– Да, милорд. – Том мрачно взял письмо и сунул в карман.
– После этого найди место где-нибудь поблизости. Не оставайся в доме, я не хочу, чтобы ты тоже заразился. И приглядывай за всем: приходи в дом два раза в день, убедись, что доктор делает все, что может, оказывай ее светлости всяческую помощь, какую она тебе позволит, и посылай каждый день сообщения о текущей ситуации. Я не знаю, когда их получу – и получу ли, – но все равно посылай их.
Том вздохнул, но кивнул.
Грей замолк, не зная, что еще сказать. Каса к этому времени проснулась, во дворе началась привычная суета, запахло вареными бобами и жареными бананами. Он ничего не сказал слугам в доме о своей опасной миссии – они все равно не могли ничем помочь, к тому же это навлекло бы опасность на них и на него. Но они знали про ситуацию в гасиенде Вальдес, и он слышал бормотание молитв и стук четок, когда несколько минут назад проходил по двору. Как ни странно, его это успокаивало.
Он схватил Тома за руку и сжал ее.
– Я доверяю тебе, Том.
На горле Тома запрыгал кадык. Его ловкие, сильные пальцы тоже сжали его руку.
– Я знаю, милорд, – ответил он. – Вы можете мне доверять.
Через четыре дня – на поиски того, что было необходимо для осуществления задуманного, ушло больше времени, чем он рассчитывал – лорд Джон Грей стоял голый в роще манго на холме, возвышавшемся над гасиендой семьи Мендес.
Когда они въехали на плантацию, он видел широко распростершийся большой дом, к которому с годами добавлялись все новые комнаты, странные флигели торчали в неожиданных местах, рядом неопрятными созвездиями были рассеяны хозяйственные постройки. «Сложные созвездия, – подумал он, глядя на гасиенду, – это Кассиопея или, может, Водолей. Один из тех случаев, когда ты просто веришь на слово древнему астроному, объяснившему, на что ты смотришь».
Окна в большом доме были освещены, в полумраке взад-вперед бегали слуги, но Грей находился слишком далеко, чтобы что-то слышать. У него возникло жутковатое ощущение, будто он видел что-то призрачное, что могло быть внезапно проглочено ночной тьмой.
На самом деле так и оказалось, в том смысле, что с этого места гасиенда была не видна – и хорошо. Его дорожная одежда лежала на опавших листьях, в которые погрузились и его голые ноги: мелкие насекомые с неслыханной фамильярностью напали на его интимные места. Это заставило его порыться в вещах, достать флакончик кокосово-мятной мази и щедро намазаться ею, прежде чем одеться.
Не в первый раз – и не в последний, он был в этом уверен – он ужасно жалел, что рядом не было Тома Бёрда. Он действительно мог одеваться сам, хотя он и Том по негласному соглашению делали вид, что это не так. Но в тот момент ему больше всего не хватало ощущения торжественности, которое возникало, когда Том одевал его в полную форму. Как будто, надев алый мундир с золотыми позументами, он превращался в другую персону. Уважение Тома придавало ему уверенности в собственной значимости, словно он надевал не только мундир, но еще и новую личность.
Черт побери, сейчас ему, как никогда, было необходимо верить в себя. Тихо выругавшись, он с трудом влез в молескиновые бриджи и стряхнул листья с ног, прежде чем натянуть на них шелковые чулки и башмаки. Это была игра, но он чувствовал: шансы на то, что те люди примут его серьезно, выслушают и – главное – поверят ему, увеличатся, если он появится перед ними не просто как замена Малкольму Стаббсу, а как символ Англии, настоящий представитель короля. Они должны поверить, что он сможет выполнить то, что обещал им, иначе все пропало. Для hacendados – и для него.
– Неужели этот чертов флот подведет? – пробормотал он, завязывая на ощупь галстук.
Наконец одевшись и убрав дорожное платье, он вздохнул с облегчением и минуту неподвижно стоял, собираясь с духом и привыкая к мундиру.
Он и не знал, что деревья манго вырастают такими высокими. Роща была старая, каждое дерево высотой больше ста футов, листья плавно колыхались на вечернем бризе и шумели над головой словно море. Что-то тяжело соскользнуло рядом с ним на опавшую листву, и Грей застыл. Но змея – если это была змея – продолжала свой путь, не испугавшись его присутствия.
Родриго, Азил и Иносенсия находились там, где он оставил их, в сотне ярдов, но ему казалось, что он совершенно один. Его сознание было пустым, и он радовался такой передышке. Среди листьев, словно бледно-зеленые крикетные мячи, валялись незрелые плоды, сбитые штормовым ветром, но на деревьях они уже пожелтели – он видел это в сумерках, когда они вошли в рощу – и даже начали краснеть. Между тем стемнело, и теперь он заметил манго, только когда задел за низкую ветвь и на ней тяжело закачались плоды.
Он шел, не чуя под собой ног и не помня, как сделал первый шаг, просто шел, подгоняемый ощущением, что уже пора.
Он прошел через рощу и увидел, что Родриго и его спутницы уже встали и тихо разговаривали с высокой, худой молодой женщиной. Алехандра, кузина Иносенсии, должна была отвести их в табачный сарай.
