– Сказал, – ответила я.
Затаив дыхание, он спросил:
– Что? – После долгой паузы Джинду шагнул вперед, заставляя меня отвести подбородок от его клинка. – Что же он сказал?
Я не двинулась с места. Не моргала. И ответила уже не шепотом.
– Это неважно.
Дерьмовые последние слова. Думала, скажу что-то более эпическое. Чтоб от этих слов у зрителей белье намокло, когда они будут смотреть оперу моей жизни, как раз перед занавесом. Но чтобы их правильно прочувствовали. И пусть это будет последнее, что я скажу перед тем, как меч меня пронзит. Нормально.
Лиетт жива. Кэврик жив. Враки мертв. Все не так уж плохо. И вполне естественно, что все закончится, как и началось. Клинком Джинду. Моей кровью. Я закрыла глаза. Я ждала.
И услышала, как упал меч.
Глянув вниз, я увидела, как он мерцает в грязи. Человек передо мной отступил, его руки так тряслись, что не могли удержать порезавший меня меч. Его взгляд метался, не в силах остановиться на мне. Но всюду, куда бы он ни отводил глаза, он видел тела, развалины, кровь, пролитую Враки.
Враки, за которым он следовал.
Враки, ради которого он предал меня.
Враки, который лежал в бедном подвале в луже грязи, и все планы его пошли прахом.
– Как же так? – Взгляд Джинду шарил по далеким развалинам Нижеграда, как будто среди руин он надеялся отыскать ответ, которого не знал. – Он должен быть спасти нас… должен был все наладить… он говорил мне.
Его руки тряслись, нуждаясь в клинке, в оружии, которое все исправит. Но нащупали только череп, сжали виски.
– Я сражался ради него… я убивал ради него…
Я наблюдала, как он рухнул на колени и стал шарить в грязи, пытаясь найти ответы, которые раньше давал ему Враки. А теперь, когда он был мертв и не оставил после себя ничего, Джинду даже не знал, что за вопрос. А я молча смотрела на него, не зная ответов.
Но у кого-то был ответ для меня.
И он горячо прошептал его.
Почти бессознательно я потянулась к нему. Он, словно только этого и ожидая, прыгнул мне в руку. Какофония кипел, хихикая в предвкушении, когда я подошла к Джинду и нацелила револьвер ему в голову.
– Я уничтожал, – прошептал Джинду. – Империум, магов, все… я предавал… я сражался. Ты…
Прерывистое бормотание превратилось в фоновый шум, еще один порыв ветра, потрескивание огня. Пустое нагромождение слов, разрушенное щелчком взводимого курка.
– Салазанка.
Пока он не произнес мое имя.
Я не была готова увидеть его глаза, неприятно яркие и ясные, смотревшие прямо на меня. Я не была готова удивляться, что все это время, пока я видела его во снах, он наверняка видел меня. Не была готова к тому, что он увидит меня такой. Кем я была в его снах? Препятствием? Тенью? Просто коллекцией сожалений, облеченных в человеческую форму? Я не знала. Но сейчас, когда он смотрел на меня, его взгляд был таким, как раньше, и я знала, что он видел.
Женщину. С седыми волосами. Всю в пыли. Татуировки обвивали ее руки. Тело украшали шрамы.
Оставленные им.
– Я… я не могу.
И взглянув на него, стоящего в грязи без оружия, я тоже увидела. Не скажу, что это было что-то сладкое и удовлетворяющее, как настоящая любовь или подобное дерьмо. Я просто увидела мужчину. Которого знала, когда еще помнила себя счастливой.
Мужчину, подле которого я стояла, с которым сражалась, кричала на него, вопила. Человек, который был рядом, когда у меня еще было небо вместо шрамов.
Последняя часть моей жизни, которая когда-то была нормальной.
Рука дрожала, револьвер пылал. Дыхание перехватило. Я смотрела на него, пока не перестала понимать, что вижу перед собой. Когда он исчез, остался лишь клочок голой земли…
Я его отпустила.
Оставшись один на один с гаснущими огнями, холодным ночным небом и револьвером, горящим в руке. По руке прошла судорога, пронзила до кости. Какофония беззвучно ревел под кожей, пронзая сухожилия горящими ножами. Разумеется, он был недоволен. Эта смерть была единственной причиной заключенной между нами сделки. А я так просто отпустила его. Боль его гнева пронзала руку, не буду врать, но когда я думала, нажать ли на курок, когда думала, взять ли самый последний клочок моей нормальной жизни и выбросить его на ветер…
Ну, я уже говорила ведь. Это не самая сильная боль, мной пережитая в ту ночь.
– Почему?
Эта боль пришла вместе с голосом Лиетт.
И когда я повернулась посмотреть на нее – ее лицо было перепачкано в пепле и грязи, одна линза очков треснула, так что она смотрела на меня огромными расколотыми глазами, – я подумала, что могу умереть.
– Он был у тебя. – Она выталкивала слова из горла, как будто они были острыми бритвами. – Он был у тебя прямо тут… и ты его не убила.
– Ты вернулась. – Я не хотела, чтобы это прозвучало так обвиняюще.
– Разумеется, я вернулась. – Она вовсе не хотела, чтобы прозвучало так сердито. – Как же, блядь, я могла не вернуться? Я всегда возвращаюсь. Как и ты. И ни у одной из нас не хватает достоинства умереть, чтобы второй прекратил возвращаться.
