Калабрии! Стелле оставалось только гадать, с чем связаны столь фатальные перемены в ее родном краю, когда эта земля начала производить таких распутниц. Смех Микки был громким и вульгарным, а уж флиртовала она с каждым, кто в штанах, включая деверя и свекра. В чем это проявлялось? В прикосновениях к ладони; в манере сидеть на диване, устроив голову на мужском плече. Стелла мысленно хихикала над Кармело, Рокко и Луи – всех троих Микки вгоняла в краску. Зато Куинни было не до смеха. Именно ей приходилось общаться с Микки чаще, чем остальным. Стелла с нетерпением ждала, когда же одна невестка втемяшит другой понятие о пристойном поведении. И как втемяшит – возможно, посредством доброй оплеухи?
– Я больше так не могу, девочки, – минимум раз в неделю говорила Куинни, обращаясь к Тине и Стелле. – Честное слово, находиться под одной крышей с этой особой – выше моих сил. Мне и раньше несладко было, а с тех пор, как Джо привез эту потаскушку, моя жизнь превратилась в кошмар.
– Ты что-то задумала, да? – Тина понизила голос и вся подалась к невестке.
Та фыркнула. Стелла отвлеклась от вязания, взглянула на Куинни. На ее лице ясно читалось: «Я сыта по горло».
– Куинни, ты съехать хочешь? – не отставала Тина.
– Хотеть не вредно. Ваша мама, девочки, никогда на это не согласится.
Стелле нечем было утешить Куинни. Она лишь в очередной раз порадовалась, что ее с Кармело от всего происходящего в доме отделяет прочная дверь с надежным замком.
В начале мая 1953-го Микки устроила предрожденчик. Быстро же выучилась у девчонок, с которыми в церкви свела знакомство. Гостей привалила целая ватага; будущей матери натащили печенья и очаровательных подарков. День выдался дождливый, и Микки отворила подругам комнату Луи и Куинни, указала на супружеское ложе – валите, мол, сюда свои мокрые плащи.
Это стало последней каплей, хотя, без сомнения, Куинни уже давно вынашивала планы.
В последнее воскресенье мая клан Фортуна отправился к одиннадцатичасовой мессе. Куинни объявила, что ей нездоровится, и не пошла. Луи остался при жене. Всю дорогу к церкви Ассунта с Тиной обсуждали, не связано ли недомогание Куинни с беременностью.
После мессы завернули к тетушке Филомене и дядюшке Альдо на обед. Погода была прекрасная, Стеллины мальчики играли во дворе с двухлетней дочкой Каролины. Ассунта ушла из гостей первая, чтобы заняться воскресным ужином. Через полчаса домой двинулись и остальные – Нино раскапризничался.
Еще не ступив на крыльцо, Стелла услышала вопли. В первую секунду ей показалось, это кричит какая-то зверушка, застрявшая, допустим, в подвальном окне. Или возникла проблема с канализационными трубами. Но нет. Кричала ее мать.
Хнычущего сынишку Стелла передала на руки Кармело, а сама поспешила в дом, переваливаясь, как гусыня. Только четвертый месяц – а она еле поворачивается; не иначе, слоненка носит. Стелла толкнула дверь. Было незаперто. В ноздри ударила жуткая вонь. Дрожащей рукой Стелла нашарила выключатель. Свет вспыхнул, но еще несколько секунд Стелла не могла сообразить, что именно предстало ее глазам.
Мать, тяжело дыша, скорчилась в прихожей над пятном блевотины. Простоволосая, лохматая; на голове кровоточат участки, где не далее как утром росли волосы. Чуть позже Стелла обнаружила выдранные пряди в кухне, возле раковины. Одна Ассунтина щека была вымазана чем-то темным; тотчас стало ясно, что это фекалии. Ассунту постиг понос. Следы испражнений обнаружились также на обоях, будто Стеллина мать сначала ползала на четвереньках по изгаженному полу, а затем вытирала ладони о стены. Повыше загрязнений имелись свежие царапины – свидетельства, что отсюда в спешке выносили крупногабаритные предметы.
«Куинни это сделала!» – подумала Стелла почти с торжеством. Однако торжество длилось не более секунды.
В дом ворвалась Тина, упала на колени рядом с матерью.
– Мама! Что случилось? Мамочка?!
Вопли возобновились. Стелла перешагнула через блевотину и пошла осматривать дом. Не иначе, Куинни выскочила из постели, едва Фортуны скрылись за углом – ловко, сучка, недомогание разыграла! Сразу же началась погрузка вещей в мебельный фургон. Одному Господу известно, какими правдами и неправдами Куинни этот фургон раздобыла – в воскресенье-то, когда ни одна компания-перевозчик не работает! За несчастных четыре часа Луи и Куинни вывезли абсолютно всю мебель из гостиной, столовой и своей спальни. Не постеснялись забрать кастрюли и сковородки, не побрезговали начатым куском мыла. Единственное, что после них осталось – пятно на стене, где висел, не давая обоям выцветать, диплом Луи.
– Malandrina, – повторял Антонио. И был прав – ничем не лучше разбойницы с большой дороги эта Куинни.
А Стелла думала: «Может, она и оставила бы диван, стол да пару стульев, если б ты, старый извращенец, еще раньше оставил привычку вламываться в комнату молодоженов».
Как женщина, Стелла невестку понимала; как дочь, оправдать не могла. Сердце разрывалось глядеть на Ассунту – конечно, ее реакция была преувеличенной, зато искренней. Такое не сыграешь, да и актриса из матери аховая. Ассунта не сомневалась, что удара не переживет – любимый сын предал, дом разграблен, семья – вдребезги.
