— И он говорит — при этом этому преподавателю, который, к слову, был жутко строгим: «А как вы думаете? Я его луплю». По локти в тесте. Мука на лице. Дрожжи рассыпаны по столу. Чем ты вообще тогда пользовался? Деревянной ложкой? Чистый хаос.
Иса захохотала.
— А преподаватель только посмотрел на него и сказал: «Венчик, ты должен пользоваться венчиком».
Джеймс возразил:
— В моё оправдание, я тогда впервые в жизни увидел датский венчик. Потом Иса решила, что мы должны пойти выпить, а в итоге мы оказались в тату-салоне, и… вот, собственно, вся история.
В подтверждение его слов Иса и Мигель показали мне свои татуировки за левыми ушами — лопатку и половник.
— Ну вот, теперь я чувствую себя обделённой, — сказала я. — Я тоже хочу кухонный прибор за ухом. Какой бы подошёл мне?
Иса вытащила ещё горсть чипсов.
— Нет, ты не кухонный прибор. Ты… хм.
— Кисть, — уверенно сказал Джеймс.
Мигель удивлённо спросил:
— Ты художница?
— Это просто хобби, — быстро ответила я. — Вообще-то я книжный публицист. Это потрясающая работа. Я работаю под началом одного из самых талантливых людей в этой сфере, и для меня это большая честь. Я её обожаю.
С другой стороны от Джеймса Иса спросила:
— А за что ты её любишь?
Я открыла рот… и застыла.
Этот вопрос оказался сложнее, чем я думала.
Я правда любила свою работу, но если быть честной с самой собой… Я не была уверена, что по-прежнему испытываю к ней ту же страсть, что раньше. Не так, как Ронда, или как я сама полгода назад, когда стремилась всё выше и выше, и только это имело для меня значение, но…
Я видела, с каким азартом и энтузиазмом Дрю обсуждала возможность приобрести книгу Джеймса. Как даже на пороге выхода на пенсию Ронда горела своей работой до самого конца. А я, в основном… просто чувствовала усталость.
Я вспомнила наш последний разговор с тётей: «Поехали в приключение, моя дорогая».
И, честно говоря? Приключение звучало заманчиво.
— Я… просто люблю, — наконец сказала я. — А ещё помогает, что мои две лучшие подруги тоже там работают. А ты почему решила стать шеф-поваром? — спросила я у Исы.
— Моя мама — знаменитый кондитер. Простите, патиcсье (*кондитер, занимающийся изготовлением пирожных), — поправилась она. — Я выросла на кухнях ресторанов. Но, знаешь, что мне больше всего нравится? Запах только что испечённого круассана. Ни с чем не сравнится.
— Или когда находишь идеальный баланс соли, кислоты и жира… — Мигель поцеловал кончики пальцев и картинно откинул руку. — Блюдо начинает петь.
— Или люди, которые приходят, чтобы попробовать твоё искусство, — согласился Джеймс, но затем сжал губы и покачал головой. — Правда в том, что в большинстве ресторанов платят гроши. График ужасный. Пока ты готовишь великолепную еду, сам питаешься дерьмом. Или вообще слишком устаёшь, чтобы есть. Этот бизнес — не для всех. Если ты не преследуешь чего-то стоящего, тогда зачем вообще стоять у плиты?
— Я не помню, когда в последний раз готовила для себя, — бесстрастно сказала Иса, её взгляд стал отстранённым.
Мигель допил своё пиво и бросил бутылку в мусорку.
— А я не помню, когда в последний раз кто-то хвалил мою еду.
— Я тоже, — добавил Джеймс, осушая свою бутылку. — А ведь я скоро открываю ресторан, и, надеюсь, критики его оценят. Так что остаётся надеяться, что что-то изменится.
Он встал, собрал пустые тарелки и бутылки и направился к мусорным бакам. Пока он уходил, у меня появилось странное ощущение, что в животе завязался тугой узел.
Иса вздохнула и съела ещё один чипс.
— Я так боюсь, что он выгорит.
Мигель потер шею.
— Знаю.
Я смотрела, как Джеймс ушёл к урне на краю площади.
— Выгорит?
— Да, — подтвердил Мигель, наблюдая, как Джеймс пнул пустую банку по тротуару, потом поднял её и выбросил в мусорку. — Просто… иногда мне кажется, что он делает слишком много. И слишком мало для себя.
— Он хочет, чтобы его дед гордился им, — заметила я.
Мигель кивнул.
— Да, но в какой момент он начнёт делать что-то для себя? Если не дед, то шеф Готье, если не Готье, то что-то ещё, что, по его мнению, нужно, чтобы подняться на новый уровень. Раз за разом, снова и снова. — Он покрутил рукой в воздухе, подчёркивая бесконечность этого процесса.
— Может, это и есть то, чего он хочет, — предположила Иса.
— Может быть, — согласился Мигель. — Но, может, есть ценность и в том, чтобы просто делать то, что приносит тебе радость. Даже если это не то, что принесёт тебе чёртову звезду Мишлен.
Я допила пиво, пока Джеймс возвращался, засунув руки в карманы тёмных джинсов. Он плюхнулся обратно между нами и откинулся на руки.
— Ладно, хватит ныть о работе. Лимон, ты знала, что без этих двоих я бы, скорее всего, не выжил в Кулинарной академии?
— Он был таким занудой, — пожаловалась Иса и сунула в рот ещё один чипс.
Я посмотрела на Джеймса, скептически прищурившись.
— Верю.
Он сделал страдальческое лицо.
— Эй…
— У нас много историй, — подтвердил Мигель.
