Вернувшись домой, оба мужчины поприветствовали нас так же радушно, как и их жена. Вскоре был готов обильный ужин, и нас даже угостили кислым молоком, которого нам не доводилось пить с тех самых пор, как мы покинули пастбища близ Кьирона. Мы еще долго сидели, уютно устроившись у огня и чувствуя себя вознагражденными за все недавние тяготы. В тот вечер мы вместе с хозяевами жилища много шутили и смеялись, и, как всегда, когда симпатичная женщина оказывается одна в компании нескольких мужчин, время от времени в нашей беседе проскальзывали двусмысленные остроты.
На следующее утро мы отправились в путь свежие и отдохнувшие, радуясь, что пустынный снежный пейзаж остался позади и теперь то и дело попадаются живые существа. На склонах паслись стада антилоп, и иногда они подходили к нам так близко, что, будь у нас пистолет, жаркое на ужин было бы обеспечено. Но, к сожалению, огнестрельного оружия у нас не было.
Мы преодолели еще один перевал, и дальше наш путь лежал через долину, изборожденную глубокими трещинами. Тут виднелось много естественных пещер, но настроения внимательно их осматривать у нас не было, потому что ледяной ветер пронизывал до костей. Он же не дал нам вдоволь полюбоваться на чудесную панораму, открывавшуюся на западе. Из плато там вздымались отдельные мощные, покрытые льдом пики, напоминавшие Кайлас или Лунпо-Канри. Этот вид немного скрасил окружающий однообразный пейзаж. К вечеру мы набрели на стоянку кочевников, что было приятным сюрпризом. Эти люди приняли нас очень приветливо и даже не дали своим собакам броситься нам навстречу. Мы сочли это добрым знаком и тут же решили денек отдохнуть в этом месте и снова дать нашему яку вдоволь пощипать травки.
В шатре жила молодая пара с четырьмя маленькими розовощекими детьми. Хотя им и самим было не очень просторно в этом жилище, они освободили нам местечко у огня. Мы тут же подружились с доверчивыми малышами и целый день наблюдали за жизнью и бытом кочевников.
У мужчин в этих краях зимой много забот. Они занимаются разнообразными домашними делами, шьют подошвы для ботинок, режут кожу на ремни и с большим удовольствием ходят на охоту с допотопными ружьями. Женщины собирают ячьи лепешки, часто таская с собой под тулупом младшего ребенка. Вечером скот пригоняют с пастбищ и доят самок яков, хотя зимой они дают совсем немного молока. Кухня у кочевников простая. Зимой готовят в основном мясные кушанья, всегда очень жирные. Кочевники, конечно, не имеют понятия о процессе расщепления пищи в организме и о калориях, но, руководствуясь здоровым инстинктом, выбирают такой рацион, который помогает легче переносить зимнюю стужу. Кроме мяса, кочевники готовят разнообразные супы, а цампа, основной продукт питания в сельскохозяйственных районах, здесь большая редкость.
Вся жизнь кочевников организована таким образом, чтобы наилучшим образом использовать те скудные средства, что дарит им местная природа. Они даже спят так, чтобы максимально сохранять тепло: садятся на корточки на застеленный шкурами пол, вылезают из рукавов тулупов и накрываются ими, как одеялами. Еще до того, как встать ранним утром, они мехами раздувают тлеющие в очаге угли, чтобы вскипятить чай. Очаг располагается в центре шатра, и огонь в нем никогда не гаснет. Дым выходит через отверстие в крыше. Как и в любом крестьянском доме, в шатрах кочевников всегда есть маленький алтарь. Обычно он очень примитивен: ящичек, на котором лежит амулет или стоит статуэтка Будды. Обязательно имеется и изображение Далай-ламы. На алтаре горит масляная лампадка, но зимой из-за холода и недостатка кислорода ее огонек почти незаметен.
Самое значительное событие в году для кочевников – ярмарка в селении Гьяньима. Туда гонят стада, продают часть овец, выменивают их на ячмень. Кроме того, там обзаводятся необходимым домашним скарбом, приобретают иголки для шитья, алюминиевую посуду и яркие украшения в подарок оставшимся дома женам.
Нам было очень жаль расставаться с этим милым семейством и доверчивыми детками. Мы, как всегда, постарались как-то отблагодарить за оказанное гостеприимство. Когда, как в этом случае, было понятно, что деньги не нужны, мы дарили цветную пряжу или немного перца.
С этого момента мы проходили от двадцати до тридцати километров в день, в зависимости от того, встречались ли нам шатры кочевников или нет. Довольно часто нам приходилось ночевать под открытым небом. В такие вечера на сбор ячьих лепешек и ношение воды у нас уходили все силы, и мы почти не разговаривали. У нас очень болели руки, они постоянно коченели на морозе, поскольку перчаток у нас не было, мы надевали на кисти по паре носков. Раз в день мы варили мясо и черпали кипящий бульон прямо из котелка, не опасаясь обжечь язык: температура кипения на такой высоте довольно низка, а мороз настолько сильный, что жидкость моментально остывает. Еду мы готовили по вечерам, а утром разогревали остатки. Потом выдвигались в путь и уже до следующего вечера не делали привалов.
