доктором Арно, французским психиатром, который и делал доклад об этом случае в медико-психологическом обществе, пациент настаивал: «Вы знаете меня, доктор! Вы приветствовали меня в прошлом году, в это же время, в этой же комнате. Вы задавали мне те же вопросы, а я отвечал вам то же самое»[153].
Луи представлял большой интерес и для психологов, и для психиатров, которые собрались в Париже послушать доклад Арно. Конец XIX столетия был золотым веком в изучении памяти, и французская психология сыграла в этом немалую роль. В наши дни хорошо известны новаторские эксперименты Эббингауза, о которых мир узнал в 1885 г., но еще за четыре года до них французский психолог Теодюль Рибо написал ставшую классической книгу «Болезни памяти». В ней он утверждал, что повреждение мозга или психологические расстройства могут приводить к потере памяти на недавнее или далекое прошлое[154]. Рибо описал и случаи, когда память не пропадала, но оказывалась неверной. Эти искажения, названные «парамнезией», или «ложными воспоминаниями», вызвали оживленные, а иногда и горячие споры. Насколько часты ложные воспоминания у людей в целом? Это признак клинической патологии? Сколько видов существует? Один? Или много? Приверженцы различных взглядов бились над ответами на страницах специального выпуска «Философского обозрения» (Revue Philosophique) за 1893 г.[155]
В 1896 г., когда Арно представил Луи на собрании общества в Париже, он рассмотрел проблему в контексте существующих споров – и отверг привычные термины, не желая характеризовать ими искаженные воспоминания Луи. «Я считаю уместным отказаться от слов “ложная память” и “парамнезия”», – смело заявил он, утверждая – на первый взгляд парадоксально, – что «рассматриваемый феномен, возможно, и вовсе не связан с памятью». Арно предложил новое выражение для описания неуместного чувства «я знаю это, я видел это», которое преследовало таких пациентов, как Луи: иллюзия дежавю. Дежавю, настаивал Арно, – это особый опыт, отличающийся от других видов искажений памяти интенсивностью и убежденностью, будто нынешний опыт идентичен прошлому, и дающий ощущение уверенности в том, что случится дальше.
Арно помог ввести термин «дежавю» в обиход, но не был первым, кто описал этот опыт. Данте Габриэль Россетти уловил это чувство и передал его в своем стихотворении 1854 г. «Нежданный свет» (Sudden light); а еще раньше, в 1849 г., Чарльз Диккенс описал подобный опыт в романе «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим»: «Казалось, он разбухает и растет на моих глазах, – рассказывает Дэвид о встрече с Урией Хипом, – а комната наполняется отзвуками его голоса; и мною овладело странное чувство (быть может, отчасти знакомое каждому), будто все это уже происходило раньше, неведомо когда, и будто я уже знаю, что он сейчас скажет» [156][157].
Но что имел в виду Арно, когда утверждал, что дежавю Луи «возможно, и вовсе не связано с памятью»?[158] Прежде многие толкования дежавю сводились к мистике и предположениям, будто это явление отражает память о прошлой жизни и доказывает реинкарнацию либо же подразумевает телепатическое подслушивание чужих воспоминаний. В других, не столь экзотических объяснениях утверждалось, что люди испытывают дежавю, когда их настоящие впечатления похожи на прошлые, пусть и не идентичны им. Но для Арно эффект дежавю не имел ничего общего ни с паранормальными явлениями, ни с частичными воспоминаниями о схожем пережитом опыте. Он охарактеризовал дежавю как некое неверное суждение, при котором настоящие ощущения и впечатления неверно приписывались прошлому.
Чтобы лучше понять, что имел в виду Арно в 1896 г., перенесемся на столетие вперед и рассмотрим эксперимент, проведенный в 1993 г. канадским когнитивным психологом Брюсом Уиттлси[159]. Добровольцы заучивали список общих слов, а чуть позже следовал тест на проверку памяти: он состоял из слов, написанных заглавными буквами в конце фраз. Одни слова были из списка, другие – новыми; участники должны были определить, встречались ли они им прежде. Порой завершающее слово было очень легко предсказать по контексту: «По бурным волнам металась ЛОДКА». Временами – не так легко: «Она накопила денег и купила ФОНАРЬ».
Если слово, написанное заглавными буквами, не входило в изначальный список, испытуемые должны были ответить: «Такого слова не было». Но иногда они ошибались и отвечали: «Такое слово было». И главное, чаще они ошибались на легко предсказуемых словах, да и к тому же называли такие слова быстрее. Уиттлси предположил, что участники эксперимента, сумев быстро найти ответ, решали, будто встречали эти слова раньше, хотя на самом деле не видели их никогда: стремительный и незатрудненный отклик – следствие предсказуемости слова – был неверно принят за воспоминание.
