– Как бы нам разрешить ситуацию культурно? Вы, быть может, остановитесь и позволите нам цивилизованным образом выяснить, что вы знаете?»
– У нас плотный график, – отозвалась я, – так что если вы не против съебать из наших мыслей прямо сейчас и…
«Что вы, не стоит грубости. Совсем не хотелось бы бросать на вас моих птиц».
– Кавалерия, говоришь? – переспросила я. – Да ни одна птица на свете эту штуку не обгонит. – Я постучала костяшками пальцев по металлической стене Вепря. – И ты это прекрасно знаешь. Зачем иначе призывать нас остановиться, когда можно догнать, я права? – Я выглянула в окно-щелку. – А, Картрин?
«О, разумно. У меня и в самом деле есть свои секреты. Просто не хочу тратить их там, где все можно решить цивилизованной беседой. Что ж, будьте любезны дать нам ответ. Сдадитесь мирно?»
Какой бы впечатляющей ни казалась способность читать мысли, ее не причисляют к высоким искусствам. Если от души окунуться в комок тревог, страхов и ненависти, которые составляют разум человека, можно потом несколько дней прорыдать в ведерко. Поэтому по-настоящему она полезна лишь в одном – передавать и считывать поверхностные мысли, которые мгновенно и невольно всплывают у человека.
Как та, например, что всплыла у меня, когда я мгновенно и невольно представила Картрина (ну, или каким он мне увиделся) хватающим полный до краев ночной горшок, подносящим его к губам и…
«Ах ты дрянь, – донесся до меня гневный отголосок его мыслей. – И с какой же мразью я беседую?»
– Ни с какой, – ответила я. – Я просто путница.
«В самом деле? А твой друг думает иначе. Загляну-ка к нему мысли, увижу…»
Последовала долгая пауза.
«Императрица милостивая. Ты же…»
Я вздохнула. Скрываться и дальше стало бесполезно, спасибо шальным мыслям Кэврика.
– Сэл Какофония. Ага.
И еще одна пауза, чуть дольше.
«Скиталец?»
Картрин этого не увидел, но я не сдержала ухмылки.
– Что, слыхал обо мне, м-м? Лестные слова?
Опять пауза, еще дольше.
А потом я получила ответ.
Донесся далекий свист рассекаемого воздуха, слабый треск молнии и шепоток полета. И мгновение спустя стало охереть как громко.
Кэврик вскрикнул. Конгениальность вскинулась на ноги, вереща. Лиетт ухватилась за скамейку, чтобы не упасть. Двигатели взревели, застонал металл. В бок Вепря что-то врезалось, и он запрыгал, содрогаясь на ходу. В броне прорезалась здоровенная трещина, и по ней заплясали голубые дуги.
Я выглянула в дыру и увидела скользящую по земле тень. К Вепрю приблизились очертания худощавого тела и размах огромных крыльев, потом отстали. Снова донесся треск.
– Всем, блядь, вниз! – заорала я.
Скорее, правда, для себя, чем для них. Больше никто, ни люди, ни птицы, не поняли, что происходит, когда с чистого неба сорвалась молния и опять ударила по Вепрю.
Металл и огонь гневно взревели, зашипел пар. Под брюхом Вепря что-то с лязгом сорвалось, и мы начали терять скорость.
– Что это было?! – вопросил Кэврик.
– Грозострел, – буркнула Лиетт, поправляя очки.
– Что?..
– Арбалет, который стреляет грозой, что тут неясного?! – прорычала я.
– Грозой нельзя стрелять! – возмутился Кэврик.
– Не я, блядь, название выбирала! – рявкнула я в ответ.
– Что бы там ни было, эта штука зацепила двигатель, – продолжил Кэврик, бешено дергая рычаги. – Я удержу нас на ходу, но недолго.
– Подозреваю, в этом все дело, – заметила Лиетт, уставившись на дыру в каркасе машины.
– Да ла-а-адно?
Я снова выглянула из этой дыры. Заметила вдалеке силуэты, которые мчались к нам на мощных, пернатых лапах. Резко бросились в глаза клювы и перья, окрашенные имперским пурпуром. А когда они приблизились настолько, что можно было разглядеть оружие, я увидела на их нагрудниках гербы кавалерии.
– Всадники, – пробормотала я и бросилась к двери. – Починить сможете? Хоть кто?
– Я могу или чинить, или управлять, но не одновременно, – отозвался Кэврик.
– Природа двигателя-Реликвии остается для всех загадкой, – проговорила Лиетт. – Сомневаюсь, что даже их мастера понимают, как оный в сущности работает. Тем не менее механика, которую он питает, примитивна, легко поддается починке и…
– Да или нет, – прорычала я.
Лиетт сощурилась, выдернула из волос перо.
– Разумеется, блядь, смогу.
– Великолепно. Все за дело. А я позабочусь об остальном.
– Что? – На ее лице мелькнула тревога. – О каком «остальном»? Что ты задумала?
Я распахнула дверь, и все заглушил рев ветра. Вытащила Какофонию, расслышала его медный смех, раскрыла барабан и вложила три патрона. Оглянулась через плечо на Кэврика.
– Будь у меня план, дружище, я бы подобной херни не творила.
Я пронзительно свистнула. Конгениальность тут же ринулась к двери. С любопытством глянула на стонущую под колесами Вепря землю. И, пригнувшись, выпрыгнула.
А я следом.