Воскресный соус к пасте отменялся – Куинни и Луи ни единой посудины не оставили.
– Она сито мое забрала! – причитала Ассунта, словно похищение сита и было самым жестоким поступком Куинни. – Ситечко мое! На что мне теперь пасту откидывать?!
Кармело попытался увести родственников к себе в квартиру и там накормить, чем бог послал. Ассунта с места не двигалась. Одну ее тоже нельзя было оставить. Стелла затащила мать в ванную, отмыла, уложила в постель. От горя будто пьяная, Ассунта все рыдала. Тина из солидарности всхлипывала рядышком.
– Не суетись, Кармело, – сказала Стелла мужу. – Сегодня без еды обойдемся.
Кончилось тем, что Кармело у себя в кухне приготовил кастрюлю пасты и принес вниз. Кто был в состоянии есть – те поели, сидя в гостиной на полу (Куинни почему-то не увезла ковер). Мальчики кругами бегали по пустому дому, и Нино опрокинул миску с тертым сыром.
Четыре дня спустя в дом на Бедфорд-стрит пришла открытка с новым адресом Луи и Куинни, который был написан безупречным секретарским почерком. В субботу Стелла оставила детей на Тину, а сама вместе с Кармело поехала по этому адресу. Дом – совсем игрушечный, краснокирпичный, одноэтажный, с квадратиком двора, окруженным живой изгородью, – оказался на западной окраине. Должно быть, Луи с Куинни давно на него копили. А может, мистер Латтанци деньжат подкинул.
– Подожди в машине, я быстро, – сказала Стелла мужу. Не хватало, чтобы ее атака захлебнулась в благодушии Кармело.
Луи отсутствовал, что было к лучшему, ведь разговор Стелла имела исключительно к Куинни.
– Бессовестная! – выпалила Стелла, едва перед ней открылась дверь. На невестке было очаровательное розовое домашнее платье с цветочным принтом и пояском, который подчеркивал нереально тонкую талию. – Так с мамой поступить! Она же тебя, будто змею, на груди пригрела!
– К миссис Фортуна у меня претензий нет. Она прекрасная женщина, пусть даже у нее эмоции порой зашкаливают. – Куинни говорила быстро и с напором, и смысл сказанного предвосхитил Стеллину реакцию, унял праведный гнев. – Зато отец твой – извращенец, твой брат Джо – лузер, а его жена – ленивая невежественная потаскуха. В такой семейке я лично детей воспитывать не намерена.
Стеллу трясло от ярости, а крыть было нечем. Куинни права, кругом права. Уж кто-кто, а Стелла в курсе насчет своих родных.
– Зачем же ты именно так все обставила, Куинни? Это ведь жестоко!
– Ну, извини. – Кукольное личико малость смягчилось. – Мне правда жаль. Только, Стелла, ты сама знаешь – миссис Фортуна никогда бы нас не отпустила. А у брата твоего кишка тонка против матери пойти.
Тони Фортуна отправился на Франклин-авеню, к еврею по фамилии Гринберг, и купил новую мебель во все ограбленные невесткой комнаты. У мистера Гринберга товар был качественный, цены он не заламывал и в кредит легко отпускал. Говорил:
– Дайте сразу, сколько можете, а потом каждую неделю еще помаленечку платите.
– Папа, почему ты не потребуешь нашу мебель обратно? – спросила Стелла. – Куинни не отвертелась бы.
Антонио только рукой махнул.
– Что с них взять, с молокососов? У них ни гроша лишнего. Пускай пользуются. А матери приятно, что в доме теперь все новехонькое.
«Уж не раскаивается ли отец?» – подумала Стелла, но быстро отмела нелепое предположение. Раскаяние, чувство вины – это не про Антонио. Он не мебель купил, а индульгенцию, только вместо Папы Римского – Ассунта.
Микки родила в июле. Девочку назвали Бетти, крестными были Тина и Рокко. Стелла радовалась, что Микки не предложила эти роли ей и Кармело.
Во второе воскресенье октября Микки не пошла на мессу под предлогом неважного самочувствия. Джо тоже остался – нянчиться с дочкой. А днем Стелла испытала не столько удивление, сколько отвращение – мебель с первого этажа была вывезена.
– Как, опять? – шепнула ей Тина.
– Вот свинья! – отозвалась Стелла в полный голос. Измученная беременностью, она прислонилась к стене, на которой еще утром висела картина. – В хлеву эта Микки росла, как я и подозревала с самого начала.
– Неужели обязательно было повторять за Куинни? – вздохнула Тина.
– А как же! Своей-то фантазии не хватает, а выпендриться хочется. – Стелла скользила взглядом по пустой комнате; отметила, что грузчики в спешке и небрежении задели дверной косяк чем-то тяжелым, откололи щепку. – Знаешь, Тина, поделом этой парочке! Пускай теперь сами за аренду платят, сами стряпают, сами за своей Бетти подтирают.
– Бедная моя крестница! – воскликнула Тина.
Стелла поспешила съязвить, пока над печальной судьбой несчастной крошки не пролился водопад слез:
– Успокойся. Мы с этой девчонкой еще горюшка хлебнем.
Про себя Стелла думала: интересно, на что они жить собираются? Джо, понятно, потерял место в «Юнайтед электрикал» и последние полгода зарабатывал в мужской парикмахерской, подметая остриженные волосы.