В XX в. пагубные последствия травматических переживаний для памяти и других психических функций были впервые признаны научным сообществом во время Первой мировой войны[323]. Врачи начали лечить «военный невроз» – состояние, при котором солдаты, пребывая в постоянной опасности, становятся недееспособными из-за кошмаров и воспоминаний о встречах со смертью. После войны по инициативе британского правительства был создан комитет, который должен был определить, могли ли солдаты, казненные за трусость, страдать от военного невроза? После Второй мировой войны последовала новая волна психических травм, но то, что сейчас называется посттравматическим стрессовым расстройством, врачи признали повсеместно и официально только после войны во Вьетнаме. Больницы и другие организации, которым поручили заботу о вернувшихся ветеранах, словно накрыло лавиной: память о войне и вечные кошмары мешали бойцам вернуться к нормальной жизни и снова влиться в общество.
Навязчивые воспоминания – результат любого травмирующего опыта, будь то война, жестокость, изнасилование, надругательство, землетрясения и иные стихийные бедствия, пытки, заключение в тюрьму, автоаварии… Не думайте, будто такие события – редкость, эпидемиологические исследования показывают, что более 50 % женщин, а также 60 % мужчин переживали подобные состояния хотя бы один раз в жизни[324]. Воспоминания, порожденные таким опытом, обычно принимают вид ярких образов и порой сохраняют в мельчайших деталях такие подробности травмы, о которых выжившие больше всего хотели бы забыть. Они могут преследовать нас в любом виде, но визуальные образы встречаются чаще всего. Анке Элерс, психолог из Оксфорда, изучала восприятие навязчивых воспоминаний у жертв насилия и участников автокатастроф. Зрительные образы преобладали почти у всех. При этом у некоторых травмирующий случай «будто застыл как на снимке», у других напоминал «кадр из фильма». Другие чувства тоже были активными: более половины переживших насилие и пострадавших в автоаварии сообщали о том, что их преследуют воспоминания в виде запахов, звуков или телесных ощущений[325].
Посттравматическое стрессовое расстройство, или ПТСР, часто ассоциируется с депрессией. Крис Брюин сравнил навязчивые воспоминания у тех, кто пережил травмирующее событие, и у тех, кто страдал от депрессии, но не получил травм[326]. При посттравматическом стрессовом расстройстве больные сообщали о навязчивых воспоминаниях и «кадрах из прошлого» чаще, нежели при депрессии, но характер воспоминаний был в основном одинаков в обеих группах[327]. Впрочем, пережившие травму сообщали о более необычных диссоциативных переживаниях: они порой чувствовали, будто все это происходит с кем-то другим, а они наблюдают со стороны.
Исследования показывают: тех, кто пережил травму, тревожные навязчивые воспоминания преследуют на протяжении дней и недель. Но, как показал Жан ван де Вельде, не все страдают от них месяцами, годами и десятилетиями. И только если люди испытывают их длительное время после события и не могут вернуться к нормальной жизни, им ставится диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство».
Иных травма затягивает так, что они «застревают» в прошлом[328]. Исследования, в которых в качестве испытуемых выступали ветераны Вьетнама и жертвы полового насилия, показывают, что у людей, которые живут только прошлым, даже спустя много лет после травмирующего события уровень психологического стресса остается более высоким, нежели у тех, кто сосредоточен на настоящем и будущем. Высокие уровни стресса, в свою очередь, еще сильней приковывают внимание к прошлому, – и создается разрушительный замкнутый круг воспоминаний, такой же, как при депрессии.
Вероятность «застрять» в прошлом отчасти зависит от того, как человек реагирует на последствия события сразу после того, как оно произошло[329]. Вспомните ужасные огненные бури 1993 г. в Южной Калифорнии – каков был масштаб трагедии, сколько людей были вынуждены покинуть дома?! Элисон Холмен и Роксана Сильвер из Калифорнийского университета в Эрвине в течение нескольких дней после катастрофы беседовали с выжившими в близлежащей Лагуна-Бич и в районе Малибу-Топанга в Лос-Анджелесе, а затем опросили их через полгода и год. Сразу после пожаров некоторые говорили, что у них нарушилось чувство времени: оно словно застыло, настоящее утрачивало связь или с прошлым, или с будущим… Люди, у которых уровень такой «временной дезинтеграции» сразу после огненных бурь был очень высок, часто думали только о пожарах и полгода спустя. Через год они же страдали сильнее тех, кто смог сосредоточиться на настоящем или на будущем. «Разрушение времени» в ответ на травму предвещало: оставшихся в прошлом – узников воспоминаний – ожидают беды.
