осили и не стали удерживать по весне.
Двадцать лет назад…
Тогда ему было безразлично многое. И холод, и цвет луны, и опасность болот. Милоок прожил очень длинную по людским меркам жизнь, 94 года. Только разве от этого ему, дракону, может стать хоть немного легче? Вэрри до сих пор ненавидел северные болота за те воспоминания, и накрепко зарекся бывать близ Блозя снова. Еще он тогда день за днем твердил себе, что больше никогда не сделает такой непоправимой глупости: не будет допускать людей глубоко в душу. Дружба – это чудовищно больно. Он, дракон, должен был с самого начала понимать, что не может избежать ужаса потери тех, кого любит. И что же делать: раз за разом прирастать душой, делиться знаниями, общаться, спорить, рваться в гости, нянчить чужих детей и воевать врагов, давать с умным видом советы, принимать подарки… А потом стоять в полном недоумении над маленьким холмиком и понимать, что это все, что тебе осталось. Люди уходят, стоит лишь на миг отвернуться, отлучиться по делам, отвлечься. Поэтому лучше быть холодным демоном из легенд и смотреть на мир со стороны, чем стать живым почти-человеком. Тогда ему было очень плохо и он много кричал и хрипел булькающему насмешливо болоту. А уж наобещал! И клялся, и зарекался.
Вэрри усмехнулся невесело. Толку-то? Один мучительный стыд, и ничего больше. Его глупая жалость к себе чуть не лишила жизни правнуков Милоока, оставленных без присмотра. Может, сходство старшего с прадедом и не утешение, но как минимум – обязательство. Если он – одаренный долгой жизнью дракон, то должен ценить и беречь не только своих друзей, но и все то, что им было дорого. Хотя бы доброе имя рода, заслуженное к нему уважение, завещанные детям устои, даже покой их земли. На всё перечисленное его сил не хватит, но он будет стараться. Спасибо маленькой Миратэйе, не допустившей непоправимого.
Ветер чуть ослаб и водяной занавес колыхнулся прочь, нити дождя стали почти неразличимы в ночном воздухе. Вэрри вздохнул и вернулся мыслями к сидящим рядом Орланам, слава Великому, вполне живым. Стояр все еще молчал, обдумывая его вопрос.
– Я и не знаю, с чего начать. Так все запутано и сложно… – Признал он. – Расчет, зависть, жадность, старая месть, новые сплетни и глупые семейные легенды, более похожие на сказки. Давай с них и начну.
– Ох не нравится мне это, – нервно завозился айри.
– Мне тоже, но, так или иначе, а в семейных летописях записано, что…
Легенда пятая. Правда Седого медведя
…Когда князь Милоок Орлан был молод и его еще могла нести, не падая с ног на третьей версте, почти каждая крупная лошадь, а Вендир жил спокойно и счастливо, это и случилось.
Далеко на севере, у широкой реки Донницы жил славный и древний, хоть и не слишком богатый золотом, род Снежских. Их терем крепко врос в холм у речной излучины в самом сердце лесов, почти у границ княжества. Леса непроходимы и дики, климат суров, торговый путь к ледяному морю всего один и идет далеко стороной, спрямляя речную петлю.
Земли у границы населены слабо и людишки в ту пору звериными тропами бродили разные. Кто охотой жил и с диким севером торговал, шкуры нерпы в столицу поставляя. А иные приходили тайком и селились тихо, уже так на обжитом юге наторговавшись, что и показаться на люди более нельзя стало, не рискуя головой. Леса неоглядны и в них можно запутать след самого темного прошлого. Есть и толковые села вроде Брусничанки, от века своим укладом живущие. Но их мало, стоят в основном вдоль большого торгового северного пути да у моря. А бароны Снежские обосновались одиноко, ведь у них лучшие охотничьи угодья тех мест, огромные и нетронутые. Орланы, посещая север своих владений, обычно гостят у Снежских по осени. И Милоок гостил, но не на вепрей, говорят, ходил и огромными медведями с удивительным воротником серебряного меха тоже не интересовался. Всё больше по дому старому барону помогал да переживал за вполне отменное здоровье его дочери. Сватов собирался по весне засылать и со свойственной ему основательностью заранее подробности накрепко обговаривал.
Но гости из нас, охотничков заезжих, плохие: одни расходы на хлебосолье. А своевременной помощи во внезапной беде никакой, пока до стольного града докричишься, пока подоспеет подмога, и не дождаться… Так и получилось.
Сгорело их подворье по зиме. И терем сгорел, добротный, дубовый, в два яруса, да и все добро погибло. Коней и то не успели вывести. Остался старый Снежский нищим в охотничьих угодьях своих, и к тому – бездомным. Сыновей у него не было, одна дочь красавица. Редкостная, как и положено в толковой легенде.
Говорят, совсем они погибали, в землянке ютились, из старого погреба переделанной наскоро, до весны дотянуть и не мечтали. Дворовые люди разбежались кто куда. Позже многие нашлись у соседей, вполне уютно пристроенные и на хорошем жаловании. Да и скот там же обнаружился. Может, потому добрые соседи с помощью к погорельцам и не спешили, выторговывая себе и девицу, и титул, и угодья. Всякому гнилому человечку лестно у самого князя невесту увести. Если разобраться, может, и не случайно терем-то сгорел. Мороз да голод делают самых гордых сговорчивыми.