Я никогда не забуду те нестерпимо длинные, унылые ночи в горах. Часто нам было не заснуть по целым часам, мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, завернувшись в общее одеяло, чтобы совершенно не окоченеть. Своей маленькой палаткой мы накрывали ноги, поскольку ветер часто дул с такой силой, что поставить ее было невозможно, а так она давала нам больше тепла. Забившись в складки палатки, спал наш песик, и только яку стужа была нипочем: он преспокойно пасся ночи напролет вокруг нашей стоянки. Едва мы согревались, как давала о себе знать еще одна напасть: просыпались бессчетные вши, поселившиеся на наших телах и размножавшиеся со страшной скоростью. Это была настоящая пытка! Они беспардонно пили нашу теплую кровь. А мы даже не могли стряхнуть этих тварей с себя, потому что раздеваться при такой температуре было совершенно немыслимо. К середине ночи насекомые напивались крови досыта и оставляли нас в покое. Наконец можно было спать. Но уже через несколько часов подступала утренняя стужа, забиралась к нам под одеяла и стряхивала с нас сон, едва мы в него провалились. Дрожа, мы продолжали лежать, надеясь, что в этот день покажется солнце. И если на это были хоть какие-то намеки, мы не вставали до тех пор, пока солнечные лучи не освещали наш лагерь.
13 декабря мы добрались до Лавран-Трова, «деревни», состоявшей из одного-единственного дома. Семья, которой этот дом принадлежал, использовала его в качестве склада, а сама жила в шатре неподалеку. На наши удивленные вопросы, зачем они так поступают, нам объяснили, что в шатре намного теплее. Из разговора мы скоро узнали, что мы остановились у семейства пёнпо. Самого хозяина в тот момент дома не было, в роли заместителя выступал его брат. Естественно, он начал расспрашивать нас, но совершенно удовлетворился, когда мы сказали, что совершаем паломничество. В первый раз мы признались, что хотим попасть в Лхасу. Мы ведь были достаточно далеко от караванного пути! Наш собеседник только покачал головой и стал объяснять, что быстрее всего в Лхасу добираться через Шигаце. На это у меня был готов ответ: мы якобы специально выбрали этот трудный путь, чтобы большей жертвой сделать свое паломничество ценнее. Это произвело нужное впечатление: тибетец охотно стал давать нам дельные советы.
По его словам, у нас было две возможности: один путь – очень сложный, со множеством перевалов и по совершенно безлюдной местности, а второй – попроще, но через область, населенную кхампа. Мы уже не раз слышали это слово от кочевников, они всегда произносили его с таинственным выражением. Кхампа, насколько мы понимали, назывались жители самой восточной провинции Тибета, Кхам. Но это название всегда произносилось со страхом и предостережением. Наконец мы осознали, что для местных жителей кхампа значит то же, что разбойник.
К несчастью, мы все-таки недооценили предостережения и выбрали более простую дорогу.
Мы провели две ночи у семейства пёнпо, к сожалению, не гостями в шатре, потому что родовитые тибетцы сочли низких индийцев недостойными такой чести. Брат пёнпо произвел на нас большое впечатление. Он был серьезен и немногословен, но если что-то говорил, то всегда дельные вещи. У них с братом на двоих была одна жена, и жил он за счет его стад. Семья казалась вполне зажиточной, если судить по шатру, который заметно превосходил размерами жилища обычных кочевников. Здесь нам удалось пополнить запасы провизии, нам без колебания продали все необходимое за наличные деньги.
Опасная встреча с разбойниками-кхампа
Мы уже некоторое время были в пути, когда увидели идущего нам навстречу человека, одежда которого привлекла наше внимание. Говорил он на другом диалекте, чем живущие в этой местности кочевники. Он с любопытством стал расспрашивать, откуда и куда мы идем, на что мы выложили нашу легенду о паломничестве. Выслушав нас, он продолжил свой путь. Мы поняли, что познакомились с первым в своей жизни кхампа. Через пару часов мы увидели вдалеке двух мужчин на низеньких лошадках, одетых в такие же костюмы. Мы забеспокоились, но сделали вид, что не замечаем их, и пошли дальше. Уже давно стемнело, когда мы набрели на шатер. Нам очень повезло, потому что в нем жила милая семья кочевников. Нас радушно пригласили зайти внутрь и даже выделили отдельный очаг. После чего настойчиво предложили купить у них мяса. Только потом мы поняли, что все это проистекает из суеверий: в шатре кочевника не должно быть иного мяса, кроме мяса собственного скота, чужаки не должны прикасаться к его очагу, поэтому для гостей – отдельное кострище, кроме того, нельзя угощать чужих молоком. Конечно, здесь, как и везде, одни люди очень суеверны, а другие – в гораздо меньшей степени.
Вечером разговор у нас зашел о разбойниках. Они были настоящим бичом этих мест. Наш хозяин прожил тут достаточно долго и мог многое порассказать о них. Он с гордостью показал нам винтовку Манлихера, которую купил у одного кхампа за целое состояние – пятьсот овец. Но местные разбойники считали эту огромную цену своего рода выкупом за то, чтобы оставить его в покое.