– Я жажду быть представленным почтеннейшей синьоре Маскаро, – произнес Стефано без усмешки, с полной искренностью.
Теперь, когда девушками, точнее Стеллой, столь явно интересовался посторонний, покровительство Гаэтано приобрело новый оттенок. Из заботливого брата Гаэтано превратился в ревнивого собственника. Вот и попробуй разберись, действительно ли эти двое – приятели, которые только подначивают друг друга, или между ними давнее скрытое соперничество.
Несколько минут прошли в переговорах. Стелла с Четтиной обменялись многозначительными взглядами, но не произнесли ни словечка. Поневоле Стелла сравнивала юношей. За Гаэтано, конечно, в Иеволи любая девушка пойдет с охотой; но ей, Стелле, больше нравится Стефано – худощавый, с тонкими чертами бледного незагорелого лица, с копной непокорных черных кудрей.
– Окажите мне честь, bella mia, потанцуйте со мной, – попросил Стефано. Как раз и мелодию заиграли другую, более лирическую – словно ему в помощь.
– Мы с мужчинами не танцуем, – отрезала Четтина. Вот в таких ситуациях – когда имелись готовые правила – Стеллина сестра подолгу не раздумывала.
– Да, конечно. Совершенно правильно. – Стефано изменился в лице, однако, кажется, ничуть не был удивлен. – Тогда не присоединиться ли нам к вашей матушке и не послушать ли музыку всем вместе?
Так они и сделали. Ассунта сначала встревожилась, но, когда Гаэтано (которого она очень высоко ставила) дал Стефано самые лестные характеристики, стала называть нового знакомого другом. Стефано купил флягу вина; они пили, а Джузеппе шнырял в толпе, словно блудливый кот, путался у танцоров под ногами и вообще старался оказаться сразу во всех местах. Чем больше Стелла наблюдала за Стефано, тем больше проникалась к нему симпатией. Действительно, этот Стефано Морелло чрезвычайно учтив, а выражается с удивительным изяществом. И прилип к их компании, словно у юноши на ярмарке и дел других нету, кроме как умасливать почтенную синьору. Вон, даже не глядит на танцующих – а кто на его месте не поспешил бы подхватить какую-нибудь бойкую калабрийку и кружиться с нею на раскаленной площади? Стоп! Неужто Стелла приняла бы ухаживания Стефано? Неужто ей приятно было бы, если бы Стефано держал ее за руку? А если бы он ее поцеловал? Не думать! Срочно переключиться! И Стелла переключилась – на музыкантов.
Фиеста продолжалась до шести часов, а потом колокола зазвонили к вечерней мессе. Вся компания проследовала в скальную церковь, где приняла причастие, после чего пора было отправляться по домам. Возвращались уже в темноте. Маурицио Феличе шел впереди повозки с фонарем – не дай бог, ослик с дороги собьется. Стелла устала физически, но разум ее был взбудоражен, чувства – растрепаны. Девушка то начинала клевать носом, то резко просыпалась. В голове засела песня «Calabrisella Mia» – на празднике ее исполняли дважды. Разбитое сердце, томительная любовь к жестокой черноокой красавице – словом, вечный сюжет. А вот и текст:
«О прекрасная дочь Калабрии, ты украла мое сердце, взглянув на меня своими черными очами; а я украл твой самый красивый вышитый платок. Стань же моею, не то я умру от неутоленной страсти».
Разумеется, Стелла и раньше слышала эту песню. Не могла не слышать – в ее родных краях «Calabrisella Mia» исполняется и всерьез, и в шутку; ни одно ухаживание, удачное или не слишком, не обходится без этого своеобразного любовного гимна Калабрии. Предмет воздыханий либо внимает, розовея лицом, либо захлопывает ставни, досадуя на назойливого поклонника. Но всю жизнь потом «Calabrisella Mia» ассоциировалась у Стеллы именно с той фиестой.
Через две недели, в субботу, Стефано Морелло появился в Иеволи. Пешком, под палящим солнцем, пришел из Самбьязе, поспел к ужину. Заночевал он у братьев Феличе, а в воскресенье, после утренней мессы, постучался в Ассунтину дверь и попросил разрешения сопровождать все семейство к мессе вечерней.
– Вы проделали такой длинный путь! – умилилась Ассунта.
– Не слишком длинный, – загадочно отвечал Стефано. – Этот путь я буду счастлив проделать еще много раз.
В деревне только и разговоров было, что о красивом, образованном и небедном Стефано Морелло, которого чары Стеллы Фортуны привели аж из Самбьязе. Стелле завидовали буквально все девушки, и Ассунта теперь регулярно проводила над дочерью обряд от дурного глаза. А что Стефано влюблен, было ясно. За зиму он четырежды посещал Иеволи – в том числе в первых числах января, когда на деревню обрушился шторм. Снегу выпало на дюйм; к моменту появления Стефано (к утренней мессе он опоздал) снег еще не растаял. Стефано принес подарок – баночку натурального кофе. Напиток варили на углях, затем студили на холодном валуне. Взяв посудину, Стефано повел все семейство гулять, по пути, под общее хихиканье, стряхивая с древесных веток свежий снег прямо в кофе. Смесь сдобрили толикой драгоценного меда. Десертных ложечек было всего три штуки, и лакомство под названием scirubetta ели без неуместной брезгливости, пуская ложечки по кругу. Пятилетний Луиджи, сластена, умудрился слопать львиную долю.
