тасамами.
Вот это был для нас настоящий рождественский подарок, и мы решили, что теперь самое время отпраздновать Рождество. Мы припасли немного риса из Кьирона, приготовили его и пригласили обоих пёнпо к себе в шатер. Они пришли, прихватив с собой разных съестных припасов, так что у нас вышел очень приятный вечер.
На следующий день сопровождающий кочевник «доставил» нас к следующему шатру. Это напоминало эстафету: нас доводили до определенного места, передавали следующему, а сами возвращались обратно. С новым сопровождающим мы шли дальше и продвигались вперед очень быстро, хотя местность была далеко не простая. Только тут мы поняли, что значит иметь знающего дорогу провожатого! Даже если полной безопасности он обеспечить не мог…
В отличие от сменяющих друг друга провожатых, ветер и холод были нашими постоянными спутниками. Казалось, в мире нет ничего, кроме ураганных ветров и тридцатиградусных морозов. Мы очень страдали из-за отсутствия подходящей одежды, и я несказанно обрадовался, когда мне удалось купить у обитателя одного из шатров старый овечий тулуп. Он был мне маловат, без половины рукава, но обошелся всего в две рупии! К тому же мы боялись за свою обувь: она могла окончательно развалиться в любую минуту. А перчаток у нас не было вовсе. Ауфшнайтер уже немного обморозил руки, а меня больше беспокоили ноги. Мы смиренно переносили все муки, но, чтобы преодолеть дневной отрезок пути, приходилось напрягать последние силы. С каким удовольствием мы бы иногда останавливались на пару дней в теплом кочевничьем шатре! Быт кочевников, такой тяжелый и непритязательный, казался нам теперь недосягаемой роскошью. Но, стремясь добраться до Лхасы до того, как иссякнут все наши средства, мы не позволяли себе никаких задержек. А что потом? Об этом мы старались даже не думать.
Члены «Красной секты» религии бон. В отличие от реформированного течения, которое предписывает строгое безбрачие, приверженцы этой конфессии живут в монастырях вместе со своими семьями
Огромный телескопический духовой инструмент, дуя в который монахи возвещают о прибытии Божественного Правителя
Мать Далай-ламы в Лхасе. Ее почитают в Тибете как «богоматерь»
Вид на Лхасу с террасы Поталы, резиденции Далай-ламы
Часто мы замечали – к счастью, вдалеке – всадников и по необычному виду сопровождавших их собак без труда узнавали кхампа. Псы у них не такие длинношерстные, как обычная тибетская порода, при этом они тощие и быстрые, как левретки, и необычайно уродливые. Мы благодарили бога, что нам так и не довелось познакомиться с ними и их хозяевами ближе.
На этом этапе пути мы сделали открытие: нам встретилось покрытое льдом озеро, которого мы не могли найти потом ни на одной карте. Ауфшнайтер тут же сделал его зарисовку. Местные жители называли это озеро Йочабцо, что означает «жертвенная вода». Оно очень красиво расположено у подножия покрытых льдом гор, которые мы уже неделю обходили большой дугой.
Самый высокий пик, Чжогьякан, местный «трон божеств», носил имя особенно могущественного божества.
Уже совсем недалеко от караванной дороги мы повстречали вооруженных разбойников. У этих ребят были хорошие европейские винтовки, так что одна наша храбрость ничем бы не помогла. Но они не стали нас трогать: видимо, выглядели мы уж очень потрепанно и убого. Порой очевидная бедность имеет свои преимущества!
После пяти дней пути мы наконец вышли на караванную дорогу с тасамами, о которой столько слышали. Мы представляли себе настоящее шоссе, которое положит конец всем нашим страданиям. Но каково же было наше разочарование, когда ничего подобного там не оказалось! Местность ничем не отличалась от той, по которой мы шли последние недели. Иногда попадались пустые шатры, где могли останавливаться караванщики, – вот и все. Больше никакой инфраструктуры не наблюдалось.
На последнем отрезке пути нас сопровождала пара крепких амазонок. Они довели нас до дороги с тасамами и прочувствованно распрощались. Мы покорно добрели до одного из пустых шатров, развели огонь и попытались взглянуть на свое положение с позитивной точки зрения. В общем-то, мы должны были быть довольны! Самая тяжелая часть пути осталась позади, теперь мы на оживленной дороге, которая ведет прямо в Лхасу. Через пятнадцать дней мы доберемся до столицы. Но почему же мы не радовались, что так близко подошли к цели?
Теперь, пережив столько тягот, мы были просто не в состоянии испытывать светлые чувства. Нас заботили обморожения, недостаток денег и провизии, но больше всего мы беспокоились о своих животных. От моего верного пса остались кожа да кости. Так как еды нам и самим не хватало, ему доставались совсем жалкие крохи. Лапы у него были все изранены, и часто он добредал до нашей стоянки только через несколько часов после нас.
Яку приходилось не легче. Уже несколько недель он не находил достаточно травы и тоже страшно отощал. Миновав озеро Йочабцо, мы вышли из зоны снегов, но травы и здесь было крайне мало, она была вся жухлая, времени на выпас немного, а наши ежедневные марш-броски тоже не способствовали набору веса.
