Гальта Шип.
Я пробралась сквозь пыль, вытащила Джеффа из трупа нита и взвалила его на плечо. Убрала Какофонию в кобуру и позволила себе осмотреть место побоища.
С другого конца двора донесся стон, и я побрела в сторону огненного вихря на месте конюшни. Там я нашла Рикку. Он был весь красно-черный, одежда превратилась в обугленные лохмотья. Он стоял на колене. На большее он не был уже способен, остальное тело парализовало.
Повезло. Он даже не почувствует.
– Сэл, – выдохнул он онемевшими губами и посмотрел на меня снизу вверх, – пожалуйста. Другие… я никогда не хотел. Я этого не хотел.
– Просто ответь мне на один вопрос, Рикку, – проговорила я. – Если бы был шанс все повторить, ты бы поступил так же, а?
Трус. Жестокий человек. Мастер дверей. Рикку никогда не умел хорошо лгать.
Он смотрел на меня и молчал. И не моргал.
– Да, – я всадила в него клинок. – Так же.
Рикку Стук.
Я посмотрела на имя, написанное полинявшими чернилами, на валяющийся на холодной земле труп. В воображении все было куда драматичнее. Он все еще был парой мерцающих глаз, всхлипом в кромешной тьме, куда я иногда заглядывала. В моей голове он был чудовищем, как и все они. Не знаю, что я хотела ощутить, глядя на мешок с костями.
Не ощутила.
Пока нет.
Словно в ответ на мои мысли я почувствовала, как печет бедро. Какофония ухмылялся в кобуре. Я достала револьвер, он горел, намекая:
– Мы еще не закончили.
Я посмотрела на фигуру в центре двора. На изможденное, усталое лицо, озаренное светом, руки, простертые к небу, шевелящиеся губы. Глянула на ореол света над его головой, широко раскрывшийся, вздрагивающий и глубоко стенающий.
Нет. Мы не закончили.
В груди глухо клокотало, звук шагов отдавался в ушах, пока я хромала через двор. Выщелкнув барабан Какофонии, я сунула руку в сумку. Пять патронов радостно уткнулись в ладонь – все, что осталось. Солнцесвет. Три Разногласия. Одна Изморозь.
Изморозь.
Не так поэтично, как Геенна, а? Но убийцам выбирать не приходится. Я вытащила три патрона, вставила в барабан и защелкнула его обратно.
Я с трудом могла разглядеть лицо Враки. Его глаза были широко раскрыты, и в них ярко полыхал свет. Вдруг лицо озарилось широкой улыбкой. Над головой, словно отвечая ему, ореол света начал извиваться и содрогаться, как любовник, изнемогающий от желанного шепота. Засиял ярче, освещая небо фиолетовым солнцем. Стон превратился в пронзительную, отдающуюся эхом песню, перекрывающую шум ветра и мое хриплое дыхание. За светом виднелась разрастающаяся огромная тень, спускающаяся издалека, и Враки тянулся к ней. Его губы едва заметно раскрылись в счастливом «да».
А потом я все разрушила. Оглушительно грохнуло Разногласие. На миг воцарилась тишина, а потом все разверзлось. Он вовремя вскинул взгляд, чтобы увидеть, как я нажимаю на курок. Поднял руку. Воздух замерцал, Враки попытался выставить щит. Он мог спасти его от грязной смерти. Но не мог спасти от второго выстрела. Разногласие ударило в него с таким грохотом, что заглушило даже великую песнь портала. Враки с воплем отлетел прочь и упал в грязь. С трудом поднялся на колени. Умирающий свет упал на него, озаряя.
Ореол света содрогнулся. По его поверхности, как трещины по зеркалу, прошли трещины – широкие черные шрамы. Песня завибрировала, прерываясь, словно певец был в замешательстве. А потом он закричал, отчаянно и страшно. Свет из фиолетового стал агрессивно-малиновым.
– Нет, – выдохнул он. – Нет, нет.
Он с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, двинулся к свету, протягивая руку, желая спасти.
– Подожди! Я иду! Я могу все исправить. Я помогу…
Я почти обиделась, что он меня не замечал. До тех пор, пока я не разбила ему Какофонией нос. Он с криком упал, а когда снова поднялся, мой револьвер смотрел ему в лицо.
– Сэл, – прошептал он, – что ты наделала?
Я часто представляла себе, что почувствую, когда убью его. Иногда я думала, что буду смеяться и танцевать на его трупе. Иногда мне казалось, что просто буду широко улыбаться, глядя, как гаснет свет в его глазах. А иногда думала, что буду просто сидеть рядом, уставившись на него остекленевшим взглядом.
Не знаю почему, но теперь мне хотелось плакать.
– Ты же не всерьез, – сказала я. – Спустя столько времени, все эти годы, ты это мне говоришь?
– Я все еще могу сохранить, – он вскочил и похромал в сторону света. – Ему больно, но я могу его спасти. Я принял все меры предосторожности…
Я толкнула его в плечо обратно на землю. Он даже не сопротивлялся. Такой легкий, упал, как маленький ребенок. Я направила револьвер ему в лицо, но он даже не заметил. Его глаза были обращены к порталу, он пронзительно кричал.
– Неужели ты не слышишь? – забормотал он. – Он говорит со мной. Предыдущий был слишком непокорным, слишком злым. Но теперь, теперь все получится.
Его голос дрожал, он едва не плакал.
– Мы спасем Империум.
Где злорадный смех? Где проклятия? Где просьбы, мольбы, сожаление, сопротивление? Хоть что-нибудь? Я не узнавала это растрепанное существо, этот хныкающий голос, отчаянный взгляд заблудившегося во тьме человека.
