Большая часть представленных в нем доказательств была получена после поразительно ярких проявлений неоспоримой и ясно выраженной внушаемости в воспоминаниях детей о том, что им довелось испытать. С начала XX в. ученые показали, что наводящие вопросы могут исказить отчеты детей о прошлом – иногда сильнее, чем у взрослых. Но до 1990 г. почти во всех этих исследованиях рассматривались дети постарше, а воспоминания дошкольников были предметом споров только в деле «Вересковой пустоши» и в других подобных случаях. На момент осуждения Амиро было всего несколько исследований внушаемости дошкольников – таких, где возраст исследуемых детей совпадал с возрастом тех, кто свидетельствовал против семьи Амиро. Кроме того, первые исследования были посвящены тому, можно ли внушить детям память о мелких деталях происшествия, если задавать им заведомо неверные вопросы[240]. Например, детей спрашивали, каким был цвет волос у мужчины, приходившего к ним, хотя на самом деле тот был лысым, – и тех, кто «помнил», что у гостя были черные волосы, считали внушаемыми. Но исследования такого плана далеки от того, чтобы определить, могут ли наводящие вопросы внушить детям ложную память о целом событии, которого на самом деле никогда не было.
В том, что касалось дела Амиро, Салтен и Брук прежде всего тревожились насчет бесед, которые с воспитанниками «Вересковой пустоши» проводила детская медсестра Сьюзен Келли. Никто из детей не говорил родителям о каком-либо жестоком обращении. Изначально они отрицали, будто им хоть кто-то причинил вред. О жестокостях стали узнавать только после того, как детям устроили допросы родители, полиция, Келли и все прочие (встревоженные после случая, когда один ребенок устроил сексуальные игры с двоюродным братом). Это наблюдение – ключевое: новое исследование показало, что спонтанные воспоминания детей точные, а вот если заставить их отвечать на конкретные вопросы, то картина, скорее всего, исказится. В исследовании 1996 г. детей в возрасте от двух до пяти лет спрашивали о лечении, которое они только что прошли в отделении неотложной помощи. Исследователи выяснили: когда детям задавали открытые вопросы, те рассказывали обо всем точно и подробно[241]. Но когда вопросы были конкретными – «Где ты поранился?» – доля неверных воспоминаний резко возрастала: с 9 % (при открытых вопросах) до 49 % (при конкретных).
Брук отметила, что в беседах с детьми из «Вересковой пустоши» Сьюзен Келли никогда не начинала с открытых вопросов и не спрашивала, например, «Что случилось?». Она спрашивала сразу конкретно: о преподавателях, о том, хорошими те были или нет… И часто повторяла такие вопросы, по-видимому, отказываясь принимать ответ «нет». В приведенном примере следователи проверяли гипотезу о том, что клоун, упомянутый в рассказах детей, был связан с предполагаемым насилием. В диалоге Келли настойчиво спрашивала ребенка, что делал клоун[242]:
Келли. Клоун тебя трогал?
Ребенок. Нет…
Келли. Ты сказал, клоун снял с тебя одежду.
Ребенок. Угу.
Келли. А что случилось потом?
Ребенок. Ну… ничего.
Келли. А трогал ли клоун?.. Ты покажешь мне, трогал ли клоун тебя где-нибудь?
Ребенок. Нет, он меня не трогал…
Келли. Представь, что это ты. Клоун трогал тебя? Где тебя трогал клоун?
Ребенок. Вот там (указывает на ногу).
Келли. Он снял с тебя трусики?
Ребенок молчит.
Что он сделал потом?
Ребенок. Больше ничего.
Келли. Ничего? Он тебя трогал?
Ребенок. Я хочу это надеть.
Келли. Тогда скажи мне, трогал ли тебя клоун?
Ребенок. Угу.
С другими детьми из «Вересковой пустоши» порой проводили повторные беседы – если первая не давала нужных ответов, – и исходы были во многом похожи на те, что отражены в цитируемой расшифровке: изначальное «нет» в итоге превращалось в «да». Эти повторные допросы тревожат[243]. Исследования, проведенные Брук и другими, показали: когда детей опрашивают дважды и на второй беседе говорят о том, о чем не упоминали в первой, новые детали, скорее всего, будут неточными. В схожих исследованиях Брук и Стивен Сеси, психолог из Корнелла, неоднократно задавали детям вопросы о событиях, которых, по словам родителей, с их детьми никогда не случалось, скажем: «А ты попадал пальцем в мышеловку? А тебя лечили в больнице?» Детям предложили подумать и представить события, и после второго опроса 58 % дошкольников сообщили, что точно помнят как минимум об одном, хотя сначала они говорили, что такого никогда не было; 25 % создали ложную память для большей части событий.
