Я вздохнула. Опустила оружие. Смотрела, как Гальта крадется прочь, как следом хромает Рикку. Они исчезли.
Что бы там ни говорили потом, скажут, что Сэл Какофония поступает правильно. По крайней мере, иногда.
Я не могла убить их до того, как узнаю, где дети и как их оттуда спасти. И прежде, чем понять, где они, я должна была понять, где я сама.
Я считала неуклюжие шаги Рикку, пока они не затихли вдали. Тогда я вышла из комнаты в коридор. Стены проседали под собственным весом, но потрескавшийся камень не был старым. Гобелены и гербы, украшавшие стены, были изорваны, сожжены и расплавлены до неузнаваемости. Сквозь выбоины я слышала отдаленный плач, похожий на тот, что слышала в Плевелах, за исключением одной детали…
Страха.
В Бессонной ветер завывал со странной меланхолией. Усталым вздохом мира, который видел слишком много страданий и не знал, как их остановить. Но здесь, в шепчущих стонах, проникающих сквозь стены, сквозила нотка паники того, кто годами смотрел на страдания. Тогда я снова в Плевелах. Глубже в этих землях, чем Бессонная, где шли самые ожесточенные сражения, и раны, оставленные годами магического огня, еще даже не начали заживать.
Почему здесь? Сколько магии нужно Враки для его замысла? Я следовала за воющим ветром. Я пришла сюда, готовясь к худшему.
Но я не знала, что все настолько плохо. Я завернула за угол коридора и оказалась на вершине зубчатой стены. Ветер обрушился с пронзительным воем, заставив прикрыть глаза и вцепиться в камень, чтобы не упасть. Глаза щурились от света, такого бледного, какой бывает только в кошмарах. Я смутно видела туманные очертания осевших башен, ободранные знамена, развевающиеся на вечном ветру, и тени фигур, застывших в смерти, не принесшей успокоения.
И я поняла, где нахожусь.
Форт Собачья Пасть ничем особенным не выделялся среди остальных. Он никогда не был решающим для обороны, не был центром торговли, даже имя у него было так себе. Просто командиру понравилось, как звучат эти слова. Он прожил свою жизнь обычным, скучным имперским фортом на краю Плевел.
Но гибель его была важна.
В тот день здесь собралось больше трехсот магов и несколько тысяч солдат армии – одни получали задания, другие служили в гарнизоне, третьи возвращались в Катаму в отпуск. Они смеялись, ругались, пили, когда пришло известие, что новый император Катамы – ноль, рожденный без магии.
И было мгновение тишины. А потом Империум, каким мы его знали, умер. Меня не было там, когда все случилось, но я слышала рассказы. Все началось со споров: лоялисты призывали к вечной верности Империуму, диссиденты задавались вопросом, как маг может следовать за нолем, не говоря уже о том, чтобы ему служить. Потом перешли на личности. После был удар кулаком. А потом кто-то произнес заклинание.
И началось восстание.
К концу дня в коридорах и дворах форта Собачья Пасть больше не осталось жизни.
Но на этом все не закончилось. Разлад распространился по всему Шраму, и в течение недели несколько сотен лучших магов Империума покинули своего повелителя и стали первыми скитальцами. В последовавшем массовом дезертирстве Империум просто забыл о Собачьей Пасти, маленькой скромной крепости, ставшей самым большим в мире кладбищем магов.
Я видела наследие в руинах. В башнях, которые были низко склонены и разведены сражающимися осадниками. В зазубренных ледяных кристаллах мастеров стужи, которые не растаяли за все эти годы. В бесчисленных трупах, застывших навечно в последнем мгновении, почерневших оболочках тех, кто видел силу, которую нельзя было выпускать всю сразу.
Сложно было заметить крошечную фигурку, стоящую в центре двора, худого человека с непослушными волосами, поднявшего руки к облакам и обращающегося к яркому ореолу света в потемневшем небе над головой.
Среди обломков Враки Врата выглядел просто еще одним трупом, который пока не понял, что мертв.
Но я больше ничего не видела.
Я не могла даже смотреть на него, не вспоминая то темное место, тот холодный камень, тот яркий свет. И хотя ветер завывал, а мертвые вздыхали, я не слышала ничего кроме голоса, шепчущего мне на ухо:
– Прости меня.
Часть меня была не готова к этому. Часть считала месть только фантазией, лелеемой в темных уголках сознания. Она смотрела сквозь меня на человека, отобравшего у меня небо, и хотела свернуться клубком и заплакать.
Но я не слушала ее. Потому что говорила другая часть меня. Говорила ртом, полным крови и гнутого железа, изрыгая сотни проклятий на языке, который выжигал слух любому, кто услышит. Эта часть говорила из темного пустого места внутри меня, и ее слова отдавались эхом, пока не заполнили меня целиком. И они звучали:
– Прикончи его.
Стонущий звук прорезался сквозь завывания ветра, звук свивающегося перед ударом бури воздуха, последний вздох мертвых деревьев. Враки простер руки к нему, как любовник, жаждущий ласки, которую никогда не получит. И, словно потянувшись в ответ, ореол света стал еще чуть шире.
