Я вздрогнула и резко обернулась.
Шеф Джеймс Эштон стоял позади меня, только что из кухни, где его команда работала, как идеально отлаженный механизм.
Я мельком заглянула в круглое окошко двери, ведущей внутрь, и увидела, как сосредоточенно, с напряжёнными лицами, повара создают безупречность, которую я не понимала.
— Это… впечатляющий ресторан, — сказала я, кивнув в сторону зала.
Его безупречная улыбка стала натянутой.
— Тебе не нравится.
Я сглотнула ком в горле.
— Я этого не говорила.
— Я вижу это по твоему лицу.
Я взглянула в зал, на серебряные приборы, звенящие по тарелкам, на негромкий гул разговоров, на одобрительные возгласы, когда на столы ставили тарелки с эффектно струящимся сухим льдом.
Мы находились в своём маленьком, отрезанном от остальных мирке.
— Прости, Джеймс, — тихо сказала я.
На его лице не отразилось ни одной эмоции. Но затем он спросил:
— Почему ты никогда не зовёшь меня Айваном?
Я и сама не знала ответа на этот вопрос. До этого момента.
Я посмотрела в его серые глаза, такие закрытые, скрытые за слоями защиты. И тогда шагнула ближе, положила ладонь ему на грудь. Тёплую, твёрдую. Я хотела его поцеловать. Я хотела встряхнуть его. Я хотела вытащить наружу того человека, которого временами видела между его тщательно возведённых стен. Но не могла. Всё, что я могла — это сказать ему правду.
— Когда-то давно я ужинала с мужчиной по имени Айван, который говорил, что в кусочке шоколада можно найти романтику, а в лимонном пироге — любовь, — начала я.
Он нахмурился, не понимая, к чему я клоню.
— Эти блюда бы никого не впечатлили, Лимон. Тогда я был всего лишь посудомойщиком. Я не знал лучше.
— Я знаю. И сегодняшний ужин был потрясающим. Это… эээ… рыбное блюдо? Оно было великолепным. Прости, я не запомнила его настоящее название, — я торопливо добавила это, надеясь, что его не раздражу. — Оно правда было отличным.
Я замолчала, оглядывая его новый ресторан, все эти острые углы, стерильно-белые стены. Как он пытался быть чем-то новым… Но в итоге стал ничем.
— Ты счастлив? — спросила я.
Он едва заметно дёрнул подбородком.
— С чего бы мне не быть счастливым? Конечно, я счастлив.
Он кивнул в сторону зала.
— Все там наслаждаются едой. Она прекрасна.
— Тогда закрой глаза. Что ты слышишь?
— Я не буду этого делать.
— Пожалуйста.
— Лимон…
— Пожалуйста.
Он медленно выдохнул через нос… но затем всё-таки закрыл глаза.
— Я слышу приборы по тарелкам. Разговоры. Как поскрипывает кондиционер — его надо починить. Ну и? Ты довольна?
— Просто прислушайся, — сказала я.
И, к моему удивлению, он послушался.
Я подождала несколько секунд, а затем спросила:
— Ты слышишь, как кто-то смеётся?
Он открыл глаза.
— Надеюсь, что нет.
— Я имею ввиду не над тобой, а друг с другом, — сказала я, кивая в сторону зала. За столами сидели незнакомцы, ёрзая на неудобных стульях, делая снимки своих блюд, листая соцсети, потягивая вино или шампанское.
Он медленно открыл глаза и тоже взглянул на зал. В его взгляде мелькнуло что-то странное, словно он пытался доказать мне, что я не права.
Но когда не смог, сказал:
— Я делаю здесь нечто новое. Изобретаю то, что люди хотят видеть, о чём будут говорить. — Его губы поджались, и взгляд снова метнулся ко мне. — Я даю людям идеальный ужин. Ты ведь знаешь, что это моя мечта. То, к чему я стремился.
— Я знаю, — попыталась объяснить я, но чувствовала, как теряю его. — Я просто прошу тебя не терять себя…
— Того, кем я был, — парировал он, и я вздрогнула. — Чего ты от меня хочешь, Клементина?
Хочу, чтобы ты снова улыбался мне той кривоватой улыбкой за замороженной пиццей. Хочу, чтобы снова шутил, пока мы ели холодную лапшу. Хочу, чтобы помнил дедушкины лимонные пироги и то, что они никогда не получались одинаковыми.
— Ты так далёк от того, кем был, — сказала я. — Сухой лёд для пасты?
Он скривился.
— Холодная лапша.
Точно такая же, какую он недавно готовил для меня.
Я попробовала ещё раз:
— Деконструированный лимонный пирог?
— В каждом кусочке — новый вкус.
Точно как в пироге его дедушки.
— Но это не одно и то же, — попыталась я достучаться до него. — Это были вещи, которые делали тебя тобой. Они…
— Если бы я до сих пор был тем самым посудомойщиком, ты была бы здесь? Билась бы за мою книгу? Нет. Никто из них тоже не был бы здесь.
От этих слов меня будто окатило ледяной водой. Горло сдавило, и я отвела взгляд.
— Я всё тот же, Клементина, — сказал он. — Я всё ещё стараюсь сделать дедушку гордым, создать идеальное блюдо. Только теперь я знаю как. Я учился у того, кто его создал. Я понял, что сделало его совершенным.
— Его делал совершенным твой дедушка, Айван, — перебила я.
Он осёкся, и резкость во взгляде замерла, а потом медленно сошла на нет, пока его лицо не стало таким, будто он снова потерял своего деда.
