Еще бы не безопасными! Маша как ни была вчера напугана, но не могла не заметить, как пренебрежительно легко этот Ян раскидал свору далеко не хилых уличных зверят. Но зачем он приглашает ее, неужели на настоящее взрослое свидание? Машу бросило в жар. Да нет же, глупости какие, зачем она, ничем не замечательная Маша Голубицкая, такому взрослому и серьезному, а главное, совсем не простому человеку? Но что же это она так непозволительно долго и невоспитанно молчит в трубку!
– Вы знаете... Вы извините, но мама наверняка будет против. Поэтому я даже спрашивать ее не буду. Но вот мы с подружками сегодня собираемся в кино. Часов в семь. Так что если хотите... – О Господи, ну какую чушь она несет! Какое кино? Какие подружки? Детский сад, да и только.
– Весьма замечательное предложение. Встречаемся сегодня в семь. Какой кинотеатр?
– «Пушкинский», – пролепетала ошарашенная его легким и неожиданным согласием Маша.
– Тогда я буду ждать вас и ваших подруг у памятника. Итак, до встречи, Маша?
– Да, до встречи, Ян... э-э... – Вот, как всегда, прослушала отчество. Опять конфуз – она настоящая гусыня. – Извините, я...
– Ничего. Для вас я просто Ян, – постановила трубка и дала отбой.
Маша еще несколько ненужных секунд сидела со снятой телефонной трубкой в руках, гневно пищащей короткими гудками. Потом все же положила ее на рычаги. Сегодня в семь часов! А с чего она, глупышка, взяла, что непременно будет в это время у памятника? Мама пока о ее планах не оповещена, и добро на посещение кинематографа не получено. Да и разве только в этом дело? Ну хорошо, ну придет она к памятнику. Но и Нина с Леночкой придут. И как им объяснить, что к их девичьей компании собирается присоединиться взрослый чужой дядька, которого неизвестно даже как и в качестве кого представить? Разве что выдать за иногороднего родственника. Но об этом надо было думать и договариваться заранее – теперь этого Яна ищи-свищи. Телефона-то он не оставил. А не приходить вовсе – некрасиво и бессовестно. Значит, любым способом придется убеждать и ублажать маму, а с подружками уж как повезет, так и разъяснится.
А главное, что надеть-то? Одно дело – с подругами в кино, другое – с малознакомым мужчиной, которому, чего уж греха таить, очень хотелось бы понравиться. Хотя бы уже потому, что вчера, после случившейся с ней неприятности, вид у Маши был не ахти какой, а хотелось бы произвести на спасителя благоприятное впечатление. Ведь не зря старался и тратил на Машу время. А то вдруг он решил, что Машенька сама по себе девица легкомысленная и легкодоступная, отсюда и сегодняшнее свидание у памятника... И опять она думает гадости! Если бы этот Ян и вправду так считал, то уж не в кино бы приглашал, а в ресторан или к себе домой.
Отложив учебники и уже не думая о них, Маша подошла к мебельной стенке и распахнула дверцы гардероба. И на добрый десяток минут застыла в тяжелой задумчивости. Джинсы и теплый, вязанный мамой, пусть и искусно, свитер, наряд, намеченный ею на сегодняшний поход, Маше совсем не показались. Можно было бы надеть черную длинную юбку – красивую итальянскую вещь, купленную Надеждой Антоновной в подарок дочери к прошлому дню рождения, дорогую даже и по распродажной цене. А к ней, допустим, белую, строгую, но модную по сезону кофточку, сшитую давнишней маминой знакомой портнихой, да так, что не отличишь от фирменной, разве только материал. Но тогда совершенно не годится спортивная болоньевая, в надписях, куртка. А больше сверху надеть и нечего. Единственная подходящая вещь – длиннополая дубленка не подходит для ранней осени, и выглядеть в ней, даже в расстегнутой, Маша будет совершенно нелепо.
Постояв еще немного перед шкафом, Маша вздохнула, приняв единственно возможное решение, и захлопнула дверки. В чем собиралась идти с подругами, в том и пойдет. А если кому не понравится, то тут она не виновата. Да и какое там свидание, навыдумывала на смех курам. И мама может заподозрить неладное, вырядись Маша подобным образом в обыкновенное кино.
Но все же пошла в ванную и, склонясь над раковиной, тщательно вымыла голову. Подсушила волосы феном, после распушила. К маминому приходу они должны были высохнуть совсем. А там уж Маша заплетет их в косу пооригинальнее, она на это мастерица. Все равно больше ничего не придумаешь и не изобретешь. Косметики у нее нет и не было, Надежда Антоновна этого не одобряла, украшений, тем паче золотых, не наблюдалось тоже, не те у них с мамой доходы. А вот французские духи, их на трюмо в спальне стояло с десяток коробочек от благодарных и богатых пациентов, можно, пожалуй, и взять. Что-что, а пахнуть хорошо в их дружном с гигиеной доме совершенно не возбранялось. Тем более что мама сама призывала к активному их использованию, чтобы не выдыхались и не застаивались.
Мама пришла домой около пяти и застала Машу за неизменным учебником, а стол накрытым к позднему обеду. Сам обед пребывал в разогретом состоянии на плите. И необходимое разрешение было Машей очень скоро получено. Правда, пришлось позвонить домой Леночкиной бабушке и передать трубку маме, которая обстоятельно обговорила вечернюю программу сначала с Леночкой, а потом и с ни в чем не повинной и наполовину глухой бабушкой. Набрать Ниночкин номер Маша побоялась, во избежание ненужных вопросов и неприятностей. Отговорилась занятостью Нининых родителей на работе и отсутствием дома самой Нины, якобы спешно дополучающей недостающие книжки в библиотеке. Было поставлено условие о возвращении не позже чем в двенадцать часов и обязательном звонке из кинотеатра по окончании сеанса. С Леночкой и Ниной место встречи и время были оговорены, конечно, до маминого прихода, но объяснить свои настоятельные просьбы подругам встречаться непременно у памятника со скверной репутацией и непременно в семь Маша так и не решилась. Может, ей просто повезет и она сумеет удивиться и сослаться на случайную встречу с маминым знакомым, а может, Ян и вовсе не придет, и все это просто нелепое недоразумение.