Пагубные эффекты наводящих вопросов порой связаны с главными уязвимостями систем детской памяти. Все больше лабораторных исследований показывают: маленьким детям особенно трудно запоминать исходную информацию – когда именно и где произошло конкретное событие. Когда им все время задают вопросы, события могут показаться знакомыми просто потому, что взрослые так часто о них упоминали. Дошкольники чувствуют, что им знакомо событие, и пусть даже не помнят точно откуда, но могут смешать фрагменты прошлых воспоминаний или даже ввести в них элементы фантазии и воображения. Проблемами с запоминанием источника объясняется и то, почему родители порой могут невольно внушать детям то, чего на самом деле никогда не происходило. В одном исследовании дошкольники гостили в университетской лаборатории у «мистера Науки» и смотрели, как тот проводит эксперименты[244]. Четыре месяца спустя родители получили письменные описания экспериментов – не тех, которые видели их дети, а других – и еще одного случая, которого на самом деле не было: «Мистер Наука отер руки и лицо [имя ребенка] влажной тряпкой. Тряпка забила рот [имя ребенка] и на вкус была отвратной». Родители трижды прочли об этом детям. Позже, когда детей спрашивали, что они видели в лаборатории, те часто вспоминали эксперименты, о которых упоминали только родители. На вопрос, клал ли «мистер Наука» что-то противное им в рот, более половины дошкольников ответили «да». Вероятный виновник – плохая память относительно источника впечатлений.
Некоторые рассказы детсадовцев в той же «Вересковой пустоши» можно связать и с давлением, которое часто оказывается во время проведения бесед. Мэгги Брук зафиксировала ряд случаев, когда в обмен на показания Сьюзен Келли давала обещания и даже взятки.
В дни суда над Шерил Амиро ле Фо мы мало знали о влиянии общества на точность детских воспоминаний. Ученые, как правило, изучали последствия наводящих вопросов в отрыве от общественного давления, столь частого в беседах 1980-х гг. Исследования показали: если дошкольникам задавали всего один наводящий вопрос, они редко ошибались в воспоминаниях о сути события – и прекрасно помнили о том, снимали незнакомцы с них одежду или не снимали[245].
В наши дни этот пробел начинает заполняться. В 1998 г. психологи Сена Гарвен, Джеймс Вуд и их коллеги из Техасского университета в Эль-Пасо воспользовались новым средством, недоступным в дни суда над владельцами «Вересковой пустоши»: стенограммами допросов из дела Макмартин[246]. Как и в беседах, которые вела Сьюзен Келли, в деле Макмартин следователи давили на непокорных дошкольников как могли, пытаясь вытащить сведения будто клещами. Они не только задавали наводящие вопросы, но еще и хвалили за нужные реплики, сулили за них награду, выражали разочарование или неодобрение, когда дети не давали желаемый ответ, повторяли вопросы, на которые им ответа сначала не давали, да и вообще предлагали детям призвать фантазию: а скажи, вот если бы…
Гарвен и коллеги сравнили методы, примененные в деле Макмартин, с контрольным состоянием, при котором детям задавали только наводящие вопросы. Аспирант под псевдонимом Мэнни Моралес рассказал дошкольникам историю про горбуна из Нотр-Дама: те просто слушали. Потом Мэнни раздал кексы и салфетки, попрощался и ушел. Неделю спустя детей в контрольной группе спросили, что делал Мэнни: снимал ли он шляпу, просил ли детей сидеть тихо, призывал ли их слушать… Им задавали и наводящие вопросы о том, чего Мэнни не делал: рвал ли он книгу, клеил ли стикеры кому-нибудь на колени, ругался ли, швырялся ли карандашом в ребенка, который не мог усидеть молча… Детям из второй группы, на которых решили «надавить», задавали те же вопросы, но применяли и другие методы воздействия, отраженные в стенограммах дела Макмартин.
Результаты тревожили. Под давлением пяти- и шестилетние дети ответили «да» на половину заведомо дезориентирующих вопросов. Дети того же возраста из контрольной группы – менее чем на 10 %. Среди четырехлетних детей исход был похожим, среди трехлетних еще хуже: «да» 81 % наводящих вопросов под давлением – и 31 % в контрольной группе. Цифры почти не оставляют сомнений: методы давления, подобные тем, которые применялись следователями в деле Макмартин и в деле «Вересковой пустоши», рушат точность воспоминаний в рассказах дошкольников о прошлых впечатлениях.
Было и другое нашумевшее дело. В небольшом городке Уэнатчи, штат Вашингтон, девятнадцать человек осудили за организацию детского «сексуального кружка». Но обвинительные приговоры были поставлены под сомнение: тринадцатилетняя девочка, главный свидетель, отказалась от показаний и сказала, что главный следователь заставил ее обвинить взрослых в насилии. «Мне пришлось все это придумать, – призналась она. – Сначала я сказала, что этого не было… а потом он заставил меня солгать». Эксперименты, которые провели психологи Дженнифер Экил и Мария Сарагоса, показали: если попросить учеников начальной школы рассказать о том, что они видели чуть раньше на видеозаписи, и при этом задать наводящий вопрос, возникнет серьезная проблема с памятью об источнике впечатлений: дети путали свои собственные ответы с тем, что было на видео