Малкольм поднял и уронил тяжелое плечо.
– Да, я уверен – но не знаю, как скоро они доберутся до меня. В конце концов, на их взгляд, я не представляю для них особой угрозы.
Он подошел к маленькому оконцу и посмотрел в него. Из двора крепости доносились крики, кто-то пытался отдавать команды среди нараставшего гомона испанских голосов.
– Дело в том, – сказал Малкольм, отвернувшись от окна с хмурым и сосредоточенным лицом, – они сейчас узнают официально, что объявлена война, как только капитан корабля вручит губернатору письма. Но как ты думаешь, знают ли они что-нибудь про флот? – Он посмотрел на Грея, подняв брови, и торопливо добавил: – Я имею в виду… корабль, доставивший декларацию – если это действительно декларация, – мог заметить британский флот… или услышать о его приближении. В таком случае…
Грей покачал головой.
– Малкольм, океан огромный, – возразил он. – Да и сможешь ли ты предпринять что-то другое, если даже испанцы узнают о флоте?
Он нетерпеливо слушал размышления Малкольма. У него самого уже бурлила кровь, ему нужно было действовать.
– Вообще-то, да. Сейчас задача номер один – бежать, нам обоим. Если испанцы будут знать, что британский флот уже стоит у их порога, второе, что они предпримут – приведя оба форта в полную боевую готовность, – это арестуют в Гаване всех граждан Британии, и меня первого. Если они еще не знают об этом, у нас, пожалуй, есть еще немного времени.
Грей увидел, что Малкольму тоже требовалось что-то делать: он начал бегать по кабинету, и всякий раз, проходя мимо окна, глядел в него. Он сильно хромал, ходьба явно причиняла ему боль, но он, казалось, ее не замечал.
– Рабы Мендеса начнут нервничать – они и так на пределе, – но эта новость их взбудоражит. Мне надо поехать и потолковать с ними как можно скорее. Заверить их, понимаешь? Если я этого не сделаю, они, скорее всего, воспримут объявление войны как сигнал для нападения на хозяев и убьют их – а это, помимо неприемлемых с точки зрения гуманности действий, сделает их абсолютно бесполезными для нас.
– Неприемлемых – это точно. – Грей с тревогой подумал об обитателях гасиенд Мендес и Сааведра, которые будут мирно ужинать сегодня вечером, не подозревая, что их в любой момент могут убить слуги, подающие им кушанья. Ему пришло в голову – как, впрочем, и Малкольму, – что рабы на тех двух плантациях, скорее всего, не единственные на Кубе, кто может воспользоваться нападением британцев и свести счеты с хозяевами. Но ни он, ни Малкольм ничего не могли с этим поделать.
– Тогда ты поскорее езжай. А я позабочусь о женщинах и детях.
Малкольм яростно потер ладонью лицо, словно это помогало ему думать.
– Да. Надо увезти их с острова до прибытия британских кораблей. Вот, возьми. – Он выдвинул ящик стола и достал маленький и пухлый кожаный мешочек. – Испанские деньги – так ты привлечешь к себе меньше внимания. Кохимар – думаю, это самое подходящее место.
– Что такое Кохимар и где? – Барабаны. Теперь послышались барабаны, они отбивали дробь во дворе крепости, отовсюду слышались топот ног и мужские голоса. Насколько велик был гарнизон, защищавший Эль-Морро?
Грей и не заметил, что произнес вслух последний вопрос, и Малкольм рассеянно ответил на него:
– Около семисот солдат плюс, может, еще триста из сил поддержки – о, и африканские рабы, пожалуй, еще три сотни – но они не живут в крепости. – Он встретился взглядом с Греем и кивнул, угадав его следующий вопрос: – Я не знаю. Они могут присоединиться к нашим силам, а могут и не присоединиться. Будь у меня время… – Он поморщился. – Но его нет. Кохимар – это… о, постой. – Повернувшись, он вытащил из стола парик, который снял перед этим, и сунул его Грею. – Маскируйся, Джон, – сказал он, слегка улыбнувшись. – Ты привлекаешь к себе внимание. Лучше, если люди не будут замечать тебя на улице. – Он схватил шляпу и нахлобучил ее на свою стриженую голову, потом отпер дверь и распахнул ее, нетерпеливым жестом велев Грею идти впереди.
Джон шагнул вперед и спросил через плечо:
– Кохимар?
– Рыбацкая деревня. – Малкольм окинул взглядом оба конца коридора. – К востоку от Гаваны, может, в десяти милях. Если наш флот не сможет войти в гавань, там для него самое подходящее место. Маленький залив – да, и маленькая крепость. El Castillo de Cojimar. Держись от нее подальше.
– Ладно, постараюсь, – сухо сказал Грей. – Я…
Он хотел сказать, что пришлет Тома Бёрда в случае чего, если появятся новости, но слова застряли в его глотке. Скорее всего, к тому времени Малкольм будет уговаривать рабов где-то под Гаваной. Или уже окажется в тюрьме. Или – что тоже не исключено – будет мертв.
– Малкольм, – сказал он.
Малкольм резко повернулся и увидел лицо Грея. Остановился на секунду и кивнул.
– Оливия, – спокойно проговорил он. – Передай ей… – Он замолчал и опустил голову.
– Ты сам знаешь, что я скажу.
Он протянул руку, и Малкольм схватил ее так крепко, что захрустели кости. Когда они разжали руки, у Грея горели костяшки пальцев, а на ладони Малкольма осталась от них кровь.
