И я дала волю гневу, заклокотавшему во мне, заставившему вскочить на ноги. Я оперлась о стену, делая короткие сердитые вдохи. Я все еще чувствовала во рту вкус мертварева, мне казалось, что оно все еще извивается у меня в животе. Но плевать я на это хотела. Как и на ноющую голову, и мучительную боль в руках и ногах, и бесконечность, которая понадобилась мне, чтобы добраться до двери.
Какофония пылал у моего бедра, упрекая, что я повелась на такую уловку. Алотен, разумеется, оставил его при мне. Он знал об этом оружии достаточно и побоялся к нему прикоснуться.
Есть поговорка о гордости и о том, как она делает человека кретином. Но я не смогла ее вспомнить.
Я толкнула дверь, и та оказалась заперта. Может, чтобы удержать меня внутри. Может, чтобы не впустить кого-то снаружи. Мне было плевать. Я достала Какофонию, прицелилась.
В обычных обстоятельствах тратить патрон, чтобы открыть дверь, – это расточительство.
Однако я хотела выразить Алотену признательность за этот его маленький фокус.
И решила, что вынесу ему только дверь.
Ты, наверное, подумала бы, что я разозлилась.
Честно говоря, я понимала, почему Алотен так поступил. Он хранил верность Империуму. Враки был самой страшной угрозой его Империуму, его Императору и его собственному жизненному укладу. Алотен рискнул бы чем угодно, не только нашими хрупкими отношениями, чтобы остановить Враки. Он тоже понимал, почему я ничего не сказала ему с самого начала. Он понимал, что Враки для меня значил, хоть и не знал почему.
Так что я не злилась.
Я была, блядь, в бешенстве.
И это бешенство держало меня на ногах, пока я неслась по Последнесвету, обкладывая руганью людей, чтобы убрались с дороги, и отшвыривая тех, у кого туго со слухом. Прочь из лавки, прочь с Жучьей площади и дальше по сраным улицам, я мчалась вперед, пытаясь понять на ходу, куда я, собственно, направляюсь.
Феша не помогала.
К полуночи улицы заметно опустели, однако этот город никогда не спал. Тишину нарушали торговцы с ночной сменой товаров, толпы ликующих пьяниц и отряды солдат. И если б только я могла сказать, сколько их.
Остатки наркотика до сих пор туманили мне разум, и понять, что происходит, было сложно. Передо мной компания из трех человек или семи? Это меня революционеры проводили хмурыми взглядами или кто-то другой? Это я сейчас свое имя расслышала или…
Ну, ты понимаешь, к чему все, блядь, шло.
В общем, проблеска светлой мысли мне хватило только на мрачное осознание, что я на десяток миль отстаю в гонке, начало которой проспала.
Рикку Стук был для меня единственным способом добраться до Враки, и находился он где-то в городе, который Алотен знал куда лучше, чем я. Добавь сюда еще, что он мог быть абсолютно любым существом на этих улицах – вон той женщиной, смеющейся за бокалом вина, вон тем мужиком, блюющим в переулке, да хоть вон той собакой, упомянутую блевотину жрущей. Алотен выберет подходящую личину, найдет свою жертву и приблизится так, что Рикку даже не догадается, что за ним следили. Алотен знал Последнесвет, знал, как разыскивать людей и как незаметно подобраться к ним.
А я знала Рикку.
Алотен знал Риккулорана, нервного и задумчивого мастера дверей, который обычно шарахался от женщин и прятался в библиотеках Катамы. Алотен не знал Рикку Стука, скитальца, который открывал двери убийцам и, усевшись поудобнее, со страстной усмешкой наблюдал, как другие проливают кровь, которую он сам трусил пускать.
А я знала.
Я знала ненависть, которая горела в этих малодушных глазенках. Знала, что, шарахнувшись от женщины, Рикку всегда потом с этой ненавистью смотрел ей в спину. Знала, чего он жаждал. Чего он боялся.
Поэтому я смотрела под ноги.
Я не искала Рикку. Ведь крысолов не выискивает крыс – те прячутся, шмыгают туда-сюда и не показываются, если поблизости есть люди. Хочешь поймать крысу – ищи ее нору.
Переулки открыты всем; туда может заявиться кто угодно. Здания тоже не годились: туда ему будет сложнее пробраться в случае внезапного отступления. Рикку скорее выберет укромное место, но без замков и дверей, чтобы не тратить на них время. Поэтому я высматривала на каналах пришвартованные кораблики с просторными каютами или пустыми отсеками, достаточно большими, чтобы мог пройти человек, или…
Вот.
Под мостом я увидела дверной проем. Спустилась по каменным ступенькам, нырнула в сумрак внизу. Вода лизнула ботинки, и я пошлепала по темному коридору, где благоухающий воздух быстро стал спертым, а спертый быстро стал затхлым.
И когда на стене мне попался нарисованный красным мелом квадрат, я улыбнулась. Как же его драгоценную душевную организацию, должно быть, корежило от необходимости выводить портал в сточном канале.
Рикку, как и многие мастера дверей, считает себя обиженным. Госпожа Негоциант дала им искусство не столь эффектное, как способность зажигать пламя или передвигать предметы силой мысли. Не то чтобы телепортация не была полезна – дверники играли огромную роль при переброске имперских войск, – однако для нее требовалась длительная подготовка. Для любых перемещений, кроме рывков в малом радиусе, им нужно подготовить своеобразную метку – точку входа и точку выхода. Иначе они рискуют переместиться, скажем, в скалу.