– Она сама его послала, – сказал он. – Я говорил с ней. Он должен быть идеальным. Никакого обмена на сей раз.
Он потряс головой.
– Это дар, ее любимый сын. Его надо встретить. – Он снова поднялся. – Я должен ему помочь.
Я загородила ему путь. Подняла револьвер. Никак не могла понять, почему дрожит рука, почему перехватывает горло.
– Ты останешься здесь, – прорычала я. – И будешь смотреть мне в глаза, когда я убью тебя.
И он услышал. Он оторвал взгляд от портала и посмотрел мне в глаза. А я в его.
В них не было ничего, кроме пустоты.
Последнее оскорбление. Последний шрам, полученный от него. После стольких лет преследования я была готова убить Вракилайта, Враки Врата, последнее Дарование Империума, создателя Заговора против Короны, человека, отобравшего у меня небо…
А он был слишком безумен, чтобы понять это. Я его ударила.
Даже не знаю, как это вышло. Не почувствовала, что рука дернулась. Просто ощутила напряжение, и Какофония ударил его в лицо. Он отшатнулся, заливаясь кровью. Посмотрел на меня с недоумением, не понимая, что произошло.
Я ударила снова.
На этот раз я почувствовала. Не движение руки, не сокращение мускулов, не тяжесть револьвера. Что-то горячее в глазах. Твердое между зубов. Почувствовала, как что-то проникает в холод внутри меня и извивается.
И я снова ударила.
– Я должен закончить заклинание. – Он отшатнулся, попытался обойти меня. – Должен закончить. Я…
Я ударила. Хрустнула кость. Он упал на колено, попытался встать.
– Столько сил потрачено, столько времени. Она сама сказала мне, что я должен сделать…
Я ударила его, брызнула кровь. Он стонал сквозь выбитые зубы.
– Пожалуйста, пожалуйста. Это единственный способ. Я должен сделать это для нее. Она доверилась мне…
Я продолжала бить его.
Пока не онемела рука. Пока кровь не покинула мое тело. Пока не осталось ничего, кроме как поднять револьвер к тому, во что превратилось его лицо. Он посмотрел на меня. И даже тогда, с пустыми глазами, Враки прошептал:
– Нет.
Я посмотрела на портал. Черные борозды чертили карты, как трещины на стеклянной поверхности. Свет пульсировал насыщенно-багровым. Ослабевшая песня умирала, пока не обернулась последним жалким стоном.
– Сэл, – выдохнул он, – ты все разрушила. Я не могу… не могу его уже спасти. – Он сглотнул кровь, протянул дрожащие руки. – Она хотела подарить его мне, чтобы держать открытой дверь. Чтобы она могла… могла.
Из его глаз потекли слезы, прокладывая дорожки по окровавленным щекам.
– Ее песнь, – пробормотал Враки, – была так прекрасна.
Я могла поздравить себя с тем, что хотя бы это забрала у него. Я повернулась к нему. Закрыла глаза. Взвела курок.
– Сэл… – Голос, что я услышала, не принадлежал Враки. – Не делай этого.
Я открыла глаза. Больше не было Враки. На коленях передо мной, улыбаясь сквозь большие очки, стоял кто-то другой.
Не переставая улыбаться, Лиетт смотрела на меня, опускавшую направленный ей в лоб револьвер, и шепотом спрашивала:
– Ты действительно хочешь застрелить меня сейчас?
Что это было: крик, проклятие? Я отшатнулась, чуть не выронив Какофонию. Лиетт смотрела на меня, ухмыляясь слишком широко, лицо чересчур вытянулось. Ее тело раздалось вширь и потемнело, конечности обернулись ветвями, а кожа превратилась в кору. Я моргнула: передо мной стояло дерево. Она ушла.
И Враки тоже.
– Нет!
Я бросилась к дереву, ощупывая его. Грубая кора царапала ладони, в нос бил сильный запах гнилых веток. Я неистово долбила кулаками по стволу и кричала.
– Нет, нет, нет! – Я вцепилась в дерево, жалко завывая, мне было все равно. – Я была так близко… так близко!
Голос оборвался, я вдруг осознала и проникающий внутрь холод, и то, что произошло. Обернувшись, увидела тысячу мертвых деревьев, окруживших меня.
Тальфо.
Как же я, блядь, про него забыла. Неужели не подумала, что звук битвы пробудит его от оцепенения. Когда я так поглупела?
Полегче, осадила я себя. Злость сейчас не лучший советчик. Я осмотрелась. Двор исчез. Пропали шрамы от огня и льда. Во все стороны раскинулся один только лес теней и черных деревьев. Исчезли завывания ветра, был слышен только одинокий крик ворона вдали.
Взгляд судорожно метался по сторонам, но я ничего не видела. Ни Лиетт, ни Враки. Только мертвые деревья, холодный туман, что показывал мне гребаный Тальфо. Он сейчас был в моей голове, затмевая мысли и сажая вместо них черные деревья. Тем временем Враки мог уйти, мог подкрасться ко мне с ножом, мог…
Остановись, сказала я себе. Остановись, твою мать, прекрати. Контролируй дыхание.
Слушай.
Но все, что могла разобрать, – скрип старых деревьев и умирающий крик вороны. Доверять чувствам я не могла. Все казалось настоящим – запах, вкус, прикосновение. Я не знала, как развеять иллюзию, если только не убить Тальфо. Но он мог быть где угодно. Нигде. Везде. Мог скрываться в темноте, пока я не ступлю в огонь, мог подкрасться с кинжалом, или… или…