Мой взгляд упал на кресло с высокой спинкой, цвета яйца малиновки. Кресло, которого здесь больше не было. Кресло, которое не должно было здесь быть. Потому что… потому что это было её место.
— Моя тётя… — Голос дрогнул, но я заставила себя спросить: — Она сказала, куда уехала?
Хотя я уже знала. Если сейчас семь лет назад, то…
Он почесал затылок.
— Эм… Кажется, в Норвегию?
Норвегия. Бегать от моржей, фотографировать ледники, искать билеты на поезда до Швейцарии и Испании, потягивать вино из старой бутылки, купленной в магазине напротив хостела.
Края зрения начали темнеть. Я не могла вдохнуть. Что-то застряло в горле, воздуха было слишком мало, лёгкие не слушались, не…
— Чёрт, — выдохнул он, роняя сумку. — Что случилось? Что мне сделать?
— Воздух, — прохрипела я. — Мне нужен… нужен свежий… нужен…
Выйти. Уйти отсюда. Продать эту квартиру, уехать на другой конец света…
В два шага он оказался у окна.
Я резко замотала головой.
— Нет, не…!
Он распахнул его.
То, что произошло дальше, напоминало сцену из фильма Птицы Альфреда Хичкока. Потому что тётя всегда с любовью давала имена всем своим «питомцам». Крысе, что жила у неё в стенах несколько лет? Громила. Коту, который помочился на шторы? Свободный Вилли. А поколению голубей, что гнездились на её кондиционере столько, сколько я себя помнила?
Два серо-синих размытых силуэта ворвались в квартиру с воинственными курлыканьями.
— Мать твою! — взвыл он, прикрывая лицо.
Они налетели, словно летучие мыши из преисподней, ночные крысы, беспощадные мстители.
— Голуби! — закричала я.
Один плюхнулся с грохотом на кухонную столешницу, другой сделал круг почёта по гостиной и приземлился мне на голову. Острые когти впились в кожу, спутываясь в моих и без того растрёпанных волосах.
— Сними его! — завопила я. — Убери с меня эту гадость!
— Не двигайся! — крикнул он.
Его пальцы осторожно схватили птицу за тело, мягко, но уверенно пытаясь её освободить.
Голубь не хотел отпускать.
В ту секунду я всерьёз подумывала побриться налысо.
Но его руки были тёплыми, движениями — аккуратными, и это, к моему удивлению, немного успокоило бешено колотившееся сердце.
— Всё, всё, тише, хорошая девочка, — пробормотал он низким, мягким голосом, и я не была уверена, кому он это сказал — мне или птице.
Я была очень рада, что он не видел, как мои щёки покрылись жарким румянцем.
И вот наконец… мы были свободны. Я резко отскочила за диван, пока он держал голубя на вытянутых руках.
— Что мне с ним делать? — спросил он неуверенно.
— Отпусти его!
— Я только что его поймал!
Я изобразила, как выбрасываю что-то.
— В ОКНО!
Голубь дёрнул головой, как девочка из Изгоняющего дьявола, и моргнул, уставившись на него. Тот скривился и швырнул птицу в окно. Голубь взмыл в воздух и улетел на противоположную крышу.
Парень тяжело вздохнул.
Второй голубь моргнул, курлыкнул и, переваливаясь, подкатился к краю кухонного стола, клюнув уголок конверта.
— Эм… я так понимаю, это и есть Мать и Ублюдок? — осторожно спросил он.
Я пригладила волосы.
— Теперь ты вспомнил записку?
— Можно было бы и уточнить, что речь о голубях, — парировал он и шагнул, чтобы поймать второго.
Тот тут же бросился в противоположную сторону, но парень цокнул языком, пытаясь его загнать.
Я смотрела на всё это, ощущая нарастающую панику.
Семь лет назад.
Тогда я должна была отправиться в путешествие по Европе с парнем, но мы расстались прямо перед поездкой. И, если честно, я горевала не о нём, а о самом путешествии. А потом на крыльце дома моих родителей появилась тётя — с дорожным шарфом на голове, в солнцезащитных очках в форме сердечек, с чемоданом у ног.
Она улыбнулась мне и сказала:
— Пойдём, моя дорогая Клементина. Будем догонять луну.
И мы пошли. Мы не знали, куда направляемся. У нас не было плана. У нас никогда не было плана, когда мы пускались в приключения. Говорила ли она тогда, что сдаёт квартиру? Я… не помнила.
То лето пролетело туманом, в котором я была совсем другой девочкой — без карты, без расписания, без пункта назначения.
«Эта квартира волшебная», раздался в памяти голос тёти.
Но это было неправдой. Не могло быть правдой.
— Я… я должна идти, — пробормотала я, хватая сумку у дивана. — Когда вернусь, чтобы тебя тут не было. Иначе… иначе.
И я убежала.
5Совместное владение
Я вышла из лифта, хватая ртом воздух, снова и снова, пытаясь ослабить сдавившую грудь. Попыталась успокоиться. Дыши.
Я в порядке, я в порядке…
Я в порядке…
— Клементина! Доброе утро! — поприветствовал меня Эрл, приподнимая кепку. — Сегодня немного моросит… Что-то случилось?
Да, хотелось сказать мне. В моей квартире посторонний.