Их искусство полезно. Однако не очень романтично. Рикку это всегда ненавидел. А мне было интересно – не потому ли он рисует свои двери именно красным.
Эта дверь, из верениц крошечных рун, нарисованных квадратом на влажном камне, была большой. В нее прошли бы двое или один гигант – держу пари, Рикку намеревался провести через нее Кальто. И куда бы она ни вела, там я найду Враки.
Сердце забилось так, что пришлось глубоко вздохнуть.
Мел еще не осыпался пеплом. Рикку еще не использовал портал – держал наготове для ухода. Значит, он все еще здесь, в Последнесвете. И значит, у меня все еще есть шанс его поймать.
Но как?
Ждать Рикку здесь нельзя. Если Алотен не доберется до него первым, он вернется с подкреплением, а я пока не в состоянии с ними справиться.
Мне было нужно сообразить, как выманить хмыря, способного шагнуть сквозь пространство и сбежать к своему магическому порталу, который ведет к полоумному магическому потрошителю, и схватить упомянутого хмыря прежде, чем он сумеет открыть упомянутый портал и либо удрать к упомянутому потрошителю, либо перетащить упомянутого потрошителя сюда.
Да, мой накачанный наркотой мозг считал это все предельно разумным.
– Эй ты.
У тебя бывают моменты, когда кишки завязываются узлом, сердце ускоряет бег, вдохи становятся короче, но голова пылает огнем, а мозг только что придумал крайне скверный план, который он сам считает вполне годным?
– Погоди-ка, бля.
Ага, именно.
Я инстинктивно прижалась к стенке, присела и добрых десять секунд не шевелилась, пока не поняла, что обращаются не ко мне.
Если бы я рискнула предположить, кому это было сказано, я поставила бы деньги на обнаженного здоровяка, стоящего посреди дороги.
Кальто Скала не выглядел уставшим. Он следовал за мной без сна, не иначе, однако у него под глазами даже темных кругов не наметилось. На неподвижном лице не было ни намека на изнурение. Да и ожоги на коже, и нагота, судя по всему, его не очень-то заботили. Как не заботили его трое примирителей в красно-белых одеждах, которые его недовольно окружили.
– На кой ляд ты заявился в Последнесвет без сраных штанов?! – Тот, что пониже, ткнул Кальто в лицо огромной ручницей, которой явно компенсировал недостаток роста. – Тебя что, у ворот не остановили?
Ну, они наверняка пытались.
На ручницу Кальто не обратил никакого внимания. На стражника тоже.
– Я ищу женщину, – пророкотал он.
– Ну да-а, – отозвался стражник, покосившись ему чуть ниже пояса. – Оно и видно. И если у тебя есть монета, ты уж точно найдешь ту, кто тебя обслужит в каком-нибудь другом сраном городе. Сюда без штанов нельзя.
Кальто уставился поверх головы стражника, высматривая что-то среди улиц.
– Ваши законы меня не касаются.
– Ну, так вышло, что здоровенный мудила, который тут хером болтает, определенно касается меня. – Стражник постучал дулом ручницы по внушительной груди Кальто. – А что касается меня, то касается Двух-Одиноких-Стариков, так что если не хочешь перейти дорогу самому могущественному Вольнотворцу в Шраме, ты…
Угроза, честно говоря, была неплохая. Даже скитальцам не удавалось бросить вызов Двум-Одиноким-Старикам и выжить. И если бы стражник успел договорить, Кальто, возможно, пересмотрел бы свое отношение.
Но закончить угрозу стражник, разумеется, не успел.
Было бы сложно это сделать.
Когда Кальто взял его за голову.
Тебе, наверное, знакомо это ощущение. Миг после того, как в переполненной таверне разбивается стакан. Миг, прежде чем два человека осмелятся сказать друг другу то, о чем пожалеют. Расстояние между тем, кто говорит «я тебя люблю», и тем, кто молчит в ответ. Миг напряженной тишины, когда единственная секунда растягивается, словно целый час, когда все вокруг готовы пролить кровь и всего лишь ждут, кто сделает первый шаг.
Вот что я почувствовала, когда Кальто поднял орущего, размахивающего руками стражника над землей.
Остальные тоже почувствовали. Стражники по бокам от Кальто вскинули автострелы. Стрелки на крышах взяли его на прицел. Отряд революционеров на другой стороне канала потянулся к штык-ружьям. Имперские офицеры на веранде кофейни подались ближе, уже слыша песнь Госпожи.
Ситуация вот-вот грозила основательно накрыться жопой.
И это, честно говоря, был отличный повод свалить. Вторым отличным поводом был Кальто – неуязвимая машина смерти, притворяющаяся человеком, – который меня искал. Да и, в целом, я могла бы придумать еще десяток отличных причин исчезнуть оттуда.
И всего одну, чтобы остаться.
Необходимость найти Рикку.
И, готова поспорить, ты уже знаешь, что я выбрала.
Какофония распалился в ладони, почуяв мою решительность и одобряя ее теплом рукояти. Я подняла его, нацелила Кальто в голову. Перед глазами по-прежнему стояла дымка, разум плавал в тумане.