– Лиетт, я…
– Почему? – Она шагнула ко мне, неуверенно, как по оскверненной земле. Может, так оно и было. – Каждое утро я просыпалась рядом с тобой и видела, как ты смотришь в окно. Каждый раз ты уходила, ни слова мне не сказав. Все, что у нас могло бы быть и чего нет. Все из-за него. Все до самого последнего кусочка можно было бы исправить, если бы ты убила его… но ты его отпустила.
На нее было больно смотреть, и я отвернулась. Еще больнее было то, как она смотрит на меня. Затем она потянулась, дрожа, словно хотела коснуться хрупкой вещи, обхватила искусными пальцами мои щеки и заставила посмотреть на себя. Что-то внутри меня сломалось.
– Почему? – снова спросила Лиетт.
Я не могла говорить. Горло перехватило. Ветер стал слишком громким.
Все уже было слишком.
– Скажи мне, – прошептала она. – Я вернулась, Сэл. Я буду продолжать возвращаться. Неважно, как это больно, неважно, сколько раз я проиграю, я буду возвращаться каждый раз, если ты только скажешь мне.
Меня словно ударили кулаком. Как будто словами она выбила из меня дух и я никак не могла вздохнуть.
– Скажи, как все наладить. – Она задыхалась, как бывает со сломанной машиной, когда уже ничего не починишь. – Скажи, что я должна сделать? Что я должна сказать? Должно быть что-то, что я могу сделать, чтобы все исправить, чтобы сделать тебя опять нормальной.
Оглядываясь назад, я уже знала, что ей ответить.
Оглядываясь назад, я бы сказала, что это… это похоже на нож, застрявший у меня в груди. Мне больно идти, дышать, больно, когда бьется сердце. Но я не могу его вытащить, я жила с ним так долго. Это единственное, что удерживает мою кровь. И если когда-нибудь его вытащат, я не знаю, останется ли что-нибудь во мне.
Оглядываясь назад, я бы сказала ей, что не знаю больше, что такое «нормальность». Не уверена, что когда-либо знала вообще.
– Сэл.
Оглядываясь назад, я уже знала ответ.
– Скажи мне.
Но тогда ее глаза были большими, расколотыми и полными слез…
– Пожалуйста.
Я промолчала.
Не произнесла ни слова, и она убрала руки от моего лица. Не произнесла ни слова, и она, повернувшись, пошла прочь. Я молча наблюдала, как она исчезает.
Когда ветер стих до шепота, я посмотрела на Нижеград.
Я села на холме и смотрела, как рушится фригольд, как один за другим гаснут его огни.
61Высокая Башня
– А потом?
Глаза Сэл были прикованы к шраму на ладони. Она водила пальцем по всей его длине, все еще свежему и выпуклому, даже когда на нем наросла нежная кожица. Внезапно она глянула на Третту.
– А?
Третта сузила глаза.
– Потом что?
– Что потом что? – рассеянно спросила Сэл.
– Что случилось потом? – Голос Третты звучал менее доверчиво и более рассерженно. – Ты убила Враки, оставила Джинду в живых, смотрела, как был уничтожен Нижеград. Что было потом?
– О. – Сэл пожала плечами. – Ничего.
Третта стиснула зубы.
– Разве ничего?
– Ничего. – Сэл откинулась назад. – Я сидела на холме, пока не увидела подошедшего человека в синем мундире.
– Революционер, – уточнила Третта. – Что потом?
– А потом у меня перед носом была уйма оружия, цепи на запястьях и долгая поездка. – Она демонстративно вытянула руки, насколько позволяли наручники. – И вот мы здесь.
– Мы здесь? – Третта вернулась на место, согнувшись, словно ее пнули в живот. – Черт тебя раздери, ты издеваешься!
– Ну, а чего ты ожидала? – спросила Сэл.
– Я… не… – Третта наклонилась над столом, хмурясь, словно пыталась найти смысл в древесном узоре. – Что случилось с Вольнотворцом? Куда она ушла? Где Джинду Клинок? Что с остальными членами Заговора против Короны? Как начет Занзе Зверя?
Она с силой ухватилась за край стола.
– Что случилось с Кэвриком? – Сэл пожала плечами снова. – Ушел.
У Третты открылся рот, глаза округлились.
– Ушел?
– Исчез во время битвы. Возможно, сбежал. Или, может, Враки не оставил от него ничего, что можно было бы найти. В любом случае он ушел.
– Ушел? – Третта хотела крикнуть, но у нее не хватило дыхания. – Все не может так просто закончиться. Все это время, все разговоры, и ты…
– Не оправдала, да? – Сэл мрачно усмехнулась. – Ты вечно думаешь, что будет как в опере. Герои победили или хотя бы показательно умерли, и, вероятно, кто-то кого-то целует в финале.
Она подняла голову, окинула Третту оценивающим взглядом:
– Но на самом деле все происходит не так, верно?
Сэл снова посмотрела на свои руки, покрытые шрамами и грязью, с кровью и землей под ногтями. Она уставилась на них таким взглядом, словно ждала, что они ответят ей тем же и расскажут оставшуюся часть истории.
– Оперы все же лучше. Хорошо они заканчиваются или плохо, они заканчиваются. Тебе не нужно волноваться, что случилось или что еще может случиться. Неважно, сколько мертвых людей на сцене, занавес падает, и они снова живы. Но если ты по другую сторону занавеса…