Все повернулись к нему. Алехандра широко раскрыла от удивления глаза, и они сверкнули в лунном свете.
– Hijo, – с восхищением проговорила она.
– Благодарю вас, мадам, – сказал он с поклоном. – Ну что? Пойдем?
Он живо представлял себе это по рассказу Малкольма. Большой табачный сарай, темнота, шепот сохнущих листьев над головой, ждущие в темноте мужчины… О чем Малкольм не упомянул, так это о густом запахе, облаком лежавшем на сарае, густом настое, который схватил Грея за горло еще на подходе, в тридцати футах от ворот. Он не был неприятным, отнюдь, но был настолько сильным, что Грей поначалу боялся глубоко дышать – а ведь ему было необходимо все его дыхание.
Кано. Так звали парня, которого он должен убедить. Кано был главарем рабов на плантации Мендес. Был там главарь и с плантации Сааведра, его звали Хамид, но, по словам Алехандры, именно мнение Кано считалось у рабов самым веским.
– Если он скажет «да», они все так и сделают, – заверила она Грея.
В сарае были и другие запахи, не только табачный. Грей почувствовал запах пота в то же мгновение, как только зашел внутрь, – а еще резкую, темную вонь от тел озлобленных парней.
Там горел единственный фонарь, висевший на одной из вертикальных опор, державших крышу. Он освещал небольшой пятачок, но его отсветы расходились намного дальше, падали на сгрудившихся мужчин, выхватывали из темноты отблески света на черной коже, изгиб головы, плечо, белки пристальных глаз. Два человека, стоявшие под фонарем, повернулись к Грею.
Не возникло никакого вопроса, кто из них Кано. Высокий негр в коротких рваных штанах, хотя его компаньон и большинство других мужчин были в штанах, рубашках и повязанных на голове пятнистых банданах.
Не возникло вопроса и почему. Серые борозды покрывали спину и руки Кано, словно шрамы от присосок кальмаров на теле старого кита, – следы плетки и ножей. Кано увидел приближавшегося Грея и улыбнулся.
Улыбка показала отсутствие передних зубов, но клыки остались, острые и в бурых пятнах от табака.
– Mucho gusto, señor,[72] – сказал он. В его голосе звучала легкая усмешка. Грей поклонился с подчеркнутой вежливостью. За ним вошла Алехандра и представила его на мягком и быстром испанском. Она нервничала, ее руки теребили передник, и Грей видел, как блестел пот у нее под глазами. Кто же ее любовник? Этот парень или Хамид?
– Mucho gusto, – вежливо сказал Грей, когда она закончила говорить, и поклонился ей. – Мадам, будьте так любезны, скажите этим джентльменам, что я привел с собой двух переводчиков, чтобы мы точно поняли друг друга.
После этих слов в сарай вошел Родриго, за ним Азил. У нее был такой вид, словно она вошла в пруд с крокодилами, но Родриго держался спокойно и степенно. Он надел свой лучший черный костюм с чистейшей белой подкладкой, сиявшей словно бакен при буроватом свете сарая.
При виде Родриго по собравшимся пробежала ощутимая волна интереса – и такая же ощутимая волна враждебности. Грей воспринял это как удар под дых. Боже, неужели он привел сюда Родриго на верную смерть, да и сам последует за ним?
А ведь они даже не знают, кто такой Родриго. Грею говорили – достаточно часто, – что страх перед зомби был так велик, что порой достаточно было даже слуха, чтобы толпа напала на человека и забила его до смерти.
Что ж, лучше всего двигаться дальше. Он не был вооружен, не считая полкового кинжала на поясе. Ничто им не поможет, только слова, так что надо говорить.
Так он и сделал, начав с комплиментов (они вызвали смешки – обнадеживающие…) и заявив, что он пришел как друг и представитель Малкольма Стаббса, которого они знают. Осторожные кивки. А еще, добавил он, как представитель короля Англии, который намерен прогнать с Кубы испанцев и завладеть островом.
Это было очень смело, и Азил слегка запиналась, когда переводила его слова. Но их приняли неплохо, Грею показалось, что толпа поддерживала короля в этом желании.
– Мой друг, сеньор Стаббс, просил вас помочь в этом деле, – сказал Грей и подчеркнуто обвел взглядом собравшихся, обращаясь как бы ко всем. – Я пришел, чтобы посоветоваться с вами и решить, как лучше выполнить наши желания, чтобы…
– Dónde está el Señor Malcolm? – перебил его Кано. – Por qué él no está aquí?
Его слова не нуждались в переводе, но ради протокола Грей позволил Азил их перевести и после этого ответил, что, увы, сеньор Малкольм арестован и отправлен в Эль-Морро. Поэтому он, Джон Грей, явился к ним, чтобы осуществить план сеньора Малкольма.
Ропот сомнений, шарканье босых ног по пыли.
– За ваше содействие в этом деле сеньор Малкольм обещал вам свободу. Я тоже обещаю вам ее. – Он говорил как можно проще в надежде, что это добавит его словам искренности.
Вздохи, негромкое бормотанье. Они беспокоились – и у них были на это основания, подумал он. В сарае было жарко, он был набит людьми, насыщен парами их пота и запахом сохнувших табачных листьев. Пот просачивался и сквозь рубашку Грея.