Его свет был тусклым, бледно-лиловым, и становился глубже, ореол расширялся. Ветер кружился вокруг в визжащей гармонии, умоляя остановиться. Но стон творения был громче, как будто само небо кричало в агонии от ужаса, который должен был вырваться из него.
Призыв уже начался.
И, судя по тому, какие твари ползали по двору, начался давным-давно. Коллекция человеческих фрагментов, прикрепленная к недокормленным четвероногим телам, – гончие-ниты. Некоторые ходили на человеческих руках, а не на лапах. Некоторые лаяли ртами, умолявшими о помощи. У некоторых были человеческие лица, застывшие в ужасе последнего момента перед тем, как гончие забрали их себе.
Они бродили, рычали, внезапно останавливались и выли. Но их взгляды были прикованы к яркому свету, словно они ждали того, что появится оттуда.
Но пока не появилось, насколько я могла судить. Скрата еще не призвали. Ни один ребенок не стал сосудом. У меня все еще было время, чтобы их спасти. Сколько – я не знала. Но я не могла позволить себе роскошь выяснять.
Мой взгляд обшаривал двор, а разум – мысли. Имперские форты строились по одному плану, и сомневаюсь, что Враки прятал бы жертвы в другом месте, когда у него здесь имелась отличная тюрьма. Я покосилась на темный угол на краю двора, едва различая зарешеченную щель окна у основания башни.
Там.
Все, что мне было нужно, – добраться до той стороны двора не замеченной ни одним из магов-убийц и надеяться, что дети действительно там. Найти способ убить вышеупомянутых магов, вытащить детей и сбежать магическим порталом в сырую канализацию. И успеть это сделать до того, как ужасное потустороннее чудовище вырвется из иного мира и окажется в нашем с сильным желанием убивать или взорвать все в радиусе десяти километров.
Хорошо, что я не сказала это вслух, прозвучало бы бредово.
Я миновала зубчатую стену, стараясь не высовываться. Враки не поднимал головы, чтобы посмотреть на меня, – все его внимание было сосредоточено на портале. Но я не знала, где могут быть Рикку и Гальта… или Тальфо и Занзе, раз уж на то пошло. Но я все-таки дошла, и меня не убили, что, в целом, хороший знак.
Спустившись по ступеням башни, пройдя сквозь обветшалые коридоры гарнизона, я обнаружила на стене изображение восстания в Собачей Пасти. Плевелы уже наполнились нестабильной магией, и битва между тремя сотнями мастеров не спасла их. Здесь – все еще плясали блуждающие искры от давно сверкнувшей молнии. Там – на каменном полу навечно застыли тени солдат. Их руки были подняты в тщетной попытке защититься от заклинания, поглотившего их с головы до ног. Расколотые щиты и сломанные арбалеты плыли по воздуху в невидимых, давно отрубленных руках.
Я приметила одно из таких оружий – единственный меч в поле зрения, который выглядел способным нанести удар и не развалиться, – и выхватила его из воздуха, когда он проплывал мимо. Рукоять его пульсировала чужой жизнью, агонизирующей жизнью того, кого не должно было быть.
Я понятия не имела, сколько продержится меч после стольких лет и магии, но это было лучше, чем ничего.
Страдания наполняли все вокруг: камень, сталь, даже воздух. Иногда я слышала голоса. Последние вырвавшиеся слова, навсегда застывшие эхом мертвых. Некоторые были злы, проклинали и обвиняли мятежников и лоялистов, которые не выжили. Но остальные были печальны, рыдали от ужаса и насилия, умоляли о помощи, которая никогда не придет. И некоторые…
– Нет.
Я застыла на месте. Я знала этот голос, и он не принадлежал призраку. Я потянулась к Какофонии, судорожно обшаривая глазами коридор и пытаясь запомнить расположение вещей до того, как иллюзия Тальфо утянет меня. Но ничего не происходило. Тени не шевелились, песня Госпожи не звучала. Только шумел ветер.
– Не могу.
И его голос.
Я подкралась по коридору к комнате за углом. Склад, удивительно сохранившийся, не считая толстого слоя пыли. Ящики со всякой всячиной создавали странную мирную безмятежность посреди страданий и хаоса. Я едва заметила забинтованную фигуру Тальфо, скорчившегося в комнате спиной ко мне, сжимавшего когтистыми руками голову.
– Остановись.
Его голос звучал так глухо, что эмоции едва различались, но все же таящийся в нем страх довел его до грани паники.
– Несправедливо, – он потряс головой, словно пытаясь вытряхнуть посторонние мысли. – Не я.
Он сердито зашипел на невидимого мне собеседника:
– Уходи.
Это… что-то новенькое.
Может, его наконец довело то, что он спал всего по три часа в сутки. Может, существование в бесконечном кошмаре наяву вывело его на новую грань между жизнью и смертью. Где призраки ходили как люди, а люди были тенями, дрейфующими в ночи.
А может, он просто спятил. Я не знала. И ни хуя не собиралась его спрашивать. Чем бы он ни был занят и что бы ни отвлекало его от чтения моих мыслей, я не собиралась выяснять и прокралась мимо его маленькой комнаты для медитаций.
Я шла коридорами, осматривая руины и разрушения, следы резни, пока не наш