Я взяла ещё горсть чипсов и сказала:
— У меня нет срочных дел. Расскажите всё.
Иса оживлённо зашумела и вскочила на ноги. Если Джеймс любил говорить руками, то Иса разговаривала всем телом. Она двигалась, когда говорила — расхаживала взад-вперёд, резко разворачивалась, словно сидеть на месте для неё было невыносимо.
— В общем, перед тобой трое лучших выпускников Кулинарной академии нашего года, — заявила она, указывая на себя, Джеймса и Мигеля. — И двое из нас чуть не вылетели. Но не потому, что плохо старались.
Джеймс наклонился ближе ко мне и прошептал, голос у него был тихий и слегка игривый:
— Дам тебе угадать, кто эти двое.
— Только не ты, конечно, — ответила я, и в уголке его губ мелькнула едва заметная улыбка.
Иса продолжила:
— Мы как-то сразу потянулись друг к другу, потому что были самыми взрослыми на курсе.
Джеймс заговорил громче, но не отодвинулся. Наши плечи соприкоснулись, и моё сердце скакнуло к горлу, как у подростка.
— Кажется, я был самым старым на потоке…
— Нет-нет, — махнул рукой Мигель. — Была же та бухгалтерша на пенсии… Как её звали? Беатрис? Бернадетта?
Иса щёлкнула пальцами.
— Берти! Это из-за неё мы поехали летом за границу, помнишь? Когда обслуживали ту нудистскую колонию на побережье Франции?
Взгляд Джеймса ушёл куда-то в пустоту, словно он мысленно возвращался в зону боевых действий.
— Хотел бы я забыть.
— Или когда мы чуть не отравили королеву Англии, — подхватил Мигель.
— Мы не отравили королеву, — поправил его Джеймс. — Даже близко не было.
Но я уловила главное.
— Подожди, вы готовили для королевы?!
Джеймс покачал головой.
— Царство ей небесное. Ничего особенного…
— Да брось! Он никогда ни о чём не восторгается, а это была большая сделка. Это был банкет, суперэлитный, и нас туда взяли по хорошим рекомендациям. Но, кажется, ты тогда не работала в той кухне, да, Иса?
— Нет, я тогда напивалась в Шордиче.
— Точно, точно. — Мигель кивнул, вспоминая. — В общем, если бы не дегустатор, никто бы и не заметил.
— Паприка и молотый кайенский перец выглядят похоже, ладно? — Джеймс сжал переносицу. Потом, чуть тише: — И я был немного с похмелья.
— О боже! — выдохнула я. — Ты почти стал убийцей?
— Кайенский перец не убил бы королеву, — возмутился он, ткнув плечом в моё. Даже сквозь ткань он был тёплым, и так близко, что я могла уловить запах его одеколона — древесный, с нотками кедра и розы. — А вот чили, возможно.
— Это даже не самая интересная история! — воскликнул Мигель, глаза его загорелись.
И дальше они рассказывали. Про безумные приключения: о том, как Джеймс провёл ночь с кем-то в Глазго, о случайном знакомстве с мафиози в Мадриде, которое закончилось бешеной погоней на мопедах по Гран-Виа, о путешествиях по всему миру — как он мечтал, когда мы говорили в квартире моей тёти.
Мы разговаривали, пока не съели все чипсы с корицей и сахаром.
Это был хороший вечер. Тот редкий вечер, которых давно не было. Такой хороший, что он заполнял тебя изнутри, согревал, обволакивал, оставляя лёгкое золотое свечение в душе. Хорошая еда в хорошей компании. К концу разговора Джеймс снова смеялся, улыбка его была лёгкой и непринуждённой, пока он рассказывал о первых годах работы на кухне в «Оливковой Ветви» и о поставщике мяса, который пытался сосватать ему свою дочь.
— Кажется, ты даже сходил с ней на свидание, да? — спросила Иса.
Джеймс опустил голову.
— Один раз. Мы быстро поняли, что не подходим друг другу. Но у неё был козлёнок, которого она наряжала в резиновые сапожки. Такой чертовски милый, — признался он.
— Разве это не было осенью, когда ты переехал в Нью-Йорк? — спросил Мигель. — Когда тебя повысили до линейного повара в «Оливковой ветви»?
К этому моменту я уже была настолько увлечена, что хотела узнать каждую грязную, неловкую деталь обо всём, что когда-либо делал или в чём участвовал Джеймс Айван Эштон.
— Это же после той девушки, да?
Что-то изменилось в его осанке, когда мы всё так же опирались друг на друга. Он вдруг напрягся.
— Не эта история.
— Да брось, — закатила глаза Иса и повернулась ко мне. — Он не затыкался о ней. Ни разу, ни на секунду. Как её звали? Это было связано с песней, да?
— С песней? — Я одновременно и хотела, и не хотела знать.
— Ага, — подтвердил Мигель и начал напевать:
— О, моя дорогая, о, моя дорогая, о, моя дорогая Клементина…
29Неподходящее время
Джеймс проводил меня до станции метро, хотя сам вызвал себе машину… На самом деле, я даже не знала, где он живёт, но точно не в Монро. После того как Мигель запел «О, моя дорогая, Клементина», я едва не подавилась чипсом. Джеймс быстро сменил тему и начал рассказывать, как Мигель сделал предложение Исе — прямо в фуд-траке, в довольно дождливый весенний день три года назад. Ни клиентов, ни свидетелей — только они двое и стейк, который мог испортиться. Эта история могла бы меня растрогать, если бы я не была полностью выбита из колеи предыдущим разговором.