Несмотря на все это, на следующий день нам снова нужно было двигаться в путь. Грело душу то, что мы все-таки вышли на караванную дорогу и не брели больше, как Марко Поло.
Когда-то дорога, по которой мы теперь двигались, была проложена властями для перевозки золота из Западного Тибета. Позже, когда торговля по всему Тибету стала оживленнее, этот путь во многом позволил разгрузить южный маршрут, идущий вдоль Цанпо.
Наш первый день на караванном пути мало чем отличался от худших отрезков по необитаемой местности. Нам не повстречалось ни одной живой души. Порывистый ветер нес хлопья снега и клубы тумана и превращал движение в настоящую пытку. К счастью, он дул в спину и подталкивал нас вперед. Дуй он в лицо, мы просто не смогли бы двигаться. Наш Армин явно выбивался из сил. Так что мы все четверо очень обрадовались, увидев под вечер очередной шатер-тасам.
В тот день я записал в дневнике следующее:
«31 декабря 1945 года
Сильная пурга и туман (первый туман в Тибете), ок. 30 градусов мороза. <…> Самый тяжелый день за все путешествие, груз постоянно падал с яка, поправляя его, едва не отморозили руки. <…> Чуть не заблудились. Через два километра поняли свою ошибку и вернулись. Под вечер дошли до тасама Ньяцан, состоящего из восьми шатров. В одном из них живет начальник тасама с семьей. <…> Встретили нас гостеприимно!»
Спасительная подорожная грамота
Таким был наш второй новогодний вечер в Тибете. От мыслей о том, чего нам удалось достичь за это время, просто опускались руки. Мы все так же незаконно передвигались по стране, два опустившихся, изголодавшихся бродяги, нам все так же приходилось прятаться от любого, даже самого мелкого чиновника, а Лхаса, этот «запретный город», все так же оставался призрачной целью. В такие вечера люди часто приходят в сентиментальное настроение и погружаются в воспоминания. Конечно, мы не забывали о родине и о своих семьях, но суровая борьба за выживание поглощала все наши физические и душевные силы. Больше нас ни на что не хватало. Сейчас провести вечер в теплом шатре было для нас во сто крат ценнее, чем дома получить в подарок давно желанный гоночный автомобиль.
Вот так, на свой лад, мы отметили наступление нового года. Было принято решение остаться в Ньяцане еще на день, чтобы как следует отогреться и дать отдохнуть нашим животным. Старая подорожная грамота и здесь сослужила добрую службу. Начальник тасама тут же подобрел, приставил к нам слугу и прислал воды и ячьих лепешек для очага.
Мы расслабились и проспали допоздна. Было уже позднее утро, когда за завтраком мы услышали, что снаружи шатра кипит жизнь. Прибыл повар какого-то пёнпо с известием о скором прибытии своего «высокого господина» и начал приготовления к его приему. Он деловито и с очень важным видом расхаживал туда-сюда по тасаму, отдавая распоряжения. На голове у него в качестве шапки красовалась целая лисья шкура.
Визит высокопоставленного чиновника мог стать значимым событием и для нас. Впрочем, мы достаточно долго прожили в Азии и знали, что понятие «высокий чиновник» здесь весьма относительно. Так что мы решили не прерывать свой отдых. Вскоре в сопровождении свиты слуг верхом приехал пёнпо – купец на государственной службе. Сейчас он был занят доставкой в Лхасу сотен тюков сахара и хлопковых тканей. Естественно, услышав о нас, пёнпо тут же изъявил желание с нами побеседовать. И мы с самым невинным видом протянули ему свое письмо. Оно снова возымело действие! Строгое выражение тотчас исчезло с лица чиновника, и он даже пригласил нас присоединиться к его свите. Это нас воодушевило. Ради такого случая мы с радостью отказались от дня отдыха и начали спешно собираться, потому что караван остановился здесь только на обед.
Один из погонщиков, оглядев нашего отощавшего Армина, грустно покачал головой и предложил за небольшую плату погрузить наши вещи на одного из тасамских яков, а наше животное пустить налегке. Мы с удовольствием согласились предоставить такой отдых Армину. Надо было поторапливаться. Пёнпо и его слуги получили свежих лошадей, сменили вьючных яков и тотчас, переложив поклажу, отправились в путь. Мы выступили вместе с караваном, только пёнпо мог позволить себе подольше задержаться в тасаме – ему, на коне, не составляло труда нагнать нас.
Мы с превеликим трудом заставили себя снова пуститься в путь и, несмотря на страшную усталость, проделать двадцать километров до следующей станции. Уж слишком мы настроились денек отдохнуть, да и наш пес – тоже. Я звал его и свистел, но он только слабо вилял хвостом и не двигался с места. Для него это оказалось слишком. Что было делать с этой изголодавшейся собакой с израненными лапами? С какой радостью отдал бы я пса кому-нибудь, кто позаботился бы о нем, раз уж пришло время нам расстаться! Жалко, конечно, что он остался просто в поселке: ему, чужаку, наверняка будет непросто ужиться с местными собаками. Но долгого пути он бы точно не вынес.