Население Европы, по Гранту, сформировалось в результате трех последовательных волн вторжений трех основных рас: нордической, альпийской и средиземноморской. В отличие от других представителей рассматриваемой школы автор признает достоинства и способности каждой из этих рас. «Средиземноморская» раса превосходит остальные в области умственных достижений и искусства. «Альпийская» раса — это раса хороших земледельцев. «Нордики» составляют расу воинов, моряков, путешественников и, главное, правителей, организаторов, аристократов. Но все-таки «высшей», «лучшей», «благородной» Грант считает «нордическую» расу. В результате многочисленных войн в истории «норди-ки» постоянно несли значительные потери [там же, 166–167, 199–200]. И эта «благородная» раса в настоящее время находится перед угрозой полного исчезновения в результате войн, болезней, алкоголизма и низкой рождаемости [там же, 42–43, 50–51]. Поэтому Грант озабочен сохранением этого типа. Поскольку этот тип размножается медленнее, чем низшие, представленные низшими классами, он рекомендует евгеническую политику, направленную на сдерживание размножения слабых и дефективных индивидов. Как и другие представители расово-антро-пологической школы, Грант был противником демократии, считая, что она также способствует исчезновению «лучшего» типа.
Одной из разновидностей расово-антропологической школы была так называемая антропосоциология. Ее главные представители — антропологи Жорж Ваше де Ляпуж (Франция) и Отто Аммон (Германия).
Ляпуж (1854–1936) считал Гобино пионером антропосоциологии, а Чемберлена, напротив, квалифицировал как ее «карикатуриста» [7, VIII, 172]. Работы Ляпужа основаны на истолковании антропометрических данных и, прежде всего, сравнительного статистического анализа головного указателя[16]. Согласно Ляпужу, антропосоциология «имеет своим предметом исследование взаимных воздействий расы социальной среды» [там же, VII]. Под влиянием социального дарвинизма наряду с понятием естественного отбора Ляпуж вводит понятие социального отбора. Он различает шесть основных форм социального отбора: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический [8]. Все они оказывают, в конечном счете, пагубное влияние на общественное развитие в целом, так как в результате неуклонно уменьшается число представителей наиболее «ценного» расового типа — белокурого долихокефала («длинноголового»), которому грозит полное исчезновение. Один из многочисленных «законов» Ляпужа — «закон эпох» — гласит: «С доисторических времен кефалический указатель имеет тенденцию к постоянному и повсеместному росту» [7, 213]. С этим «законом», постулирующим исчезновение «лучших», прежде всего связан глубокий исторический пессимизм Ляпужа.
В другом «законе» он пытается установить универсальную связь между величиной головного указателя человека и его классовой принадлежностью [там же, 206–211]. Чем ниже головной указатель, тем выше социальный статус человека, и наоборот. Головной указатель в среднем ниже у горожан, чем у крестьян; у жителей равнин — чем у жителей горных местностей; у богатых — чем у бедных. Эти выводы Ляпуж стремился обосновать путем статистико-антропометрических обследований 20 тысяч французов.
Люди с низким головным указателем («долихокефалы»), по Ляпужу, принадлежат к «европейской», или «арийской», расе; люди с высоким головным указателем («брахикефалы») — к «альпийской» расе. Первая изначально превосходит вторую, и это выражается в различном социальном положении людей.
Аналогичные тезисы встречаются у другого представителя антропо-социологической школы О. Аммана (1842–1916). Аммон провел ряд антропометрических обследований среди рекрутов и студентов. В своей книге «Общественный порядок и его естественные основания» (1895) он также стремился соединить принципы социального дарвинизма и расизма в анализе социальных институтов [9].
Аммон доказывает, что брахикефалы, обладающие в среднем более низким социальным статусом и живущие в деревне, — это потомки коренного населения древней Европы. Долихокефалы же — люди с более высоким статусом и живущие в городах — формировались из потомков германских завоевателей, селившихся в городах, и из наиболее активных («долихокефальных», «длинноголовых») жителей деревень. Высшие слои сформировали замкнутое сословие и не допускали снижения социального статуса своих потомков; горожане не мигрировали в деревню; поэтому социальная дифференциация выражает изначальную антропологическую дифференциацию. Тем не менее, число брахикефалов возрастало вследствие феодальных войн и низкой рождаемости в высших слоях.
Искусственность построений антропосоциологов выступает с особенной очевидностью тогда, когда выдающихся людей брахикефалов, своим существованием опровергающих «законы» антропосоциологии, они вынуждены зачислять в так называемые «ложные» брахикефалы [7, 212].