Итак, испытуемые утверждали, что испытывали некие впечатления – видели слово в ранее представленном списке, – но это не имело ничего общего с памятью. То же самое сто с лишним лет назад утверждал о дежавю Арно. Он считал, что дежавю порождают особенности ситуации, способные вызвать реакцию, отклик, – как в эксперименте Уиттлси, где быструю и легкую обработку предсказуемых слов ошибочно приписывали прошлому опыту.
Дежавю – довольно редкое явление, и до сих пор никто убедительно не объяснил, какие именно особенности наших впечатлений могут привести к ошибочным суждениям, – если верить теории, которую Арно выдвинул перед парижской публикой. Но удивительно другое: мы так часто неверно соотносим воспоминания, что это уже стало обычным делом. Иногда мы вспоминаем события, которых никогда не было, ошибочно принимая быструю обработку поступающей информации или яркие образы, приходящие на ум, за воспоминания о прошлом. Иногда мы правильно помним, что произошло, но относим событие не к тому времени или не к тому месту. Ложная память действует и в другом направлении: мы можем присвоить спонтанно возникший образ или пришедшую мысль своему воображению, хотя на самом деле мы, не осознавая этого, просто вспомнили то, о чем когда-то слышали или читали. О дежавю мы и сегодня знаем немногим больше, чем было известно во времена Арно, но мы многое выяснили о других формах неверного соотнесения воспоминаний с источником. Возможно, это знание, добытое с таким трудом, будет иметь важные последствия для общества, ведь порой ложная память способна изменить жизнь неожиданным и странным образом.
Ошибки очевидцев и память на источник
Каждый, кто помнит теракт в Оклахома-Сити 1995 г., вероятно, помнит и неудавшийся поиск Джона Доу № 2[160]. Джон Доу № 1, позже опознанный как Тимоти Маквей, был задержан вскоре после взрыва, в апреле того же года. ФБР устроило национальную охоту за вторым подозреваемым, который, как полагали следователи, вместе с Маквеем за два дня до взрыва арендовал фургон в автосервисе Эллиота в Джанкшен-Сити, штат Канзас. Образ Джона Доу № 2, набросанный полицейским художником, – молодой, коренастый, лицо квадратное, темные волосы, сине-белая кепка, – постоянно мелькал на телевидении и в газетах по всей стране. Но несмотря на невероятные усилия, благодаря которым Маквей и его друг Терри Николс оказались на скамье подсудимых, и на опросы, согласно которым семь из десяти американцев были уверены, будто еще один соучастник преступления ускользнул из рук правосудия, Джона Доу № 2 так и не нашли. Как же так?
Отследив арендованный фургон Маквея, следователи из ФБР допросили сотрудников в автосервисе Эллиота. Владелец и помощник вспомнили, что только один человек, похожий на Маквея, арендовал фургон 17 апреля 1995 г., за два дня до взрыва; он сделал предварительный заказ под псевдонимом Роберт Клинг. Механик Том Кессинджер, свидетель сделки, вспомнил, что видел двоих мужчин. Один подходил под описание Маквея: высокий, коротко стриженный блондин. Другой был ниже, коренастый, темноволосый, в сине-белой кепке и с татуировкой на левой руке. По воспоминаниям Кессинджера начались поиски Джона Доу № 2.
Впрочем, есть подозрения, что Кессинджер упомянул другое событие, никак не связанное с терактом в Оклахоме. Оно произошло днем позже, когда в автосервисе Эллиота появились армейский сержант Майкл Хертиг и его друг, рядовой Тодд Бантинг. Они тоже взяли в аренду фургон, и при этом тоже присутствовал Кессинджер. Хертиг, как и Маквей, был высоким и светловолосым. Бантинг – ниже, коренастее, с темными волосами, в сине-белой кепке и с татуировкой на левой руке, – в точности как Джон Доу № 2! Охота на неуловимого второго подозреваемого к тому моменту шла неудачно, и агенты ФБР просмотрели записи, на которых Хертиг и Бантинг посещали автосервис, и, к несчастью, сочли, что Джон Доу № 2 – это рядовой Тодд Бантинг, невиновный человек, не связанный со взрывами. Кессинджер правильно вспомнил черты, отраженные в наброске Джона Доу № 2, который уже разошелся по всей стране, но неверно соотнес их с эпизодом, имевшим место за день до того, как Майкл и Тодд появились в автосервисе.