Проблемы с психикой могут закрепиться и у людей, которые пытаются избежать размышлений о травмирующем событии сразу же после того, как оно свершилось. Сильная боль, нанесенная травмой и связанными с ней навязчивыми воспоминаниями, порождает желание избежать любых мыслей о случившемся и, если возможно, подавить их все. В романе Сары ван Эрсдейл «К амнезии» (Toward Amnesia), вышедшем в 1995 г., главную героиню, Либби, недавно бросил возлюбленный. Она все время вспоминает о том, как они были вместе, эта память лежит на ней тяжким бременем, и, пытаясь избавиться от нее, Либби придумывает план. «В День памяти павших я решила добиться амнезии», – так начинается роман. Сначала она пыталась просто уговорить себя забыть. «Я пробивалась сквозь это… твердила как мантру: забудь, забудь, забудь…» В конце концов она спаслась от воспоминаний, проехав сотни миль до Канады в поисках убежища от памяти.
Хотя кажется, что после разочарования или травмы лучше и спокойнее именно забыть случившееся, такие попытки могут привести к неприятным последствиям. В качестве примера рассмотрю группу с высоким риском навязчивых воспоминаний о травмах: сотрудников чрезвычайных служб. Врачи скорой, пожарные и все, кто оказывает помощь людям при бедствиях, часто становятся свидетелями горя, иногда страшного. В беседах с работниками скорой Анке Элерс и ее коллеги выяснили: почти у каждого отмечались навязчивые воспоминания, связанные с работой[330]. Чаще всего вспоминались несчастные случаи, свидетелями которых они становились: потеря детей, гибель знакомых, насильственная смерть, жуткие ожоги, неудачные попытки спасения жизни… Хотя участники все время помнили о травмах, только каждый пятый из выборки Элерс соответствовал критериям посттравматического стрессового расстройства. Такие люди пытались сбежать от воспоминаний: они склонны были расценивать их как знак сумасшествия или распада сознания, и вместо того, чтобы проработать травмирующее событие, они уступали «желанным грезам», а порой пытались изменить или уничтожить прошлое с помощью фантазий. И все же попытки избежать печальных воспоминаний со временем приводили к тому, что люди еще глубже уходили в себя и страдали еще сильнее.
Эти наблюдения хорошо согласуются с новаторскими лабораторными исследованиями, которые провел Дэниел Вегнер, психолог из Гарварда. Он изучал парадоксальные или иронические последствия, к которым приводили попытки подавить нежелательные мысли[331]. В экспериментах Вегнер просил людей либо вообще не думать о случившемся, либо думать о чем-то нейтральном (скажем, о белом медведе) или об эмоционально значимом объекте, например о бывшем возлюбленном или возлюбленной. Он установил, что после подавления мысли у добровольцев через некоторое время обычно проявлялся «эффект отдачи»: они чаще начинали думать о запретном предмете, чем если бы не пытались подавлять воспоминания, при этом навязчивые мысли приходили заметно с большей силой. «Запрет думать о причине боли может показаться разумной стратегией по ее преодолению, – отмечает Вегнер. – Но попытка забыть может не просто продлить страдания, но и усугубить их». Другие исследования подтверждают правоту идей Вегнера. Например, если человека просят не думать о грустном фильме после просмотра, то позже у него возникнет больше навязчивых воспоминаний, связанных с этим фильмом, нежели у тех, кто не пытался подавить мысли. Попытки не думать о пережитом ужасе – обычное дело для переживших травмирующее событие, но они склонны усиливать зацикливание на воспоминаниях, а не ослаблять его.
Одна из возможных причин этого явления кроется в том, что повторное переживание травмирующего события в иной, безопасной обстановке может отчасти устранить боль. Повторение стимула или впечатления приводит к тому, что ученые называют привыканием, или снижением физиологического отклика на раздражитель. Если я буду регулярно проигрывать громкий звук и фиксировать физиологическую активность, сначала ваш отклик будет сильным, а затем постепенно ослабнет. То же касается и травматических воспоминаний: их повторное переживание в безопасных условиях может ослабить первоначальный физиологический отклик на травму. Если пытаться их подавить, нормальный процесс привыкания нарушится, и подавленная память начнет сохранять избыточный заряд, а он в итоге усилит зацикленность.
Возможно, поэтому и неудивительно, что терапия зацикленности у переживших травму почти всегда направлена на то, чтобы снова пережить ее в безопасных условиях больницы. Подход, который оказался наиболее эффективным – терапия, призванная воздействовать на воображение: пациентов многократно подвергали воздействию раздражителей, связанных с их травмами, и они вспоминали и вновь воспринимали яркие образы событий