— Просто решила немного прогуляться, — быстро ответила я, изобразив улыбку, которая, надеюсь, говорила, что всё в порядке, и поспешила выйти в серое утро. Было душно, влажность липла ко мне, словно вторая кожа, а город для половины десятого утра гремел слишком громко.
Я заснула в одежде со вчерашнего дня — осознание пришло внезапно. Поправила блузку, завязала волосы в крошечный хвост и надеялась, что тушь под глазами не растеклась слишком сильно. Даже если и так, в этом городе наверняка найдутся люди, выглядящие хуже.
Город, который никогда не спит.
Почему я не сказала Эрлу про мужчину в своей квартире? Он мог бы подняться и выгнать его…
Потому что ты веришь в эту историю.
Моя тётя умела рассказывать истории, и одна из них крепко засела у меня в голове.
У её квартиры были свои странности: голуби на кондиционере не улетали, поколение за поколением; седьмая дощечка в гостиной скрипела без всякой причины; и ни в коем случае нельзя было включать кран и душ одновременно.
— И, — сказала она однажды с важностью, тем летом, когда мне исполнилось восемь, и я думала, что знаю, в чём магия этой квартиры, но ошибалась, — она изменяет время, когда меньше всего этого ждёшь.
Как страницы книги, связывая пролог со счастливым финалом, эпилог с трагическим началом, два центра, две кульминации, две истории, которые никогда не встретились бы в реальном мире.
— В один момент ты находишься в настоящем, в коридоре… — она указала на входную дверь, будто повторяя уже пройденный путь, прокладывая его по карте своей памяти, — …а в следующий — открываешь дверь и скользишь во время, в прошлое. Семь лет назад. — Затем, тише: — Всегда на семь лет.
В первый раз, когда она рассказала мне эту историю, сидя в своём кресле цвета яйца малиновки, с сигаретой Мальборо в руке, она поведала только хорошее. Мне было восемь, впереди было целое лето с тётей.
— Лет двадцать назад, задолго до твоего рождения, лето было знойным, и на город надвигалась гроза. Небо разрывали молнии…
Моя тётя умела рассказывать. Всё, что она говорила, хотелось верить, даже когда я уже начинала понимать, что Санта-Клауса не существует.
По её словам, она только что купила эту квартиру, и моя мама помогала ей переезжать. Коробки с вещами были сложены вдоль стен, на боках аккуратным, размашистым почерком обозначено содержимое: «кухня», «спальня», «музыка».
Она только что завершила карьеру в The Heart Mattered, бродвейском шоу, где играла главную роль. Ей было двадцать семь, и все удивлялись, почему она больше не хочет выходить на сцену.
Квартира была пустой. Как комната без книг. Риэлтору удалось достать её по дешёвке — продавец спешил избавиться от неё, но тётя не из тех, кто упустит выгодную сделку. Она пошла за продуктами (и вином) — не собиралась встречать первую ночь в новом доме, спать на надувном матрасе без хотя бы кусочка бри и бокала мерло.
Но когда она вернулась, что-то было не так.
В гостиной не оказалось коробок. И квартира была обставлена.
Повсюду стояли цветы, на стенах висели пластинки старых групп, под окнами громоздился огромный проигрыватель.
Она решила, что просто перепутала дверь, и развернулась, чтобы уйти…
Но нет. Это была В4.
Она вернулась внутрь, и вся мебель была на месте.
Как и странная молодая женщина, сидевшая на подоконнике с открытым окном, впуская редкий ветерок, способный хоть немного смягчить нестерпимую летнюю жару Нью-Йорка. Влажность висела в воздухе, тяжёлая, липкая, а в небе не было и следа той грозы, которая ещё мгновение назад должна была обрушиться на город.
Её длинные бежевые шорты были на размер больше, чем нужно, а майка настолько пёстрая, что её место было где-то в выпуске Jazzercise. Светлые волосы собраны в хвост ярко-синей резинкой, а в руках — крошки хлеба, которыми она кормила двух голубей, негромко что-то напевая им. Когда же она заметила мою тётю, то быстро затушила сигарету в хрустальной пепельнице и приподняла густые брови.
Как говорила моя тётя, это была самая красивая женщина, которую она когда-либо встречала. Солнечный свет окутывал её, словно нимб. Именно в тот момент она и влюбилась.
(— Ты всегда знаешь, — однажды шёпотом сказала мне тётя. — Ты всегда знаешь тот самый миг, когда падаешь.)
Женщина посмотрела на неё с лёгким замешательством, а затем…
— Ах, ну вот, снова это произошло.
— Что произошло? Что происходит? Кто вы? — тётя растерялась.
Она была уверена, что зашла в свою квартиру. У неё не было времени разбираться в чём-то подобном. Жара уже раздражала её, мокрые от дождя балетки липли к ногам, а молоко нужно было поставить в холодильник, пока оно не испортилось.
Женщина улыбнулась.
— Это немного странно, но, кажется, вы из тех, кто может в это поверить.
— Я настолько наивной кажусь?
Незнакомка округлила глаза.
— О, я совсем не это имела в виду. Вы только что переехали, верно? В Монро? Оно ведь до сих пор так называется?
— А почему должно называться иначе?
Женщина прижала палец к губам, задумчиво постукивая по ним.