Они больше не разговаривали и быстро пошли по коридору.
Парик был слишком велик Грею, потому что у Малкольма была круглая голова, похожая на переросшую дыню, но волосы Грея – золотистые и заметные, как тактично заметил Малкольм – были густыми, и он заправил их под парик. В результате изделие из конского волоса сидело на его голове надежно, хоть и причиняло неудобство. Грей надеялся, что у Малкольма не было вшей, но быстро забыл о такой мелочи, когда пробирался сквозь людскую толпу на улице возле Ла Пунты.
Люди с любопытством поглядывали на крепость, проходя мимо, и явственно замечали какие-то отклонения от привычного распорядка. Но весть о войне еще не распространилась. Грей гадал, достигла ли она официально кабинета губернатора – или его постели, где он лежал больной. Ни у Грея, ни у Малкольма не было сомнений, что только самая срочная новость могла заставить корабль проплыть с такой поспешностью через заградительную цепь.
Стражник, охранявший уличные ворота крепости, еле удостоил Грея взгляда и махнул рукой – проходи. Как и в мирное время, в крепости можно было видеть столько же штатских, сколько и военных, к тому же было много светловолосых и голубоглазых испанцев. Платье на Грее было не испанского покроя, но скромное и неброское.
Ему понадобится лошадь – это первое. Конечно, он мог пройти десять миль, но делать это в элегантных туфлях болезненно и неудобно, тем более что туда и обратно будет уже двадцать миль… Он взглянул на небо – полдень уже миновал. Конечно, в этих широтах солнце садится в восемь или девять часов, но…
– Какого дьявола, болван, почему я не спросил у Стаббса, как по-испански «лошадь»? – пробормотал он себе под нос, пробираясь сквозь ряды душистых прилавков, заваленных фруктами. Он узнавал, конечно же, бананы, а еще папайю, манго, кокосы и ананасы, но вот странные темно-зеленые плоды с грубой кожурой и светло-зеленые, по его предположениям, «сахарные яблоки» аноны он никогда еще не видел. Как бы то ни было, пахли они восхитительно. Его желудок заурчал – несмотря на съеденного у Малкольма осьминога, он был голоден. Но тут он почувствовал совершенно противоположный запах – свежего навоза.
Было очень поздно, когда Грей наконец вернулся в Каса Эчеваррия. Полная луна плыла высоко над головой, пахло дымом, цветущими апельсинами и медленно жарившимся мясом. Он без труда перекусил в Кохимаре на крошечной рыночной площади, просто показывая пальцем на понравившиеся продукты и заплатив самыми мелкими монетами из кошелька, но Кохимар уже был далеко позади, а голод снова терзал его желудок.
Он слез с мула, привязал его к перекладине возле дома и забарабанил в дверь. Его приезд был замечен, и он поднимался по невысоким деревянным ступенькам под мягким светом фонаря.
– Это вы, милорд? – Том Бёрд, благослови его Бог, стоял в рамке открытой двери, держа в руке фонарь, и его круглое лицо сморщилось от беспокойства.
– Я, вернее, то, что от меня осталось, – ответил Грей. Он прочистил глотку, забитую пылью, сплюнул в цветущий куст возле портика и захромал в дом. – Пошли кого-нибудь, чтобы позаботились о муле, ладно, Том?
– Сейчас, милорд. Что у вас с ногой? – Том направил прокурорский взгляд на правую ногу Грея.
– Ничего. – Грей вошел в тускло освещенную sala и сел со вздохом облегчения. Маленькая свечка горела перед картиной, на которой были изображены летающие существа с крыльями, вероятно, ангелы. – У моей туфли отвалился каблук, когда я помогал мулу вылезти из каменного рва.
– Он упал в ров вместе с вами, милорд? – Том проворно зажег жгутом другие свечи и поднял его над головой, чтобы внимательно осмотреть Грея. – А мне всегда казалось, что мулы считаются устойчивыми в ходьбе.
– С ним все в порядке, – заверил его Грей, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. От огня свечей он видел на веках красные узоры. – Я остановился по малой нужде, а он воспользовался моей невнимательностью и зашел в тот ров, кстати, безо всяких усилий. Там на кустах росли какие-то плоды, и он решил их съесть. – Порывшись в кармане, Грей извлек четыре маленьких и гладких зеленых плода. – Я пытался выманить его горстью этих плодов, но он был доволен тем, что росло у него перед мордой, и мне в конце концов пришлось прибегнуть к силе.
Упомянутую силу приложили две молодые негритянки, проходившие мимо: они посмеялись над злоключением Грея, но тут же выручили его. Одна из женщин тянула за поводья и говорила мулу, по-видимому, крайне нелестные слова, а ее подружка охаживала его палкой по заднице. Грей смачно зевнул. Наконец-то он выучил, как по-испански мул – mula, что показалось ему весьма разумным, – и еще несколько слов, которые могли ему пригодиться.
– Том, что-нибудь поесть найдется?
– Вот эти гуавы, милорд, – ответил Том, кивнув на маленькие плоды, которые Грей положил на столик. – Можете сделать из них желе, но не отравитесь, если съедите их сырыми. – Он опустился на колени и за секунды снял с Грея туфли, потом встал и ловко сдернул с головы Грея помятый парик и с крайним неодобрением рассмотрел его. – Я имею в виду, если вы не можете ждать, когда я разбужу повариху.