Она и была в зеленом, с головы до ног: в бледно-зеленом муслиновом платье с жакетом и верхней юбкой из набивного французского ситца. И, конечно, с зонтиком, который снова раскрыла, выйдя из дворца.
Как разумно, подумала она, что мистер Блумер выбрал зеленый цвет: она была заметна среди более частых розовых, голубых и белых нарядов других женщин, хотя и не настолько, чтобы привлекать к себе взгляды. Зеленый цвет многим не к лицу, а кроме того, зеленая ткань быстро выцветает. Месье Верне – художник, друг ее отца, совершенно одержимый морем и китами – сказал ей однажды, что зеленая краска крайне нестойкая, быстро выцветает на картинах, и назвал ее «зеленой беглянкой». Это определение привело ее в восторг.
Возможно, поэтому деревья меняли осенью окраску листьев? Зеленый цвет ускользал, и они выцветали, умирали и делались бурыми. Но почему тогда они на мгновенье вспыхивали красным и желтым?
Такие заботы пока не тревожили окружавшие ее растения: стояла середина лета, и вокруг сверкала такая яркая зелень, что если бы Минни остановилась среди всей этой роскошной флоры, то стала бы почти невидимой.
Она без труда нашла оранжереи. Там их было пять: все стояли в ряд, сверкая на солнце словно бриллианты, и соединялись между собой короткими переходами. Она пришла чуть раньше, но это не имело значения. Закрыв зонтик, она присоединилась к входившим внутрь гостям.
Воздух внутри оранжереи был тяжелым, влажным и приторным от запаха спелых плодов и тропических цветов. Однажды она была в королевской оранжерее в Версале. Эта была менее помпезной и более уютной. Апельсины, лимоны и лаймы, сливы, персики и абрикосы, груши… и повсюду обворожительный запах цветущих цитрусовых.
Она вздохнула, испытывая блаженство, и пошла по посыпанным гравием дорожкам между рядами растений, бормоча извинения или приветствия, если кого-то задевала, не встречаясь ни с кем взглядом, и, оказавшись ненадолго одна под пологом айвовых деревьев, остановилась и принюхалась к аромату висевших над головой желтых плодов размером с крикетный мяч.
Вспышка красного цвета за деревьями привлекла ее взгляд, и на миг ей показалось, что там гуляла экзотическая птица, привлеченная изобилием странных плодов. Потом сквозь благовоспитанный гул женского щебетанья она услышала мужские голоса, и через мгновенье ее красная птица вышла с боковой дорожки на широкую. Это был военный, при полном мундире – ярко-красном и золотом, в сверкающих черных сапогах до колена и с саблей на поясе.
Он был невысоким и вообще-то скорее щуплым, с тонким лицом, которое она увидела в профиль, когда он повернулся и что-то сказал своему собеседнику. Но стоял он очень прямо, расправив плечи и высоко держа голову, и в его облике что-то напоминало бентамского петуха – такая же глубинная свирепость, врожденная гордость и полное неведение своей щуплости. Готовность наброситься на любого чужака.
Сравнение так развеселило ее, что она не сразу перевела взгляд на его собеседника. Тот был в штатском, но, несомненно, очень дорогом – бархат цвета охры с голубым атласным поясом, на груди большой орден-чего-то-там. Впрочем, он напоминал лягушку – широкий рот и бледные, довольно крупные, выпученные глаза.
Глядя на них обоих, петуха и лягушку, увлеченно беседующих друг с другом, она невольно улыбнулась, закрывшись веером, и не замечала шедшего за ней джентльмена, пока он не заговорил.
– Вам нравятся опунциевые кактусы… мадам?
– Возможно, если бы я знала, какие они, – ответила она, повернулась и увидела молодого джентльмена в лиловом камзоле. Он кашлянул и вопросительно посмотрел на нее.
– Хм… вообще-то, я предпочитаю суккуленты, – сказала она, проговорив условленный пароль, и тоже кашлянула, надеясь припомнить слово. – Особенно, хм, эуфорбию.
Вопрос в его глазах исчез, сменившись удивлением. Он оглядел ее с ног до головы, и в других обстоятельствах это могло бы показаться оскорбительным. Она вспыхнула, но выдержала его взгляд и тоже подняла брови.
– Мистер Блумер, как я полагаю?
– Если угодно. – Он улыбнулся и предложил ей руку: – Позвольте показать вам эуфорбию, мисс?…
Мгновенная паника: как ей назваться?
– Хоутон, – ответила она, вспомнив Рейфа и его насмешливое прозвище. – Леди Беделия Хоутон.
– Конечно, – сказал он с серьезным лицом. – Рад познакомиться, леди Беделия.
Он слегка поклонился, она взяла его под руку, и они направились вместе в чащу растений.
Они прошли через джунгли филодендронов – таких, какие никогда не украшали ничего плебейского, вроде гостиной: одни с зубчатыми листьями, каждый величиной с половину Минни, другие, похожие на муаровый шелк, с толстыми зелеными прожилками.
– Они довольно ядовитые, эти филодендроны, – сказал с небрежным кивком мистер Блумер. – Все они. Вы знаете об этом?
– Я запомню.
Потом были деревья – фикусы, как сообщил ей мистер Блумер (пожалуй, он не случайно выбрал себе nom de guerre), с кривыми стволами, толстыми листьями и сладковатым, затхлым запахом; некоторые были обвиты лианами, с конвульсивной силой карабкавшимися по их стволам, цепляясь за тонкую кору толстыми волосками, похожими на корни.