Я потянулась, чтобы взять его лицо в ладони, но он отстранился.
В горле саднило, а на глаза навернулись слёзы.
— Прости…
— Перемены — это не всегда плохо, Клементина, — сказал он, и его голос был твёрдым, но ровным. — Он стиснул зубы, подбирая слова. — Может, вместо того, чтобы требовать, чтобы я оставался точно таким же, каким ты встретила меня в той квартире… тебе самой стоит измениться.
Я резко отдёрнула руку.
— Я…
За его спиной распахнулись серебристые двери кухни.
Но вместо официанта с новой подачей идеально оформленных тарелок появился…
— Мигель?
Он был в бордовом костюме, волосы аккуратно зачёсаны назад, в руке — бокал шампанского.
Он всё-таки был здесь?
Мигель улыбнулся.
— Я уж начал гадать, куда ты подевался! Иса вот-вот откроет Salon Blanc 2002… Лимон! Привет! Айван, а ты мне не сказал, что она здесь.
Джеймс поджал губы, а я отвернулась, в панике ища повод уйти. Я его недооценила. Сильнее, чем думала.
И вдруг из зала донёсся шум.
Мы обернулись. Я побледнела. За моим столом что-то происходило. Дрю помогала Фионе подняться.
Джульетта паниковала, лихорадочно шаря взглядом по ресторану в поисках меня, телефон в руке, вызывая такси. Когда она увидела меня, она подняла телефон вверх.
— НАЧИНАЕТСЯ! — закричала она.
Начинается…?
Джеймс нахмурился.
— Что начинается?
А я поняла за секунду до него.
— У неё отошли воды?
— Мне нужно идти, — пробормотала я, и он меня не остановил.
Пока я торопливо шла к столу, что-то тёплое скатилось по щеке. Я смахнула слёзы. Схватила телефон из рук Джульетты и свою сумку.
— Такси приедет через пять минут.
— Я его встречу! — Джульетта выбежала на улицу.
— Нам не обязательно так торопиться… — начала было Фиона, но никто её не слушал.
Дрю расчищала путь, ведя жену к выходу. Я обернулась в последний раз.
Джеймс. Все эти чужие лица.
Зуд под кожей стал таким сильным, что обжигал. Я не хотела здесь оставаться. Потому что в одном он был прав. Клементина Уэст, старший пиар-менеджер Strauss & Adder, не обратила бы внимания на Айвана, если бы он просто был посудомойщиком. Она бы не гналась за ним так упорно, если бы не его награды в резюме. Она была хороша в своей работе. Она искала талантливого шефа, который заполнит пробел в её списке авторов. Она была правой рукой Ронды Аддер, и это стояло выше всего остального. Она была надёжной. Твёрдой.
Но Лимон… Уставшая, перегруженная Лимон… Она любила того посудомойщика с кривоватой улыбкой, которого встретила за пределами времени. Она приходила на работу с акварелью под ногтями. Брала путеводители с бесплатных полок у лифта. Чувствовала под кожей этот непонятный зуд. И у неё был паспорт, полный штампов, и сердце, жаждущее свободы.
И пока я пыталась понять, кем хочу быть, мне казалось, что я испортила Дрю шансы получить эту книгу. Я испортила многое, пытаясь быть чем-то постоянным.
Но в итоге именно я ушла, через тяжёлую деревянную дверь, на тротуар, где Джульетта уже остановила чёрный внедорожник.
— Ты выбрала поездку с попутчиками?! — возмутилась Дрю.
— Я запаниковала! — оправдалась Джульетта.
Мы втиснулись в машину рядом с растерянной парой, которая, похоже, тоже была на свидании.
Я не обернулась, когда закрыла дверь.
И мы уехали.
35Уведомление за две недели
Этаж родильного отделения пресвитерианской церкви Нью-Йорка явно не ожидал, не ожидали, что толпа хорошо одетых двадцатилетних людей ворвется вслед за их подругой, только чтобы быть остановленными у дверей измотанной медсестрой и отправленными в комнату ожидания. Мы с Джульеттой послушно уселись в углу бежевого помещения, готовые ждать столько, сколько понадобится. Конечно, мы могли бы уйти домой, но такая мысль даже не пришла нам в голову. Мы остались, потому что Фиона и Дрю были для меня не менее родными, чем собственные родители — да мы и виделись чаще, чем с семьей. Мы вместе жаловались на жизнь за бокалом вина, отмечали Новый год, Хэллоуин и случайные государственные праздники. Мы праздновали дни рождения и поминальные даты, и именно им я первой позвонила в самый худший день своей жизни.
Было естественно, что мы были вместе и в самые счастливые моменты.
Так что ничего удивительного в том, что я сидела в комнате ожидания, не было. А вот Джульетта — другое дело.
— Ты можешь идти, если хочешь, — сказала я ей, но она только покачала головой.
— Ни за что, я довожу дела до конца.
Мне хотелось возразить, что у нее нет никакого обязательства перед Фионой и Дрю, но я передумала. Если она хочет остаться — кто я такая, чтобы ее останавливать?
Прошел час. Я потянулась и взглянула на телефон — уже было почти десять тридцать вечера. Джульетта нервно листала ленту в Инстаграме, а я рисовала в своем путеводителе, заполняя раздел «Тихие уголки» — набросала схему комнаты ожидания, сонный диван, уставшие кресла, семью напротив: отец ушел к жене, бабушка с дедушкой сидели, сгорбившись, двое детей смотрели диснеевский мультик на телефоне отца.