Около шести Маша стала потихоньку собираться, объяснив маме – она хочет прийти заранее, чтобы, упаси Бог, не разминуться с подружками. Надежда Антоновна такую предусмотрительность одобрила, заметив, что сама она в жизни еще ни разу никуда не опоздала в отличие от небезызвестного гражданина, когда-то разделявшего с ними жилплощадь и опаздывавшего везде и всюду, даже туда, куда ни один порядочный человек не позволит себе опоздать. И как хорошо, как замечательно, что любимая дочка пошла в смысле пунктуальности и обязательности в нее, а не в этого гражданина.
Однако Маша имела совсем другие основания и мотивы для раннего прихода. Ее надежда и расчет состояли в том, чтобы перехватить Яна до прихода Леночки и Нины и обговорить с ним правдоподобную версию его появления. И было бы совсем хорошо потихоньку выяснить без свидетелей, зачем, собственно, ему было так нужно встретиться сегодня с Машей.
Но к несчастью, ни одной из Машиных надежд не суждено было сбыться. Первая же неприятность подстерегала Машу у входа на станцию «Авиамоторная». Был конец первого послепраздничного рабочего дня, и у окошек касс выстроилась немалая очередь за жетонами. У Маши, на беду, ни одного проездного жетона не оказалось, и ей пришлось стать в хвост длиннющей человеческой гидры. Из четырех касс, как водится, открыты были только две, да и к ним то и дело норовили пристроиться без очереди.
После мытарств с жетонами Маша пробилась наконец к переполненному эскалатору и на перроне была благополучно внесена толпой в вагон. Но на перегоне к «Площади Ильича» поезд простоял по неведомой причине добрых четверть часа в душном туннеле. Так что когда Машенька Голубицкая в конце концов вырвалась из метро на свежий вечерний воздух, растеряв в подземной сутолоке ароматы французского парфюма и идеальную целостность искусно уложенной косы, весь ее получасовой временной запас был полностью исчерпан.
А Леночка и Нина уже стояли неподалеку от памятника, опасливо озираясь на шумные тинейджеровские компании и на развязных и размалеванных девиц, в избытке фланирующих мимо. Яна нигде поблизости не было видно. То ли он задерживался, то ли просто не попадал в ее поле зрения, а может, и передумал, решил вовсе не приезжать. В любом случае выбора у Маши не было, и она пошла к ожидавшим ее девушкам, тем более что Леночка уже заметила ее и призывно замахала рукой.
Маша, подойдя к подругам, хотела уже, сбиваясь на ходу с мыслей, объяснить, что ей необходимо еще кое-кого – или чего? – дождаться у памятника на площади, но растерялась, замолчала на первых же невнятных фразах и отказалась от своей затеи. Она пришла на условленное место вовремя, и ведь не ее вина, что вчерашний Машин спаситель опаздывает по неведомой причине. Да и не придет он, успокоила себя Машенька, и звонка тоже никакого не было, это ей просто почудилось. И улыбнулась Леночке и Нине, и кивнула в сторону кинотеатра, что, мол, здесь стоять, пошли! И собралась уходить, и бросила последний рассеянный взгляд в сторону проезжей части Тверской. И взгляд Маши зацепился, и она обомлела.
Из припаркованного прямо у парапета перехода, в нарушение всех правил, дорогущего «глазастого» «мерседеса» с невообразимыми номерами, из распахнутой задней дверцы как раз в этот самый момент и выходил вчерашний Машин спаситель, и он видел ее и улыбался ей. И вот уже шел к ней, легко и непринужденно перемахнув через железную трубу ограждения. И ни о какой случайной встрече речи и быть не могло: Ян небрежно, наперевес, нес в руках изящно и тонко исполненный, но совершенно шикарный по виду букет незнакомых Маше цветов. Девушка машинально сделала шаг навстречу. Подруги остановились и повернулись, смотрели с недоумением и любопытством. Когда же поняли, что и букет, и незнакомец адресованы лично Маше, то и с завистью. И не одни только Машины подруги. Как по команде в их сторону развернулись в боевом порядке все наличествующие на площади девицы, уставились и досужие, коротающие время на лавочках зеваки. И было отчего!
И кавалер, и букет, и машина выглядели сказочно и необычно, словно попали на замусоренную площадь прямо с картинки глянцевого сладкого журнала. Особенно кавалер, богатый и интригующий на вид. На Яне уже не было вчерашнего гангстерского, с прорехой, плаща и громоздких полувоенных ботинок. Теперь его стремительную и стройную фигуру окутывало распахнутое, струящееся дорогой шерстью, осеннее пальто, дозволявшее видеть и однобортный, идеально пригнанный, темный пиджак, и ослепительной белизны рубашку, и умопомрачительной расцветки, но безумно шедший ему галстук. Ян был шикарен, мужественно красив и неповторим. И он шел к ней, к Маше. Он не опоздал и нигде не задержался, он просто ждал ее в черном немецком авто, не на площади же было ему стоять в таком виде, в самом деле! И увидел, что она приехала, как и когда обещала, и вышел навстречу.