Когда я приземлилась в седло и схватила поводья, птица даже не оступилась. После стольких часов в шумной железной коробке у нее наверняка зудели ноги. И пусть я не совсем понимала, какие чувства Конгениальность вложила в клекот, мне нравилось думать, что она готова к битве и жаждет крови.
Все это, ей-богу, ждало ее впереди.
Вепрь вырвался вперед, и я увидела их. Безупречные перья цвета слоновой кости с пурпурными кончиками. Стройные ноги, бегущие совершенно синхронно. Длинные клювы, устремленные вперед, словно копья. Всадники, в сверкающей броне и украшенных гребнями шлемах, умело держащиеся в седлах на аллюре, вскинутый над головами в предвкушении триумфа частокол оружия с пламенеющими эмблемами.
Имперская кавалерия. Не найти красивее людей, от чьей руки можно погибнуть с честью. Однако, что бы кто ни подумал, глядя на их сияющие доспехи и грациозных боевых птиц, каждый мужчина и каждая женщина в строю обучены убивать и снабжены магическим арсеналом, а каждая птица – бесстрашный боец с острыми, как лезвия, когтями и клювом.
Все бы обошлось, если бы мы ночь провели в пути. Но кое-кому надо было взять и посочувствовать мертвецам.
Вскинув Какофонию, я натянула поводья и направила Конгениальность в сторону кавалеристов. Они тут же меня заметили – и плавно, без сучка и задоринки, сменили строй на боевой. Арбалетчики перешли в тыл, вперед выдвинулись шесть птиц, чьи всадники держали древковое оружие цвета меди. Предводитель гаркнул, и наконечники в ответ вспыхнули пламенем.
Огнеглефы. Заебись.
Я направила Какофонию. Отряд заложил вираж, понукая птиц. Я сощурилась, прицелилась чуть ниже и спустила курок.
Изморозь ринулась вперед, ударила в землю. Две птицы успели ее перескочить. А потом…
– Твою мать!!!
Крик предводителя – вот все, что я расслышала, прежде чем застонал лед. Кристальные копья ринулись вверх, развернулись лепестками огромного синего цветка. Птицы заверещали. Те, кому повезло, полетели кувырком, поскользнувшись; кому не повезло – не успели пикнуть, как их хрупкие тела прошило ледяными шипами. Впрочем, пришлось отдать должное выжившим. Они почти не сбавили ход и, выбравшись из морозной западни, помчались дальше.
Их стало меньше. Но все еще слишком много.
Строй нарушился, выжившие рассредоточились, чтобы снова не попасть под такой удар. Я сунула Какофонию в кобуру и обнажила Джеффа. Наверняка сочтешь глупостью то, что я решила взяться за простую сталь перед битвой с магами. Однако они знали, как сражаться против магии – и как от нее увильнуть, так что в попытках их подстрелить я бы просто-напросто сливала патрон за патроном. И какие бы слухи у вас тут ни ходили, маги не рождаются неуязвимыми. Они из плоти и крови, прямо как я и ты…
Вот только у них есть арбалеты, стреляющие молниями.
Как тот, что оказался направлен на меня, когда я подняла голову.
Я увидела лицо всадницы, озаренное лазурным свечением оживающего болта. Он загудел; женщина взвела массивный блестящий арбалет, выстрелила. Мне хватило ума лишь инстинктивно пригнуться. Но я все равно ощутила, как кожу закололо электричеством, как боль впилась в тело крошечными потрескивающими коготками, когда болт прошел надо мной и, вонзившись в землю позади нас, взорвался сферой молний и искр.
Конгениальность пронзительно крикнула и попыталась вырвать у меня поводья. Как будто стоит бояться взрыва, перекрывшего солнечный свет и окутавшего мир жутким разрушительным голубоватым светом.
Дите здоровенное.
У вас есть претенциозное вооружение, способное сотрясать землю, но нет Праха. Кузнецы Катамы могут взять останки мага и выковать из них орудия столь страшной мощи, что они сравнятся с величайшей пушкой Революции. Грозострелы, стужемечи, огнеглефы – против таких штук самый обычный клинок, можно подумать, не полезнее игрушечного.
В руках любого другого – вполне.
Однако кавалерия перешла дорогу не любому другому, верно?
Я увидела, как всадница выдергивает из колчана следующий болт, и решила рискнуть. С силой дернула поводья Конгениальности, посылая ее прямо на кавалеристку. На лице всадницы мелькнула паника; она поняла, что я отнюдь не спасаюсь бегством. И она прозевала момент – болт прошел мимо, и я опять отделалась лишь покалыванием кожи. Конгениальность на полном ходу врезалась в имперскую птицу в тот миг, когда всадница снова взводила грозострел. Я свесилась в седле, всадила меч ей меж ребер и выдернула его в алом фонтане. Всадница кулем рухнула вниз, третий болт взмыл в небо.
Усмешка держалась у меня на губах, пока я не глянула вверх. Болт, вспыхнув, достиг крайней точки… и полетел вниз.
Собираясь ударить прямо на моем пути.
Я снова дернула поводья; нас обдало фонтаном искр и комьев земли. Конгениальность сдала назад, взвизгивая и отчаянно пятясь. Если ты исполинская птица-убийца, это выглядит не слишком грациозно и не помогает всаднику усидеть на месте.
Она выбросила меня из седла, и я приложилась о землю так, что вышибло весь дух. Сквозь мои попытки вдохнуть донесся гулкий стук когтей. По-прежнему ошалелая, я различила силуэты трех несущихся по равнине всадников. Не позволяя такой мелочи, как вероятное сотрясение мозга, мне помешать, я соскреблась на ноги и вскинула клинок.