Стефано носил и другие подарки – то бутылку граппы, то уполовник с резным черенком. Наконец, от него дождались и золотой цепочки для Стеллиного оберега. Цепочка была тончайшей работы, каждое звенышко – с игольное ушко. Интересно, думала Стелла, Стефано подслушал Ассунтины слова тогда, на празднике, или его родители научили?
Подарив цепочку, Стефано испросил у Ассунты разрешения стать Стеллиным fidanzato[10].
– Спрашивать следовало бы отца, но, раз его нету… – протянула Ассунта. Вправе ли она принимать такие решения? Вправе ли она лишать дочь хорошего жениха? – Отец Стеллы далеко… Ну а я совсем не против!
Другая мать добавила бы: «Если сама Стелла согласна»; Ассунте такое и в голову не пришло. Стеллу это устраивало, она даже мысленно благодарила Ассунту – ведь ее не вынудили говорить «да» или «нет». Иными словами, мать сняла со Стеллы ответственность за дальнейшее развитие событий.
Ухаживания Стефано смущали Стеллу. Во время его визитов девушку терзали два взаимоисключающие чувства: удовольствие от общения со столь приятным человеком и страх, что однажды этот миляга попросит ее руки. Почему, спрашивала себя Стелла, она так боится стать женой Стефано? Ответа она не знала, но перспектива замужества неизменно провоцировала колики в животе. Стефано нравился Стелле и как человек – он был очень обаятелен, и как мужчина – он был хорош собой. Однако антипатия росла пропорционально симпатии. Стелла не знала ни минуты покоя. Очутишься, этак невзначай, слишком близко к Стефано – он, пожалуй, за руку возьмет. Позволишь эту малость – он пойдет дальше: станет трогать Стеллу там, где трогал отец. Привяжет к себе, впрыснув в ее тайник свое семя. А Стелла ни для одного мужчины, сколь бы ни был он красив, не наденет на себя ярмо супружества. Она так решила, и точка.
– Я на padrone надрываться не собираюсь, – сообщил Стефано. Не догадывался, бедняга, что этой фразой лишь напомнил Стелле отца. – Тебе не грозит участь деревенской бабы, которая хворост на горбу таскает да в поле пашет, будто вол.
– А я работы не боюсь, – отвечала Стелла. – Я сильная и ловкая. – (Незачем обнадеживать Стефано.) – Да и кем же ты будешь, если не contadino?
– Своей землей обзаведусь, на ней и буду трудиться, сам себе хозяин.
Стелла задумалась. Конечно, заманчиво звучит; но в ее представлении с тем же успехом курица могла заявить: «С завтрашнего утра яиц не несу. Петухом становлюсь!» Вслух Стелла спросила:
– Откуда же ты возьмешь такую кучу денег? Ты хоть знаешь, почем земля продается?
– Все изменилось благодаря Муссолини. Он решил забрать итальянскую землю у всяких там принцев и вернуть ее итальянцам[11]. – Стефано тряхнул головой. Проверенный приемчик – смоляные кудри, как бы живущие своей жизнью, неизменно производили нужное впечатление на женскую половину семейства Фортуна. – Я переберусь в Катандзаро, а то и в Рим. Политикой думаю заняться.
Стелла и Четтина переглянулись. Что Стефано подразумевает под «заняться политикой»?
– Городским головой хочешь стать? – уточнила Стелла.
– Подымай выше! – Стефано прищурил свои темные глаза. – Я хочу строить новый мир. Может быть, в должности министра. Но прежде надо хорошо себя зарекомендовать. Так что для начала пойду в армию.
– В генералы, стало быть, метишь, сынок? – Ассунта поставила перед Стефано блюдо свежеиспеченных пончиков. – Военная форма тебе к лицу будет, очень даже к лицу.
До вечера, когда Стефано откланялся, Стелла ничего не говорила, если же к ней обращались, отвечала односложно. Вот оно что! Ассунта приняла Стефано в семью, зятем его считает. Сам Стефано уверен, что его свадьба со Стеллой – дело решенное. Казалось бы, чего еще желать? Умный, честолюбивый молодой человек, жаждущий заботиться о Стелле до конца своих дней. Всем хорош – опрятный, подтянутый, образованный; готов ради Стеллы прошагать несколько миль, потерпеть иеволийское убожество. Ясно: в семье не примут, да просто и не поймут Стеллиных возражений. Целый мир вооружился против Стеллы, кольцо смыкается, толкая ее в неуверенность и тревогу, словно в бездонный колодец.
От заявлений и протестов Стеллу избавило письмо из Америки.
Письмо от Антонио, адресованное Чичу Маскаро, первенцу покойного дяди Николы, пришло в начале апреля. Чичу был теперь старшим родственником мужского пола, оставшимся у Ассунты в Италии, – вот и пусть выступает как представитель и опекун своей тетушки. Не скрывая досады на женино упорное молчание, Антонио сообщал, что выправил-таки паспорт для Ассунты. Всего один паспорт – дети, как несовершеннолетние, в него вписаны. Паспорт ждет семью Фортуна в Неаполе, в конторе синьора Витторио Мартинелли; этот синьор и билеты уже купил на судно под названием «Монарх». Судно отчаливает через пять недель, то есть семнадцатого мая. Чичу вменяется в обязанность позаботиться об имуществе Ассунты – продать осла, козу и мебель. Антонио понимает, что в столь сжатые сроки едва ли получится продать еще и дом; так вот чтобы Чичу за домом прис