А потом, конечно, эта чертова эуфорбия собственной персоной.
Минни и не знала, что существуют такие чудеса. Многие из экспонатов даже не походили на нормальные растения, а некоторые, с толстыми, голыми стеблями, утыканными зловещими шипами, вообще были странными перверсиями из растительного царства. Другие напоминали салат-латук – но курчавый, белый латук с темно-красными краями, словно кто-то вытирал ими кровь.
– Они тоже довольно ядовитые, эти эуфорбии, но опаснее всего сок. Не убьет, но лучше, чтобы вам в глаза он не попадал.
– Я постараюсь. – Минни крепче сжала зонтик, готовясь раскрыть его, если какое-то из этих растений вздумает плюнуть в нее, некоторые из них выглядели так, словно только об этом и мечтали.
– Вот это зизифус колючий, или терновый венец, – сообщил мистер Блумер, кивнув на особенно ужасное дерево с длинными черными шипами, торчащими в разные стороны. – Выразительное название. – Тут он заметил выражение ее лица, улыбнулся и кивнул на следующую оранжерею: – Пойдемте, следующая коллекция вам больше понравится.
– О, – тихо отозвалась она. Потом «О!» гораздо громче. Эта оранжерея была намного больше других, с высокой выпуклой крышей, которая наполняла воздух солнцем и освещала тысячу орхидей – не меньше! Орхидеи свисали с подставок и деревьев каскадами белого, и золотого, и пурпурного, и красного, и…
– О боже! – Минни даже вздохнула от восторга, и мистер Блумер засмеялся.
Они не были одиноки. Все оранжереи были популярны – многие гости громко восхищались колючками, уродцами и ядовитыми экзотами, – но многолюднее всего было у орхидей, и гул восхищения наполнял воздух.
Минни вдыхала полной грудью благоухающий воздух с его разнообразными ароматами, и у нее даже слегка закружилась голова.
– А вот эту орхидею вам не захочется нюхать. – Мистер Блумер, водивший ее от одного чуда к другому, показал на большой горшок, где росла тускло-зеленая орхидея с толстыми лепестками. – Она пахнет гнилым мясом.
Минни осторожно понюхала и отпрянула.
– Удивительно, почему орхидее понадобился такой запах? – воскликнула она.
Он искоса взглянул на нее, но улыбнулся.
– Цвет и запах нужны растениям, чтобы привлекать насекомых, которые их опыляют. Вот эта орхидея Satyrium, – он кивнул на тусклые, мясистые лепестки, – зависит от услуг падальных мух. Пойдемте, вот эта орхидея пахнет кокосом – вы когда-нибудь нюхали кокосовый орех?
Они неторопливо гуляли между орхидей – у них просто не было выбора, учитывая медленно двигавшуюся толпу, – и, несмотря на свое сожаление, что покинула экзотическую роскошь, Минни перевела дух, когда вошла в последнюю оранжерею и обнаружила, что она почти пустая. Еще в ней было прохладно, по контрасту с прежней тропической жарой. Ароматы здесь были скромные и неуловимые, растения мелкие и обычные, и внезапно она поняла стратегию мистера Блумера.
Оранжерея с орхидеями служила ситом или барьером. Здесь они оказались почти совсем одни, хотя и стояли на открытом месте, откуда могли вовремя увидеть всех, кто приблизится к ним, и сменить тему беседы на безобидную болтовню.
– Что, перейдем к делу? – предложила она, и мистер Блумер опять улыбнулся.
– Давайте. Вы первая или я?
– Вы. – У них намечался скорее обмен, чем продажа, но ее половина сделки была конкретной, а его нет. – Расскажите мне о ваших условиях, – сказала она, сфокусировав взгляд на его лице – довольно узком, но не без приятности. Она увидела юмор в морщинках возле его рта.
– Вы уверены, что сможете все запомнить? – с сомнением спросил он.
– Конечно.
Он вздохнул, кивнул сам себе и начал говорить.
Она снова взяла его под руку, и они гуляли по дорожкам оранжереи, проходя сквозь пятна солнца и тени, а он рассказывал ей различную информацию. Она запоминала ее, повторяла вслух, временами просила что-то пояснить или повторить.
Бо́льшая часть информации касалась финансовых вопросов, банковского дела и обмена, движения денег – между отдельными людьми и между странами. Были и политические сплетни, но немного.
Это удивило ее: вся информация, которую он добывал, была политической по своей природе и довольно специфичной. Мистер Блумер охотился на якобитов. В частности, в Лондоне и Париже.
«Я не могу понять почему, – заметил отец на полях своего списка. – Верно, Чарльз Стюарт приехал в Париж, но ведь это всем известно, к тому же все знают, что он никогда ничего не добьется; этот человек идиот. Но все же ты не заработаешь денег, отказываясь продавать людям то, что они хотят…»
Она с облегчением перевела дух, когда мистер Блумер закончил говорить. Его сообщение не было ни длинным, ни сложным, и она была уверена, что надежно держала в голове все имена и необходимые цифры.
– Ладно, – сказала она и достала свой собственный список – запечатанный – из потайного кармана в подкладке жакета. Она передала его, постаравшись посмотреть ему в глаза. Ее сердце учащенно билось, а ладони слегка вспотели, но он, казалось, не проявлял подозрительности.