– Но как?! – со смесью отчаяния и возмущения вскричала я.
Такую ловушку невозможно сотворить за несколько секунд. Гилберт, несомненно, приготовил ее заранее. Но он же не мог просчитать, где именно я пробегу, через которое пройду зеркало, с какой стороны обогну переплетение кристаллических стеблей!
– Письмо якобы от его величества, – насмешливо напомнил маг. – Клетка настроена на него. Ты ведь не могла выбросить столь важное послание, верно?
Я застонала, стиснув зубы. Тупица, дважды тупица! Письмо! Туфли я скинуть сообразила, а вот избавиться от предмета, переданного врагом, не додумалась! Выходит, до сих пор Гилберт просто играл со мной, как кошка с мышкой.
– Ну все. Пора это заканчивать, – заявил он, направляясь в мою сторону.
Теперь я наконец увидела его отчетливо: худое жилистое тело, седые волосы, откинутый капюшон, орлиный нос с раздувающимися ноздрями, острые черты лица, морщины на лбу и в уголках глаз…
Мои руки разжались, выпуская за ненадобностью пилу, и инструмент беззвучно растворился в воздухе. Взгляд расфокусировался. Нужно было совсем немного подправить в окружавших нас отражениях. Второй уровень зыбок и непостоянен, но я надеялась, что близость третьего поможет стабилизировать колдовство.
Не так давно, сидя в своем убежище, я заставила зеркало показывать не комнату, а ведущую к дому дорогу. Сейчас я использовала приблизительно ту же технику, но не сменила зону отражения, а всего лишь сконцентрировала ее на определенной части картинки. И теперь со всех сторон, многократно скопированные, на Гилберта смотрели мои глаза. Руки дрожали от напряжения, а я все увеличивала и увеличивала изображение. Не было видно ни окружающего пейзажа, ни наших фигур, ни лица моего противника. Только зрачки, белки, веки, ресницы. Теперь, в какую бы сторону ни посмотрел маг, он был вынужден встретить мой взгляд.
Глаза – это тоже зеркало. Зеркало души. Если говорить точнее, зеркало мозга. И, поймав Гилберта на крючок, я заставила его сделать один заключительный шаг: погрузиться в мое сознание. Его тело осталось стоять там же, где и прежде, совсем рядом с решеткой. Но, как и я, он умел мысленно нырять в мир отражений, и сейчас произошло именно это. Наши разумы сплелись, но не на равных: маг был принужденным гостем, которого я затянула в собственный мир.
Следовало быть очень осторожной. Разумеется, я не дала Гилберту возможности хозяйничать в моей голове. Нет, образно говоря, я оставила его топтаться в прихожей и открыла доступ лишь к тем мыслям и воспоминаниям, которые сама же выпустила на первый план. Сейчас он все видел изнутри, моими глазами. Я говорю «видел», но на самом деле ему открывалось не только изображение, но и звуки, запахи, и – самое главное – эмоции.
…Вот меня арестовывают. Прямо во дворце. За окнами ярко светит солнце, а на ковер падает тень незнакомого стражника. На руки сразу же надевают кандалы. Удивление, беспокойство, но почти полная уверенность, что недоразумение разрешится в ближайшие часы.
…Допрос. Маленькая комнатка с казенной мебелью, совершенно обезличенная, невероятно яркий магический свет в лицо, и следователь, в сотый, наверное, раз задающий одни и те же вопросы. И я, тоже в сотый раз доказывающая, что все обвинения – полнейший бред. У меня хриплый, почти сорванный голос. Нет, меня не пытали, но я слишком часто переходила на крик от эмоций, пытаясь достучаться, объяснить, донести свою мысль.
…Камера, решетчатая дверь. Законник, которого я наняла, поняв, что самостоятельно мне не выпутаться. Он виновато опускает глаза, разводит руками. Ничего нельзя изменить, он старался как мог, но доказательства моей вины слишком весомы… Отчаяние, гнев, ярость, готовность убивать всех, кто попадется под руку. Я уже понимаю, что спасения нет, но все еще не готова смириться с этим осознанием.
…Суд. Пустая формальность: все уже решено. Я ушла в себя, молчу, не пытаюсь спорить, тихонько раскачиваюсь на стуле к неудовольствию охранника, и лишь на пару мгновений поднимаю взгляд, когда зачитывают приговор.
…Тюрьма. Уже совсем другая, удаленная, для тех, кого списали со счетов. Здесь нет законов, нет правил и нет снисхождения. Стража развлекается, как может. Если узников выводят из подземных камер и заставляют подняться по старым, истертым ступеням на первый этаж, значит, будут развлекаться. Крики обычно слышно заранее. Сегодня я якобы в чем-то провинилась. Под спиной – жесткий каменный пол, я лежу, пытаясь сгруппироваться, схватившись руками за голову, выставив локти перед лицом. В поле зрения то и дело попадают чужие ноги, обутые в грязные сапоги с тяжелой подошвой. Удар следует за ударом. Стоит повернуться, прикрывая побитый бок, как я вынужденно раскрываюсь другой стороной, и следующий пинок приходится туда. Кровь течет изо рта и из носа по щеке и подбородку, на полу и одежде остаются пятна. Чего-чего, а следов своих развлечений здесь не боятся.