Уже почти вышло по их замыслу. Зима пришла ранняя и злая, метели так спеленали лес, что из жилья носа не высунуть. Барон смирился и уговаривал дочь соглашаться с поклоном встречать соседей, ведь иначе выжить невозможно. Но как раз в ту пору с севера, из диких краев, где промышляют у берега ледяного моря нерпу и пасут низкорослых лохматых оленей, а вместо коней используют собак, выбрался посмотреть на теплый мир ледяной демон Унгойю, которому поклоняются все дикие люди племен ойгуров, пасущие стада в низком изломанном ветрами лесу, ничуть не похожем на наш.
Он заметил одинокий слабый дымок и вышел к Снежским прежде того дня, что соседи для окончательного ответа назначили. Говорят, выглядел Унгойю почти как обычный человек. И пленился красотой девицы совершенно так же, как многие иные молодцы из людей. Вот только кому из нас под силу одолеть метель, за малый срок и без помощников добротный дом выстроить, дичи набить да дров запасти? И пуще того, не требуя награды, не имеющие цены алмазы люди не дарят… В общем, переждав метели, пришли соседи за ответом и услышали совсем не тот, которого ожидали. Да и увидели неожиданное: малый терем, сытого и здорового барона, его дочь в бесценные меха с ног до головы одетую. И самого демона, таким неприятным и пристальным взглядом их в спины от жилья толкнувшего прочь, что жуть взяла многих. Говорят, Снежский пообещал по весне о доброте соседской князю подробно рассказать. Может, и не вернулись бы люди, не скажи он запальчивых слов. Но страх перед гневом Милоока оказался велик. Запоздало поняли соседи, как их спросит суровый князь за невесту. Повиниться и отступиться? Нет, они решили всем миром демона воевать и на него вину за погибель Снежских позже списать, свою последнюю совесть на алмазы обменяв. Добавить князю от себя, что богат был, речи сладкие вел и девице, кажется, по сердцу пришелся. Пошли к новому терему Снежских все «добрые» соседи до единого. Было их так много, что снег на тропе утоптался до самой земли. С мечами пошли, луками и сворой лютых псов. Так их и нашел Милоок, на пути неправом навсегда оставшихся. Он с дружиной прискакал, едва прознал про беду. Все до единого лежали мертвые и холодные, стужей от тлена сохраненные. Многие даже не успели оружие обнажить, тетивы большинства луков ни разу не напряглись, посылая стрелу в демона. Псы не порвали его, мечи не коснулись. Да и следа Унгойю не нашли проводники на тропе…
Человек не мог сотворить подобного.
Еще говорят, девица призналась демону, что другому обещана, и он ушел снова на север, тяжко затосковав. От горя медведем стал и живет с тех пор в чаще, оберегая лес от злых людей. Это теперь нетрудно: Милоок до весны выждал, собрал большую дружину и все пограничье насквозь проверил, от лихих разбойничков очищая. С тех пор север наш окончательно мирный и благодатный стал. А коли заводится там злодей, и без князя на него управа есть. Седой медведь без жалости рвет гнилодуших…
Стояр чуть помолчал. Вэрри с растущим любопытством размышлял над тем, что, по легенде судя, он теперь имеет почти одинаковое с кузеном имя. То есть тоже Медведь. Седой. Ну чего только люди не выдумают!
– Теперь конец у легенды иной, змеиный язык Шорнаха постарался. Якобы демон Унгойю опозорил девицу, а князя хитрым колдовством заморочил, глаза отвел. Тот и не приметил, как женился на ней, чужое дитя носящей. Вот и выходит, что сын его старший, наш дед, наполовину демон. И оттого пришли в Вендир беды и напасти. – Стояр мрачно добавил: – Как шепчут людишки наемные по углам, всех ублюдков Унгойю надо сжечь, иначе демоны не отступятся. По трактирам бормочут, хмельное отребью ставят, слезы пьяные льют. Сказителями прикидываются, юродивыми. Многие верят. Это Грай выяснил, он занимался странными слухами и искал тех, кто их распространяет. Добрался до самого Блозя по весне. Там его уже ждали и тоже нашли, о чем порасспрашивать. Да так, что еле ходит.
– Что за глупости! – возмутился Всемил. – Прабабушка и демон!
Брат хмуро покачал головой, не поддержав его возмущения. Он слышал от Яромила о странном «друге» их рода, посещавшем княжеский охотничий домик на севере два десятка лет назад, по осени, когда умирал прадед. И знал, что этого гостя молодой княжич считал тем самым демоном, лично видел и даже довольно подробно описывал. Говорил, не особенно высок по меркам Орланов, темен волосом, безбород, имеет пристальный взгляд, необыкновенно ловок с оружием. А еще у демона, это брат помнил из совсем уже детских времен иного визита, был бесподобный конь, резвый и понятливый. Сильный – по слухам, такой же был невесть кем подарен прадеду и возил в свое время в бой Милоока, ничуть не жалуясь на его тяжесть. Караковый Бурелом, основатель лучшей породы севера. Записи и рисунки хранят его уникальные стати для потомков. Сильный был, хотя выглядел стройнее и суше северных собратьев, прыгучий, преданный хозяину. Давно, более полувека назад, а старые дворцовые конюхи его до сих пор вспоминают. Дальняя родня Бурелома – Белка, и теперь заметно отличается от прочих коней, в княжеском табуне неукоснительно ведут линию «ритских». Покупают скакунов из Амита для поддержания породы, а то и заказывают специально через южных купцов коней похожей стати из жарких песков. Почему линия зовется «ритской», никто не знает, так вроде бы именовалась порода их предка. Его как раз привели с юга, из-за перевала.