Миф о высоком белокуром долихокефале как высшем расово-антро-пологическом типе был впоследствии взят на вооружение идеологами немецкого национал-социализма. Однако по иронии судьбы значительная часть политической элиты в фашистской Германии состояла как раз из чернявых низкорослых брахикефалов.
Попытка синтеза расизма и социального дарвинизма содержится и в работах Людвига Волътмана (1871–1907). Литературная плодовитость сочеталась у Вольтмана с грубым примитивизмом и откровенным пародированием науки для обоснования мифа о превосходстве «германской» расы. Его концепции интересны как объект исследования и поучительны как пример рационализации изначального этнического и расового предрассудка.
Подобно антропосоциологам, Вольтман видел задачу социологии в том, чтобы «представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс как естественное основание «социального процесса» [10, 136]. Но в отличие от Ляпужа и Аммона, расизм которых был направлен на обоснование социально-классового неравенства, Вольтман отрицал расовые основы социальной иерархии и считал себя сторонником социализма [11]. Его расизм был преимущественно националистическим и представлял собой наиболее развернутое раннее обоснование идеологии германского национал-социализма.
Отвергая прямолинейный характер социальной эволюции, Вольтман сравнивал ее с «многоветвистым деревом, на верхушке которого находятся даровитейшие расы с их самыми высокими культурами» [10, 165].
У Вольтмана можно найти набор типичных тезисов расово-антро-пологической школы: 1) о превосходстве европеоидной («кавказской») расы, а внутри нее — северно-европейской («германской»); 2) о неспособности «низших» рас к усвоению «настоящей» цивилизации (по Вольтману, более светлая кожа — вообще признак интеллектуального превосходства); 3) о пагубности расовых смешений [там же, 116–117, 205, 259]. Лозунг «Германия превыше всего» нашел у него замечательные «научные» доказательства. Главный вывод его «политической антропологии» заключается в том, что «германская раса призвана охватить земной шар своим господством, использовать сокровища природы и рабочей силы и включить пассивные расы как служебный член своего культурного развития» [там же, 307]. Вдохновляемый патриотическими чувствами, Вольтман даже старался доказать, будто все выдающиеся творения итальянской и французской культуры созданы «германской» расой, и на основе «генеалогических» изысканий утверждал «германское» происхождение таких людей, как Данте, Леонардо да Винчи, Тициан, Тассо, Монтень, Дидро, Руссо и др.
Известное влияние на концепции расово-антропологической школы оказал видный английский ученый Фрэнсис Гальтон (1822–1911), двоюродный брат Ч. Дарвина. Но самого Гальтона вряд ли можно отнести к этой школе, так как он, строго говоря, не был социальным ученым или социальным философом. Гальтон внес значительный вклад в самые различные области научного знания: географию, физику, метеорологию, статистику, психологию, биометрику (т. е. применение математических методов в биологических исследованиях) и т. д. Важное место в его творчестве заняло изучение проблем индивидуальных различий между людьми и наследственной обусловленности таланта. Именно этим проблемам, остающимся актуальными и для современной науки, посвящена его известная книга «Наследственный гений» (1869) [12], получившая высокую оценку Ч. Дарвина.
В этой книге на основе статистического анализа родословных наиболее значительных представителей английских судебных органов и духовенства Гальтон пришел к выводу о наследственной обусловленности одаренности. Его данные, как и данные, полученные учеными впоследствии, в целом подтверждают, что талант бывает наследственным. К серьезным недостаткам этой работы исследователи, однако, относят, во-первых, выбор для оценки талантливости таких социальных групп, как судьи и духовенство (репутация или карьера которых зависят скорее от социальных факторов), во-вторых, субъективный характер выбора некоторых объектов изучения. «Репутация» вообще не может служить единственным критерием одаренности, как считал Гальтон: нередко, наоборот, она является следствием известной интеллектуальной и прочей ограниченности.
Из двух факторов индивидуальных различий: среды и наследственности — решающую роль Гальтон отводил последней. «Я вполне признаю важное значение воспитания и различных общественных влияний на развитие деятельных сил ума, так же как я признаю действие упражнения на развитие мышц руки кузнеца, — но никак не более», — писал он [там же, 15]. Решительно отрицая природное равенство между людьми, он вместе с тем отвергал положительное влияние на способности аристократического происхождения.
Исходя из наследственного характера талантливости, Гальтон отстаивал необходимость поднимать ее общий уровень и обеспечивать хорошую наследственность для будущих поколений. «Я заключаю, что каждое поколение имеет громадное влияние на природные дарования последующих поколений, и утверждаю, что мы обязаны перед человечеством исследовать пределы этого влияния и пользоваться им так, чтобы, соблюдая благоразумие в отношении к самим себе, направлять его к большей пользе будущих обитателей земли», — писал он [там же, 3]. Именно этими мотивами руководствов