В теле – дикая боль на пределе терпения, а быть может, уже и за пределами. На губах – соленый вкус крови. В душе – ненависть, такая, что, кажется, вот-вот разорвет на части без помощи моих мучителей. Это чувство становится еще сильнее, когда действо заканчивается и мне приказывают самостоятельно вернуться в камеру. Сначала я могу только ползти, потом неимоверным усилием воли заставляю себя подняться и медленно, хватаясь за все вокруг, иногда все-таки падая и снова вставая, идти на подземный этаж, так ни разу и не получив даже самой малой помощи. Ненависть смешивается с унижением, превращаясь в страшную гремучую смесь. Здесь еще не поняли, что, как хорошо от магии ни защищайся, я все равно могу оказаться опасной.
…Совсем небольшая камера. Кровать, от которой всего пара шагов до решетки. Ведро для нечистот, источающее отвратительный запах. Но куда более отвратительно осознание, что к этому запаху я уже привыкла. Равно как и к своей разорванной одежде, и перемазанному засохшей кровью телу: возможности как следует помыться здесь, конечно же, не предоставляли. Окна отсутствуют. Зеркала, по понятной причине, тоже. Я сижу на полу, просто потому, что уже устала сидеть на кровати. Альтернатив немного. Можно не сесть, а лечь. Можно встать и походить по комнате. Но места так мало, что после четырех-пяти шагов приходилось повторять прежний маршрут.
Сейчас я смотрю вверх и вижу потолок и голые стены. Я знаю, что никогда отсюда не выйду. Столько лет, сколько мне отпущено, я проведу здесь, в этой крохотной комнатке, с этими стенами, этой кроватью и этим ведром. Недели, месяцы, годы. В мире, превратившемся для меня в одну точку. Паника захлестывает меня волнами, мешает дышать, и кажется, что я вот-вот умру, потому что не сумею глотнуть воздуха. Перед глазами все плывет, потолок словно опускается ниже, или это стены сближаются? Ведь существуют камеры, где неугодных узников уничтожают именно таким способом? Но нет, моя камера – самая обычная. Я понимаю это, когда меня чуть-чуть отпускает. Всего лишь жестокая игра моей собственной психики. Похоже, я схожу с ума. Здесь, в крохотной одиночной клетушке без окон, много ли пройдет времени, прежде чем я окончательно потеряю рассудок?..
Гилберт дернулся, странно, неестественно мотнув головой. Ментальная связь прервалась. Тяжело дыша, с трясущимися руками, он опустил взгляд на колкую серебристую траву. Потом снова посмотрел на меня и открыл было рот, собираясь что-то сказать. Но вдруг схватился за сердце, беззвучно пошевелил губами и, закатив глаза, рухнул к моим ногам.
Решетчатая клетка исчезла в один момент, канули в небытие многочисленные зеркала. Все, что было создано магической силой лежавшего на земле человека. Я опустилась на корточки, приложила пальцы к шее рядом с трахеей. Пульс не прощупывался. Неудивительно: произошедшие вокруг изменения говорили сами за себя. Гилберт умер, и его волшба, не закрепленная должным образом, покинула мир вместе с ним.
Следуя древнему человеческому обычаю, я закрыла ему глаза. Затем вновь сосредоточила внимание на шее, движимая теперь совсем другим интересом. Ничего похожего на цепочку или шнурок заметно не было. Я аккуратно расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Сомнений не оставалось: ключа нет. Поморщившись (не самое это приятное занятие – обыскивать покойных), я проверила карманы. Провела рукой над телом, прислушиваясь к колебаниям энергии. Хранители всегда держали ключ при себе. Иначе без тесного контакта, артефакт постепенно утратил бы силу. Не сразу, конечно, скорее, за несколько недель, а то и месяцев. Но правила строго гласили: пока хранитель жив, он не должен расставаться с ключом. Увы, в данном случае мне не повезло.
Поднявшись на ноги, я щелкнула пальцами, создавая непосредственно под телом мага воздушные носилки. Аккуратно пошевелила руками, и они взмыли в воздух. Дальше они медленно плыли передо мной, в то время как я продвигалась к выходу. В самом конце, добравшись до прямоугольной двери, я осторожно придержала тело и уложила Гилберта на полу в комнате, которую по-прежнему можно было назвать зеркальной.
Глава 8Острые осколки памяти
Только пустой она уже не была. Оказывается, за время нашего отсутствия здесь собралось с десяток человек, среди них король, оба принца, важный вельможа, в котором я опознала канцлера, и несколько охранников разных рангов. Не знаю, что именно их привлекло: мы с Гилбертом успели уйти далеко, и через зеркало мало что можно было разобрать, но вид все имели встревоженный. Теперь же всеобщее внимание сосредоточилось на мертвом маге. Офицер охраны проверял пульс, канцлер, хмурясь, шептал что-то Эдбальду на ухо, наследник рассматривал тело с чуть брезгливым выражением лица, а один из солдат на всякий случай направил в мою сторону лезвие меча. Я же утомленно уселась на пол, согнув ноги в коленях и оперев на них локти.
– Руки вязать будете? – лениво поинтересовалась у стражника я, не меняя позы.
– Уберите оружие, – приказал король, впервые обратив внимание на наше маленькое противостояние. – Что это было? – обратился он ко мне. Не так чтобы ласково, но и не угрожающе.